Цена свободы

Цена свободы

Мирак расхаживал по храмовому залу, сцепив руки за спиной. Он был в ярости.

Когда связной Культа доложил о том, что отряд Агнес перестал выходить на контакт, Мирак не мог уснуть. Всю накопленную за много лет магию ему было не жаль, чтобы устремить свой взор на пепелище разгромленного лагеря. Полупрозрачным духом он ползал по измятой траве, чудовищным усилием воли переворачивая тела, всматриваясь в их лица — и каждый раз прикрывал глаза, испытывая смесь жалости и облегчения. То были его люди, его верные последователи, и он горевал о смерти каждого из них, убитых ни за что. Но Уны среди них не было, и это дарило надежду.

Бесплотным призраком он гнался по следам легиона — чтобы найти его остатки сожжёнными и разбитыми. Окровавленная плаха единственная стояла нетронутая огнём, а рядом валялась маска Уны. Мирак тотчас узнал её: в ночь перед отправкой Культистов на материк он своими руками вырезал на внутренней стороне защитные руны. Неподалёку лежали тела — некоторые были обезглавлены, другие сгорели. Останки молодой женщины с обгоревшим лицом, так похожей фигурой на Уну, он нашёл в пяти шагах от трупа палача. С тех пор прошло много месяцев, и всё это время он оплакивал её, а оказалось…

В жаровне полыхало письмо. Не прошло и полугода, как она объявилась! И что же, единственное, что он от неё получил, чего он, как она думала, заслужил за всё это время гнетущей неопределённости, был клочок бумаги со скомканными обещаниями скоро вернуться и всё объяснить?

О, окажись дрянная девчонка тут прямо сейчас, он удавил бы её своими руками! О чём она только думала? Ничего, доберётся до острова — и ответит у него за каждый день клятого молчания!

* * *

Уна не могла сдержать радостных слёз, увидев вдали знакомые пейзажи. Ей дорогого стоило не броситься к капитану корабля в ноги, умоляя того вести судно быстрее.

Она не стала дожидаться, пока "Дева" пришвартуется, и просто спрыгнула с носа на мостки, когда корабль только подходил к докам. В ноги, казалось, вкрутили двемерские шестерни — так быстро она неслась вглубь острова. Час бега без продыха — и вот коронообразные шпили Храма показались из-за холмов.

Культисты встречали её так, словно она вернулась с войны — её обнимали и плакали, женщины покрывали её лицо поцелуями, мужчины крепко стучали ладонями по плечам или спине. "Наша Уна вернулась!" — громыхало со всех сторон. Уна тщетно искала взглядом Владыку — он к ней не вышел. Немудрено: он и прежде редко появлялся на поверхности во плоти. Но и в храм, как оказалось, теперь дорога ей была закрыта — велением Мирака она не имела права туда заходить. Сколько она должна была ждать, чтобы, наконец, увидеть его, никто ей ответить не мог.

Она, конечно, понимала, что Мирак будет гневаться, но до последнего надеялась, что он позволит ей хотя бы попытаться объяснить, почему она молчала всё это время. Хотя, если вдуматься, её аргументы теперь и самой ей казались глупыми.

— Он горевал по тебе, девочка, — доверительно поведал ей Альв, когда люди и эльфы стали расходиться после долгого застолья, за которым радовались возвращению Уны и скорбели о павших. — Ты не давала о себе знать, и всё это время он думал, что тебя больше нет. Владыка не показывался нам. Отдавал приказы через драугров, замуровался в клятом Апокрифе, неделями не отвечал даже на срочные донесения...

Уна слышала Альва и готова была сквозь землю провалиться от стыда. Она так и не вышла на след другого связного, и, уверенная, что вот-вот вернётся домой сама, всё тянула отправку весточки, не понимая даже, как быстро пролетело время. Да разве ж это было оправданием?

Вот и Владыка, видно, считал, что не было. И лишь спустя много долгих дней Уна, изведшись настолько, что кусок перестал лезть в горло, а сон покинул окончательно, наконец услышала заветное: "Он ждёт тебя".

* * *

Мирак велел ей прийти к нему в полном облачении и при оружии — ярость, плескавшаяся в груди, как Падомайский океан, нашёптывала ему: если блудная Культистка не сможет объясниться как следует, он вызовет её на бой.

Уна изменилась за эти годы: мышцы стали крепче, плечи — шире, взгляд — увереннее. В руках зачарованный, явно трофейный меч. Доспехи были новыми — вероятно, форму Культа отобрали в плену. Лишь наплечники казались смутно знакомыми — присмотревшись, он понял, что они напоминают его собственные.

А вот что осталось прежним, так это выражение её лица, когда она смотрела на него. И, вглядываясь в ласковую темноту её глаз, Мирак чувствовал, как с каждой секундой гнев, что он упорно взращивал всё это время, таял, будто нагретый воск.

Едва войдя к нему, она с поклоном сложила оружие у его ног — в знак того, что покорна его воле. Опрометчиво, но этот жест подействовал на его кипучую обиду, как ушат холодной воды: столько лет прошло, а его Уна всё так же и помыслить не могла о том, чтобы поднять против него меч — даже если он сам так распорядится.

Мирак уже почти пообещал себе, что, посердившись для проформы ещё немного, пару недель или, может, месяц, он простит её. А потом она сказала ему о ребёнке.

Перед глазами замелькали эпохи — и так до тех пор, пока память не отмотала четыре тысячелетия назад, и Мирак не увидел лица своих сыновей. Все трое погибли на клятой войне, развязанной им самим против драконов. Совсем ещё юные — лишь один из них успел дорасти до совершеннолетия и принять сан жреца, назвавшись Дуканом — мёртвые тела собственных детей сломали его тогда. Не будь этой потери, возможно, он… Кто знает, как бы обернулся бой с Валоком? Но люди противника бросили Дукана, Акке и Вебранда прямо посреди открытого поля, ему на обозрение. Они добились своего: Мирак не сдержался и ринулся в бой, не дождавшись подмоги. Всё, что он на тот момент испытывал — глубочайшее горе и дикое чувство вины. И если первое со временем трансформировалось в светлую грусть, тёплую память о трёх бравых юношах, о которых он размышлял с гордостью и любовью, то второе не менялось и никуда не уходило. Он научился больше не давать мыслям о погибших детях влиять на свои планы и поступки, но не думать о них не мог. Эта рана не заживала. Сейчас те же чувства, ту же боль он слышал и в охрипшем голосе Уны, видел в горьких слезинках на её щеках, в навсегда пролёгшей на переносице горестной складке. Глупышка думала, что, узнав о выкидыше, он возненавидит её. А он же, наконец поняв, почему Уне было так тяжело выйти с ним на связь, больше не мог продолжать на неё злиться.

Мирак преодолел расстояние между ними в пять быстрых широких шагов. Уна боязливо съёжилась, как птенец втянув голову в плечи — его даже слегка царапнуло то, что она так боялась его.

Он не знал, чего именно она от него ждала — удара или чего похуже, но видел, как её глаза вспыхнули удивлением, когда он, дотронувшись ладонью до влажного лица, стёр её слёзы.

— В этом нет твоей вины. Так бывает, Уна. Мы ещё можем…

Такой отчаянной неверящей надежды, которая ярким лучом засияла в её взгляде, он не видел с тех пор, как в первый и единственный раз сказал ей, что любит. Поймав его руку и прижав покрепче к щеке, Уна открывала и закрывала рот, явно не зная, что сказать. Он видел, как облегчение волнами захлёстывало её, как расслаблялась её поза, как новые слёзы ручьями текли по его пальцам. Смотрел и понимал, как невыносимо скучал всё это время и какой несусветной дуростью было её отсылать. Погибшее дитя было тому болезненным, но слишком явным знаком — ведь оставь он её при себе…

Ничего, Мирак не просто так провёл тысячелетия в услужении демона знаний. Он умел учиться — на своих ошибках в том числе.

Золотая маска с грохотом ударилась о пол — меньше всего на свете он желал, чтобы между ними оставались преграды. Зачарованный металл в палец толщиной сейчас был явно лишним.

— Владыка…

— Мирак, — сипло поправил он, касаясь губами её покрытого испариной лба. В эту минуту он не хотел быть для Уны господином.

Обливион, как же он был рад, что она жива!

В Обливион же он и послал все свои глупые планы злиться на неё ради проформы. Но, к его удивлению, стоило потянуться к ней для поцелуя, Уна остановила Мирака, прижав к его губам свои тонкие пальцы.

— Мне нужно кое-что вам сказать…

— В пекло! — почти зарычал он, недовольный тем, что она оттягивала момент, которого он ждал пять долгих лет. — Всё потом!

— Нет, — она потрясла головой. — Владыка…

Он упрямо притянул её к себе, не желая идти на поводу и слушать — что бы то ни было, оно могло подождать!

— … Мирак! — отчаянно возразила она, упираясь ладонями в его грудь. — Это очень важно!

Она впервые назвав его по имени и, словно зачарованный этим, он ослабил напор. Ему стоило большого труда не начать браниться, однако он выдохнул и жестом разрешил ей продолжить. Всё же он и правда пригласил её поговорить.

— Я… — Она сглотнула, зажмурилась и выпалила. — Простите меня, пожалуйста, я не успела сказать самого важного. Я… нашла для вас Довакина.

* * *

Она.

Она!

Мираку казалось, что он сошёл с ума — мир поплыл перед глазами, а затем упала тьма.

Словно сквозь толстую корку льда он слышал её торопливые объяснения — путано и сбивчиво она говорила о том, как училась, как тренировала силу Голоса, чтобы прийти к нему уже хоть немного подкованной в древней науке, как узнавала Слова Силы, чтобы он мог обрести в ней не зелёную неумеху, а настоящего Довакина…

Казалось, воздух вокруг стал густеть: Мираку чудилось, что он тонет и захлёбывается в нём.

Она думала, что Довакин был нужен ему, как союзник.

Хотелось рассмеяться. Или заплакать. Или…

Он поднял на неё тяжёлый взгляд.

Как ей сказать? И говорить ли? Или она, уже успевшая и сама понять, какой мощью её напитывали поверженные ею драконы, осознает сама?

Старое пророчество, из-за которого он когда-то и начал свои поиски, говорило о том, что Довакин придёт в земли, нынче звавшиеся Скайримом. И все эти годы Мирак с предвкушением ждал, ведь ни энергия храма, ни магия камней Всесоздателя, ни души собственных дов не дали бы ему и сотой доли той силы, которая струилась по жилам равного ему — драконорождённого. Драконорождённой. Этой мощи хватило бы на побег. Хватило бы на восстановление после долгого плена. И на то, чтобы бросить вызов так невовремя восставшим драконам Алдуина. На всё!

Он не искал союзника в Довакине, как думала его наивная Уна. Он искал в Довакине душу, способную вернуть его к жизни. Пищу для своей собственной души, если угодно. То, что он намеревался поглотить, высосать до капли — вместе с жизнью. И что теперь он, бросивший столько сил на поиски, отправивший десятки новых отрядов в Скайрим, как только до него дошли слухи о таинственном воине, владевшем силой Голоса, будет делать, поняв, что этим воином, Довакином, всё это время была любимая женщина?

Он не сразу осознал, что она замолчала. Широко раскрыв глаза, Уна смотрела на него. Поймав этот взгляд, он понял: до неё начинает доходить. Видно, вечно скрытое под маской лицо просто не умело уже прятать чувств и эмоций. Да и Уна всегда была умницей: всё схватывала на лету. Мирак почувствовал, как в уголках глаз нестерпимо защипало.