Парусник в тумане

— Думал, ты никогда не зайдешь, — отец протягивает ему руку, и Скорпиус, пожимая ее, разглядывает его лицо. Оно совсем бледное, но не белое, а серое, и под глазами — темные круги. Черная рубашка и брюки только подчеркивают его бледность, делая похожим на смертельно больного человека.

— Прости. На работе много дел, — он хочет сказать совсем другое, но слова противятся. — Да и ты занят.

Отец поднимает на него светло-серые глаза и, помедлив, кивает. Скорпиусу кажется, что он тоже хочет сказать что-то другое, но не может.

— Что-то случилось? — отец тянется к графину. — Будешь вина?

Скорпиус отрицательно качает головой.

— Мне еще возвращаться в Министерство. Ты не против, если я воспользуюсь библиотекой? В министерской вечно столько народа…. Я был у Дафны.

Рука отца замирает над бокалом.

— И как она?

— Хорошо, — замечает Скорпиус. — Во всяком случае, весь вечер шутила.

— Я тоже могу весь вечер шутить, если понадобится, — отец смотрит на вино в бокале. — Это не значит, что мне хорошо. Кто шутит и ему точно хорошо — это Блейз.

— Пап, ты посмотри на себя…

— Тебе, кажется, нужно в библиотеку, — отец приподнимает брови. — У меня тоже дела. Приезжай в выходные, поговорим.

Поговорим. Как же. Отец никогда не разговаривает о том, что с ним творится. Только о политике, Министерстве и всякой ерунде. Страх заползает внутрь и дергает за сердце, как за шнурок колокольчика. Если отец будет продолжать так себя изводить — сколько он протянет? Год? Два? Пять?

— Люмос! — Скорпиус зажигает свечи и тут же чихает. Книги и пыль — вещи неотделимые. Особенно, если книг — тысячи.

Библиотека огромна. Маленькие лесенки взбегают наверх то здесь, то там, и Скорпиус вспоминает, как он любил здесь затаиться, когда они с матерью играли в прятки. Она всегда его находила. Как — он и сам не знал.

Скорпиус проходит мимо стеллажей несколько раз, пытаясь прочитать названия секций, но сразу же сдается. Вспомнив, что где-то находится каталог всех книг, хранящихся в библиотеке, он тихо произносит:

— Акцио, каталог!

Увесистый том с желтым переплетом пролетает у него над головой и громко падает на красный ковер. Скорпиус берет его в руки и, присев на лесенку, быстро листает. «Сказки, художественные произведения, маггловская литература, юрисдикция, финансы, руны»… Какого черта здесь все не по алфавиту? Наконец, опустив палец почти на самый край страницы, он замечает «символику». «Пятый стеллаж, третья полка, тома с первого по седьмой».

— По седьмой? — шипит Скорпиус, отодвигая каталог, и с отчаянно блестящими глазами подходит к стеллажу.

Огромные черные тома с золотыми буквами надменно смотрят на него с третьей полки. Поразмыслив, он связывает их в стопку и, заставив следовать за собой по воздуху, выходит в сад. Маки яркими четкими мазками выступают среди зеленой травы и едва заметно качаются на ветру, словно поют какой-то объединяющий цветочный гимн.

Скорпиусу кажется, что отец наблюдает за ним из окна, но он не решается обернуться.

Лили

Она устало закрывает лицо руками и шумно выдыхает. За окном уже ночь, но они все еще сидят в Министерстве, в маленьком кабинете Джеймса, разложив на столе карты, пергаменты и справочники. Рядом с Лили стоят две чашки из-под кофе, который Тедди принес ей из кафетерия. Ей хочется еще, но кафетерий, как и Министерство, уже час как не работает.

— Ты уверен, что тела остаются на месте убийства? Может, с этими символами на теле они они могут проходить несколько километров, — Альбус вглядывается в глянцевую карту.

Джеймс в сотый раз закатывает глаза. Рукава рубашки у него приподняты, и сам он дышит как закипающий чайник.

— Даже если и так, нам это не поможет. Будем считать, что они лежат там, где погибли, — говорит он и ставит жирную красную точку возле Британского музея. — Где был следующий?

— Риджентс-парк.

— Третий?

— Солсбери.

— Четвертый?

— Гайд-парк, — Альбус задумчиво соединяет точки в одну линию и хмурится. — Похоже на искаженное созвездие Большой медведицы. В самом ковше не хватает одной точки, и хвост слишком короткий.

Дверь, скрипнув, открывается, и все, подскочив от неожиданности, разом поворачивают головы на звук. Скорпиус заходит внутрь и за ним, покачиваясь, вплывают огромные связанные тома, в черно-золотом переплете.

Джеймс присвистывает и кивает на свободный стул.

— Я весь вечер писал отчет на тему «Как это пациент взял и умер», — говорит Скорпиус зло и оглядывает кабинет изможденным взглядом. — Вода есть?

Они снова разом отрицательно качают головой. Скорпиус чертыхается, садится на стул и машет рукой на книги.

— Символика. Семь томов. Если мы хотим узнать, что обозначают эти дьявольские закорючки, придется перелистать все книги. Все семь. Только давайте уберемся к черту из этого здания. Роза, наверное, уже спит, так что я буду не против, если вы пригласите меня к себе.

— У Лили отличная большая комната с окнами на восток, — Джеймс хитро улыбается, глядя на нее. — К тому же, на первом этаже.

Ночь все меняет: людей, запахи, чувства и сам мир. Лили медлит в бодрящей полутьме, наполненной ароматом жасмина. Сейчас, когда все полно неясных звуков, уханья совы, окружено тенями, ей трудно узнать свой сад. Он чужой, и она для себя — немножко чужая. Заметив, что Тедди смотрит на нее из окна — она угадывает, что это он, по размытому розовому пятну в темноте, Лили поспешно проводит рукой по лицу и залезает в комнату.

— Не знал, что у тебя есть медведь по имени Тедди, — Люпин улыбается, но глаза говорят другое.

Лили багрово вспыхивает и легонько ударяет стоящего рядом Джеймса по голове. Тот обнимает ее за плечи и с силой прижимает к себе.

— Отстань! — возмущается она и, вырвавшись, подходит к Скорпиусу. Тот листает один из черных томов и не сразу поднимает на нее уставшие серые глаза.

— Возьми, — говорит он тихо, и Лили, вглядываясь в его бледное лицо, пытается разгадать, о чем он думает. Ей хочется делать что угодно — только не возвращаться мыслями к Тедди. — Один для тебя.

Лили с трудом поднимает тяжелую книгу и нерешительно смотрит на Скорпиуса. На его светлых волосах пляшут оранжевые блики огня, который Альбус разжег в камине.

— У вас, наверное, большой сад? — спрашивает она негромко, краем глаза замечая, что Тедди смотрит на них, делая вид, что читает.

— Там маки устроили революцию, — внезапно отзывается Скорпиус, и Лили снова поеживается. — Маковую. Захватили все клумбы.

— А отец?

— Ему плевать, — Скорпиус перелистывает страницу, не глядя на нее, и Лили приходится отступить.

Обняв тяжелый том, она садится в уголок дивана и с волнением открывает первую страницу. Символы обрушиваются на нее черной стеной, молчаливо смотря с белых страниц. Геральдику она сразу пролистывает и задерживается на магии.

Пентаграмма скалится на нее с середины листа, и Лили, передернув плечами, листает дальше, но с каждой страницей ей становится все хуже и хуже. Может быть, она устала, а может — эти символы влияют на человека, даже находясь в книге. Наконец, дойдя до сотой страницы, она зажмуривает глаза и часто, тяжело дышит.

Раз-два-три, раз-два-три, шумит в висках, и Лили скидывает том на диван, не открывая глаз. Часто дыша, она потихонечку подходит к окну и, подняв раму, вылезает в сад. Так тихо, что слышно, как внизу, у края поля, о скалы бьется море. Она ощущает жизнь вокруг себя, ощущает каждой клеточкой тела: и дуновение ветра, и слабый шелест сирени, и нежное покачивание анютиных глазок, — и не понимает, как другие совсем не замечают этого. Словно не живут, а существуют.

Лили выдыхает и, потерев виски, садится на холодную влажную скамейку. Только десять минут — и она вернется изучать символы. Если Альбус прав, то до следующего убийства у них чуть больше двух недель, а они так и не сдвинулись с места.

— Не каждый день увидишь тебя ночью у сирени, — Тедди садится рядом и запрокидывает голову в небо. Волосы у него снова черные, но Лили не понимает, что это означает.

— Я в детстве всегда любила давать имена, — отзывается она, разглядывая его профиль. — У меня даже был пушистик Пряник.

— Я помню, — Тедди поворачивается к ней, и Лили сразу краснеет. В темноте этого не видно, и ей хочется, чтобы они не возвращались на свет. — Что с ним случилось?

— Он просто… исчез, — Лили хмурится, пытаясь вспомнить ночь, в которую Пряник куда-то подевался. — Может, соседские кошки съели. Я тогда три дня ревела.

Тедди подвигается ближе, и его скрытые темнотой губы становятся ближе, и Лили, шумно дыша, понимает: сейчас. Сейчас он поцелует ее, и все то, о чем она мечтала, прыгая по лужам подростком, сбудется. Свобода, колдография и Тедди.

— Не надо, — шепчет она, задыхаясь. — Не надо. Пожалуйста.

— Почему, Лили?

— Мне страшно, — шепчет она, вспархивая, как ласточка, со скамейки. — Я сходила по тебе с ума, Тедди. Я и с Джастином начала встречаться, чтобы не думать о тебе. Помнишь, как я…

— Выпила стакан огневиски залпом и поцеловала меня? — Тедди усмехается, хоть Лили и не видит его губ. — Знаешь, с того дня я начал понимать, чего мне не хватает в Виктуар. Красного цвета. Она — пастельных тонов, если говорить на твоем языке цветов. Она — ромашки. А ты — мак, Лили. И меня тянет к тебе.

Лили едва заметно качает головой. Она не мак, она — гиацинт. Красный гиацинт, что растет у Петунии за домом, рядом с побитыми дождем хризантемами. И тот, кто отгадает ее цветок, останется с ней навсегда. И это обязательно должен быть человек, стоящий за парусом.

— Глупости какие, — шепчет она сама себе.

— Лили…

— Не надо, — она отступает на шаг, выставляя перед собой дрожащие руки. — Я боюсь тебя обрести и потерять. У меня сердце разорвется, Тедди.

И она мучительно, страстно хочет его поцеловать. Он рядом — в одном шаге, не связанный никаким долгом, и она — уже не та девочка, багрово краснеющая от его улыбки. И внутри нее тяжелой горячей волной поднимается нестерпимое, жгучее желание прижаться к нему всем телом, коснуться ладонью его щеки, забыться, не думать о завтра…

Вместо этого Лили поворачивается и быстрыми шагами идет, почти бежит к дому.

— Я займусь томами, — говорит она четко и тянется к оставленной на диване книге. — Думаю, успею просмотреть за три или четыре дня. Вам остается только разгадать следующее место нападения.

— Оно может быть связано с символами, — Скорпиус смотрит на нее искоса, и под глазами у него фиолетовые полукружья. Лили вдруг вспоминает его опущенное лицо, там, на туманном вокзале и вздрагивает. — Но пока ты не нашла их, пожалуй, будем предполагать наугад. Завтра доработаем версию с Вестминстером. Сейчас предлагаю разойтись — меня Роза, наверное, потеряла.

— Я останусь, — Тедди заглядывает в комнату из сада. — Не хочется возвращаться в квартиру одному.

— Прихвати медведя, — Джеймс кидает в него игрушкой, и Лили, рассерженно хмурясь, выталкивает его из комнаты.

Альбус и Скорпиус уходят вслед за ним, но Тедди остается, опираясь руками о раму.

— Осторожней, — Лили гасит лишние свечи, и на спальню опускается темнота. — Она старая совсем, может упасть и оторвать пальцы. Альбусу недавно оторвало мизинец, пришлось трансгрессировать в Мунго.