Про Дуньку, которую знали все

— А кого я должна была спрашивать? — не сдавалась Дунька.

— Учительницу, что находилась в этой же комнате.

— Так она ко мне спиной стояла! — победоносно рассмеялась Дунька.

— Дурочку из себя не строй, ладно?! — зарокотал голос полицейского. — Заявление — дело серьёзное. — И крепко сжал Дунькино плечо. — За своё поведение в колонию можешь угодить!

— Напугал! — стряхнула его тяжёлую руку со своего плеча Дунька.

— Напугал не напугал, а отвечать за свои выходки когда-то придётся, — металлическим голосом подытожил тот. — Много за тобой грехов накопилось. Как ты могла ударить учительницу по лицу?!

— Да не била я её! — завопила Дунька. — Я вообще к ней близко не подходила. Чего она врёт?!

— Врёшь ты! Взяла и бросила яблоко в лицо взрослому человеку. Чуть очки ей не разбила.

— Не яблоко, а огрызок! — поправила Дунька. — И очки не разбились, а просто упали на пол!

— Короче, — сурово произнёс полицейский, — слушай меня внимательно. За такие проделки придётся отвечать! Ставим тебя на учёт в детскую комнату полиции. Поняла?! И теперь заглядывать в школу я буду частенько. Услышу ещё что-нибудь о твоих «подвигах» — пеняй на себя. Цацкаться с тобой никто не будет. Примем жёсткие меры!

Светлана Павловна не произнесла ни слова, словно воды в рот набрала. Лицо у неё было каменное.

— А теперь иди! — скомандовал полицейский. — И то, что я тебе сказал, заруби на своём сопливом носу. Ясно?!

Дунька на всякий случай шмыгнула носом. Почему сопливый-то? И, гордо подняв голову, с напускным достоинством важно вышла из кабинета.

Но долго по этому поводу не переживала. Успокоили старшеклассники, с которыми поделилась своим ЧП.

— Не дрейфь, Дунька! Не имеют они права за яблоки на тебя дело заводить. К тому же это, скорее всего, был муж географички. Вот и дал тебе пугу! А ты уж и в штаны наложила!

Дунька облегчённо вздохнула:

— А чего мне бояться? Мне всё равно где жить! Колонией меня уже пугали!

И пошла в столовую. В очереди стояла какая-то незнакомая ей тётка, с лицом до того наивным, что смотреть противно. И опять «щёлкнуло»! Оттолкнув локтем в сторону второклассника, что стоял в очереди за тёткой, Дунька пристроилась за её широкой спиной и легонько тронула за рукав.

— Тётенька! Купи мне, пожалуйста, сосиски с пюре. Я так кушать хочу! А мама меня дома не кормит. У неё денег нет.

«Тётенька» застыла в растерянности. Глаза у неё округлились, как у совы, чучело которой Дунька видела в кабинете биологии. Потом посмотрела на кассиршу. Но та отвела взгляд в сторону, не желая ввязываться в знакомую ей ситуацию. Воспользовавшись этим, Дунька изобразила такой жалкий вид и с такой мольбой заглянула прямо в глаза женщине, что сердце у той дрогнуло.

— Ну… хорошо. Может, ещё чего-нибудь хочешь?

— Булочку с маком и компот, если, конечно, не жалко… — пролепетала Дунька. И губы у неё опустились, как у Пьеро.

— А где твои родители работают? — почему-то спросила тётка.

— Папы у меня нет. Он в тюрьме, — всхлипнула Дунька. — А мама на инвалидности! — нагло врала она.

Тётка «рассиропилась». Долго вздыхала, качая головой. А Дунька уже поспешно расправлялась с сосисками. Когда, облизывая губы, выскочила из-за стола, услышала резкий голос кассирши:

— А ну-ка, вруша, убери за собой тарелки!

На что Дунька вдарила ей по первое число:

— А ты на что?! За что вам деньги платят?! Совсем обленились! — и, утерев рукавом сладкий рот, кривляясь, стала рифмовать:

Тут кассирша мне: «Платите!»

А я ей: «Не заплачу!»

«В отделение хотите?»

Отвечаю: «Да, хочу!»

— По тебе, хабалке, полиция давно плачет! — чуть не в голос заорали две поварихи, наблюдая за этой сценой из окошка раздачи.

И им состроила рожицу, задирая пальцами одной руки нос вверх и оттягивая при этом другой рукой щёки вниз. Знала, что смешно получается. Не раз перед зеркалом тренировалась. Кто научил, уж и не помнила. Потом, передразнивая их, упёрлась руками в бока:

К сожалению, бывает,

Что милицией пугают

Непослушных малышей.

Как вам, взрослые, не стыдно?

Тьфу! Противно и обидно!

…В столовой вытворяла она ещё и не такое. Однажды удачно подставила подножку первокласснику, который нёс на подносе обед к столу. Тот растянулся в полный рост. Тарелки вдребезги, еда растеклась по полу. Кто-то из взрослых схватил её за шиворот и потащил в кабинет завуча. В ответ на все вопросы Дунька хранила партизанское молчание.

— Ты зачем это сделала? — допытывалась завуч, прямо-таки впившись пальцами в Дунькин локоть.

Дунька пожала плечами. Интересная! Дурацкий вопрос. Лучше бы тушь, что размазалась под глазами, вытерла. Вон губы-то как в гузку свела.

А та не унималась:

— Ты это сделала нарочно?

Дунька хлопала длинными ресницами и злорадно молчала. Неужели завуч и правда сомневается? Неужели думает, что такое можно сделать случайно?

— Ты что, садистка? Тебе хорошо, когда другому больно?! — продолжала орать та.

Дунька, прикинувшись дурочкой, опять пожала плечами. При чём здесь «садистка»? Что, она пытала кого-нибудь? Или иглы под ногти загоняла? Подумаешь, какой-то сопляк растянулся на полу! Ну а суп и пюре с пола техничка уберёт. Зато ребят позабавила. Вон как в кулак фыркали все. И другим неповадно будет. Пусть расступаются, когда она, Дунька Цыганова, идёт. А этот шкет пёр как танк со своим подносом!

Завуч погрозилась написать замечание в дневник. Вот напугала! Да у неё, Дуньки, уже не дневник, а «книга отзывов». Оценок не видно. Все страницы красной пастой исчирканы, и всё с восклицательными знаками. Будто мать в её рюкзаке рыться будет. Больно ей нужно! У неё другим голова забита: как бы Дуньку на выходные к бабе Зое сбагрить да к хахалю своему убежать.

Бабе Зое Дунька не вредила. И с бабой Зоей Дуньке было всегда интересно. Та ей всё про свою жизнь рассказывала. А сколько она знала пословиц и поговорок! У неё даже такая книжка была: «Пословицы и поговорки». Оставаясь у бабы Зои на ночлег, Дунька любила разбирать эти пословицы перед сном. И баба Зоя не уставала их комментировать. Дунька любила разрывать эти пословицы и переделывать на свой лад, например: «Не плюй в колодец — вылетит, не поймаешь!» Или: «Тише едешь — дело мастера боится». Баба Зоя всегда от души хохотала над этими её каламбурами. И соглашалась, что в этом есть своя логика.

Дунька могла слушать бабу Зою часами. И всегда беспрекословно выполняла всё, о чём та просила, лишь бы баба Зоя, не прерываясь, рассказывала дальше. И полы ей в кухне вымоет, и грязную посуду после ужина, и постель за собой уберёт. Когда баба Зоя об этом матери рассказывала, та не верила. Это было видно по её удивлённым глазам.

— И она вам не хамит? Не отговаривается? — изумлённо взлетали вверх её тоненькие брови.

— Ещё чего! — улыбалась баба Зоя. — Скажешь тоже! С чего это вдруг она будет мне хамить? Правда, Дуняша? — ласково гладила она Дуньку по голове.

Дунька исподтишка показывала матери язык и корчила рожи: мол, что, наелась?

— Убери свою лопату! — легонько щёлкала её рукой по губам мать. И говорила бабе Зое: — Вы, Зоя Филипповна, пожалуй, единственный человек, от которого я слышу добрые слова в адрес этой хулиганки.

— Ну, не знаю, — качала головой та. — Ребёнок как ребёнок. Многое и от нас, взрослых, зависит.

А потом в жизни Дуньки появился отчим. Валерка, как она и в глаза, и за глаза называла его, был мужиком сильным и красивым. Войдя к ним в квартиру, дружелюбно протянул ей руку:

— Давай, Дуняша, знакомиться. Меня зовут дядя Валера. Я буду жить с вами. Буду тебе вместо отца.

Но Дунька руку ему не подала, демонстративно спрятала её за спину. Презрительно скривив губы, сурово взглянула на мать. Лицо у той было напряжённым и бледным. И даже мышца под глазом нервно дёргалась. На помощь пришёл Валерка, стал снимать с матери пальто. Будто сама она этого делать не умела. Дунька прошила спину матери вопросом:

— А чего ты меня не спросила? Может, я не хочу, чтобы с нами жил какой-то чужой мужик! Или ему жить негде?!

Мать и Валерка многозначительно переглянулись.

— Вот что, Дуня, — вместо матери твёрдым голосом заявил ей Валерка, — мы люди взрослые, сами приняли это решение. И ссориться с нами тебе не советую!

— А я не тебя спрашиваю! — огрызнулась Дунька. — Пусть она ответит! У неё что, язык отсох?!

— Дуня! Прекрати!! — вдруг обрела голос мать.

Валерка прижал палец к губам:

— Ш-ш-ш! А ну-ка, девочки мои, не ссорьтесь! Что за шум и гам тут подняли? Мужчина — главный в доме. С сегодняшнего дня будете слушаться меня! — И крепко взял Дуньку за руку. — Не хочешь доброго разговора — иди в свою комнату и делай уроки. Пошли, Раечка, на кухню. Что-то я проголодался.

Дунька посмотрела на свою руку, на которой отпечатались следы от его цепких пальцев, и впервые растерялась, не зная, что же ей делать дальше. Это нужно было, как говорят пацаны, «обмозговать». Дунька плюхнулась на постель поверх одеяла и задумалась. Ничего хорошего события эти не предвещали. Плясать под её, Дунькину, дудку этот Валерка вряд ли будет.

Перед ужином мать заглянула в её комнату.

— Дуняша! Ужинать! Твои любимые оладьи со сметаной.

Дунька скользнула по ней равнодушным взглядом, но даже не пошевелилась. Слышала, как мать с Валеркой о чём-то беспечно болтали. Из кухни доносился аппетитный аромат. Она поднялась, зачем-то потёрла ладони и решительно пошла на кухню.

— Приятного аппетита! — дружески улыбаясь, подмигнул ей Валерка.

Дуньку даже передёрнуло. Ишь ты, хозяин нашёлся! С нарочитой брезгливостью взглянув на пышные поджаристые оладьи, небрежно, одним махом руки, скинула тарелку со стола. Та разлетелась на осколки. По полу разбрызгалась сметана. Жаль, что Крезика нет. Он бы тотчас слизал всю эту вкуснотищу. Но долго сожалеть о румяных оладьях не пришлось. Валерка побагровел, тяжело поднялся и больно схватил её за ухо. Дунька подняла такой крик, что соседи снова застучали по батареям. Но отчима это не тронуло.

— Би-ти-е определяет сознание! — изрёк по слогам он какую-то дурацкую фразу, суть которой Дунька сначала и не поняла. — Нотации я тебе читать не буду, — продолжая выкручивать ей ухо, спокойно говорил он. — Ты — взрослая девчонка и понимаешь, что вести себя так непозволительно. Просто… дерьмо в тебе кипит! С собой не можешь справиться. Я тебе в этом буду помогать. Если ещё раз сделаешь что-нибудь подобное — уши оборву. И за это меня никто не осудит. Ты уже всех достала!

— Отпусти! — как резаная орала Дунька.

Но отчим был спокоен, как танк.

— Я хочу от тебя услышать, что делать так ты больше не будешь.

— Буду! — билась в истерике она. — Убирайся из нашей квартиры!

— Издеваться над мамой я тебе больше не позволю! — всё так же спокойно продолжал он. — Я её люблю. И в обиду никому не дам. Понятно?!

Но ухо отпустил. И Дунька, голодная, со злыми слезами на щеках, убежала в свою комнату. Впервые за всю свою жизнь от обиды Дунька рыдала. Её просто душили слёзы. Зачем матери этот мужик? Ведь им было так хорошо вдвоём! Вернее, ей, Дуньке. Так зачем мать притащила его к ним в дом?! И теперь этот тип ещё распускает свои лапищи!