Цена свободы

Найдёныш

Уна попала в Культ ещё ребёнком. Говорили, Владыка сам нашёл её, среди ночи ощутив, что на пустынных руинах его храма рыдает младенец. Кто именно оставил малышку в тонком одеяльце студёной осенней ночью на растерзание волкам и холоду — разбираться не стали: по чуть заострённым ушкам, карим глазкам с отливом красного и коже сероватого оттенка было ясно, что девочка родилась от человеческой женщины и тёмного эльфа. Подобные союзы редко поощрялись. Неудивительно, что кто-то из скаалов или селян Вороньей Скалы смалодушничал и решил втихаря избавиться от новорождённой.

Но боги улыбались крохе и с лёгкой руки Владыки она обрела новую семью в тот же день, когда её отвергла старая. Культисты растили её, кормили и любили. «Наша Уна» — так они её звали. Агнес учила девочку читать и писать, Альв обучал искусству магии, а Бьорн — драться на мечах. Девочка росла смешливой, добросердечной. Она была искрящимся комочком радости, способным заразить улыбкой любого — даже самые чёрствые и молчаливые из культистов привязались к ней. Да и сама Уна всем сердцем полюбила свой маленький мирок — небольшой лагерь на раскопках старого акрополя, людей и эльфов, которые здесь, в отличие от больших городов, жили в мире друг с другом, и своё призвание — будучи способной к чарам и проворной, как чертёнок, она готовилась стать защитницей и воительницей Культа. Но пуще всего обожала она Владыку, который много лет назад спас её от верной смерти. Таинственная высокая фигура в маске, он редко являлся последователям во плоти, но каждый раз, когда такое случалось, Уна рвалась очутиться поближе, насмотреться и наслушаться, пока он не уходил обратно, в обитель демона.

Все истории, что она слышала о Владыке, были настолько удивительны, настолько необыкновенны, что захватывали её и уносили, как бурная река уносит сухие сучья. И чем больше она узнавала, тем сильнее укреплялась в сердце радость, что ей повезло оказаться здесь и служить ему. Он был первым, кого боги наделили драконьей душой и драконьей же мощью, первым, кто открыто бросил вызов жрецам Алдуина, эпохи тому назад бесчинствовавшим на землях Кейзаля(1), первым, кто постиг все тайны бытия, на четыре долгих тысячелетия спустившись в глубины самой обширной библиотеки из существовавших в Аурбисе(2). И очень скоро Уна поняла, что Владыка занимал заслуженное первенство не только в великих свершениях былого, но и в её собственной голове — ведь именно с мыслей о нём начинался каждый её новый день.

Она не знала, когда детская восторженность превратилась в нечто большее. Случилось ли это, когда он впервые на её памяти заговорил с нею — оробевшей семилеткой, которая подала чарку своему господину, поднявшемуся в мир смертных после целого года отсутствия? А может, несколько лет спустя, когда он увидел её тренировки и лично показал Уне пару приёмов магии? Она в тот миг так смутилась, что и слова вымолвить в ответ не смогла — лишь глупо моргала и краснела, — но тот день и его уроки запомнила навсегда. Тогда ей впервые удалось разглядеть в прорезях маски его глаза — цветом они были похожи на васильки. А ещё в этих глазах лучилась тёплая улыбка, и потому маленькая Уна взялась за чары с таким воодушевлением, что освоила их уже к вечеру, и ещё несколько долгих месяцев ждала следующего визита Владыки, чтобы похвалиться своими навыками. Он сказал ей тогда, что гордится её успехами, а она вновь залилась краской, неловко теребя рукав своего василькового — с недавних пор любимого — платья.

Впрочем, возможно, Уна полюбила его ещё позже, когда впервые задалась вопросом о том, каков Владыка под маской. Светловолос ли, как скаалы? Молод ли, или тысячелетия в Апокрифе испещрили лицо глубокими морщинами? Красив ли? Тогда же девушка с удивлением поняла, что, каким бы ни оказалось его лицо, она хочет увидеть его.

Даже не так.

Уна хочет смотреть на него каждый день. Касаться его. Той же ночью Владыка впервые приснился ей.

Шли годы, и Уна расцветала. Её семья — его Культисты — уже начинали пошучивать о том, что из девушки растёт завидная невеста. Пусть внешний вид выдавал в ней метиску, но черты лица были мягкими, гармоничными, огонёк в глазах и задорная улыбка притягивали взгляды, а кошачья грация заставляла людей оборачиваться вслед. Всё чаще кто-нибудь звал её погулять или поупражняться в чарах и в бою, предлагал помочь донести корзину с овощами, когда она отправлялась за съестным в ближайшее селение. Уна лишь посмеивалась — пусть лицом она и изменилась, но в душе всё оставалось по-прежнему — другие были для неё либо назваными дядьями и братьями из Культа, либо чужаками за его пределами. Мужчиной в её глазах был лишь один.

Совершеннолетие Уна встретила, давая присягу. Владыка не позволял обращать в Культистов детей, оттого, прождав этого момента всю свою сознательную жизнь, первое, что она сделала, застегнув на запястьях браслеты взрослой женщины, — дала клятву верности ему и его делу. Уна надеялась, что в день её именин случится чудо, и Владыка явится. Так и произошло. Он пришёл во плоти и лично надел на неё маску последовательницы. Тогда ей казалось, что сердце от счастья вот-вот выпрыгнет из груди. Удержать его на месте помог его подарок — она крепко прижимала к груди завёрнутую в алый шёлк книгу о магии холода, написанную на древнем языке снежных эльфов. Затаив дыхание, она слушала пояснения Владыки о том, чем эти — ныне позабытые — чары сильнее тех, что используют сейчас. Ночью, когда Владыка покинул их и все разошлись на ночлег, Уна ещё долго играла под одеялом с шёлковой тканью, поглаживая ею своё нагое тело и представляя, что это не ткань вовсе, а его руки.

Порой, когда лагерь погружался в сон, девушка выбиралась из палатки и шла в Храм. Нежити она не боялась — велением Владыки существа, служившие ему, не причиняли зла Культистам. Пробираясь сквозь покрытые пылью залы, которые днём — один за другим — Культ расчищал и укреплял, она опускалась по ступеням, проходила мимо старых клеток и древних тел, коим ещё только предстояло обращение в драугров, и доходила до самого нижнего зала, что стерёг рослый привратник. Он никогда и никого не пускал за заветную дверь — никого, кроме самого Владыки. Именно там, за его спиной, насколько знала Уна, находился портал между миром живых и обителью демона, в которой томился пленником Владыка. С умертвием спорить было бесполезно — привратник слушался лишь одного человека, как и любой драугр, поднятый Владыкой на службу. И всё же каждый раз Уна задавала ему один и тот же вопрос: «Ты меня пропустишь?». И всякий раз скрипучий голос отвечал одно и то же: «Нет».

Никому не было дозволено быть там, никто не мог приближаться к порталу — и всё же Уна надеялась. Слишком уж редко она видела Владыку, и с каждым новым днём скучала всё сильнее. Притом она никогда точно не знала, что стала бы делать, пропусти её привратник. Оробеет ли или войдёт в портал? Что скажет Владыке? А если её схватит демон или его прихвостни?

В тот день всё складывалось привычно: всё те же запустелые залы, гулкие переходы, знакомый неживой страж с сияющими глазами и тот же вопрос. Но всё изменилось, когда драугр вместо привычного отказа медленно стянул с шеи цепочку с ключом, отворил дверь и сделал шаг в сторону, пропуская Уну вперёд.

Не чувствуя ног и подрагивая от волнения, Уна вошла в открывшийся проход. Вопреки ожиданиям, портала за ним не оказалось — лишь ещё больше залов и переходов. В новые помещения вели секретные ходы и потаённые двери. С замиранием сердца Уна находила очередную спрятанную рукоять. Всё, как учили её братья и сёстры из Культа: внимательность и магия.

Дорога вела всё глубже под землю, казалось, вот-вот — и она доберётся до ядра Нирна. То тут, то там лежали величественные останки драконов — врагов, поверженных Владыкой, — и вид их громадных костей внушал Уне трепет. Если он был в состоянии сокрушить этих чудищ, которые легко проглотили бы такую, как она, целиком, то её саму он смог бы погубить щелчком пальцев. И было за что, ведь проход был заперт для Культистов не просто так! С каждым шагом паника и страх возрастали.

И всё же внутренний голос спорил с инстинктами. Её вело не коварство или корысть. Всё, чего она хотела — оказаться ближе. Она знала, что Владыка суров, но также знала, что и справедлив. Вряд ли за такое он прогневается. Ведь так?

Сомнения накатывали душной волной, но Уна упрямо двигалась вперёд. Дойдя до последнего помещения, она ощутила почти сакральный трепет — перед ней раскинулась громадная зала со сводами, терявшимися в полумраке высоких потолков. Массивные жаровни, каждая из которых по размерам не уступала погребальному костру, свисали с арочных балок на толстых цепях. Ступени вели выше, к центру, где располагалась голова дракона — куда более громадного, чем те, чьи тела встречались Уне раньше. За ней ещё несколько пролётов широких ступеней вели к пьедесталу, на котором возвышалась статуя демона.

Уна сглотнула. Она знала, почему здесь было установлено это изваяние — пусть невольно, но Владыка всё ещё служил Хермеусу Море, и потому его статуе — его идолу — тут было самое место. И всё же Уна не смогла сдержать вздоха отторжения — слишком уж отвращал её вид месива глаз и щупалец той бесформенной кучи, что олицетворяла собой даэдра. Глядя на статую существа, удерживавшего в плену её вождя — её возлюбленного, — она начинала задыхаться от удушливой волны ненависти и презрения. Это из-за Моры Владыка не мог надолго приходить в мир смертных, в то место, что считал домом! Это Мора привязал его к себе — тысячелетиями использовал для своих грязных демонических дел, и Владыке приходилось вершить волю даэдра, жить в обители Моры, куда не проникали лучи солнца, дышать ядовитыми испарениями чёрных вод Апокрифа.

Цена за знания всего рода людского и эльфьего оказалась слишком высока, а проклятый демон не собирался разрывать договор или хотя бы мало-мальски изменить его условия за безупречную службу. Немудрено, что Владыка хотел выбраться из опостылевшей кабалы.

Уна обогнула изваяние, с трудом удержавшись, чтобы его не пнуть. Мерзкий сгусток погани! Ничего, Культ потому и существовал, чтобы помочь Владыке сбежать из этих пут, и совсем скоро они преуспеют. И тогда, убедившись, что ему ничего не грозит, Уна попросит о чести самой расколотить каменное уродство киркой.

По последнему спуску она шла, улыбаясь, вся в мыслях о скором триумфе над подлым Хермеусом. Потому, ослабив бдительность, Уна не сразу заметила, что в полумраке комнаты, перед постаментом, на котором покоилась Чёрная Книга, стоял повелитель.