Простонародные рассказы, изданные в столице

Князь тотчас потребовал к себе Синь-хэ, желая прослушать это цы в ее исполнении. Но жена управляющего доложила ему:

— Милостивый князь! В последнее время у Синь-хэ брови опустились, глаза стали ленивыми, груди большими, живот высоким — она не может выйти.

Князь разгневался и отправил Синь-хэ к своей пятой жене, поручив той расследовать дело. Синь-хэ расспросили, и она призналась, что согрешила с Кэ-чаном и теперь беременна. Пятая жена сообщила об этом князю. Он пришел в ярость. «Неудивительно, что в стихах этого плешивого осла были слова: "Любоваться Синь-хэ!" У него нет никакой сердечной болезни: он болен от любви! Теперь он чувствует за собой вину и не смеет явиться ко мне», — подумал князь и распорядился, чтобы из Линьаньфу отправили посыльного в монастырь Линъиньсы арестовать монаха Кэ-чана.

Посыльный пошел в монастырь к настоятелю Инь и потребовал выдать Кэ-чана. Настоятель, конечно, расставил вино и пищу, подарил чиновнику немного денег. Но, как известно, закон государя, подобно огню, не щадит никого[65]. Кэ-чан не смог отговориться болезнью. Собрав последние силы, он был вынужден подняться с постели и последовать за чиновником в Линьанфу, в присутствие и стал там на колени. Начальник области вошел в зал.

Дун-дун и дун-дун —
гремит барабан костяной.
По двум сторонам
охранники службу несут.
Так судит Янь-ван[66]
живущих и мертвых дела,
К Восточной горе[67]
ведут к нему души на суд.

Когда ввели Кэ-чана, начальник обратился к нему:

— Ты монах. Князь так милостиво относился к тебе. Почему же ты совершил такое мерзкое дело? Признавайся скорее!

— Это неправда! — воскликнул Кэ-чан.

Начальник области не стал слушать его объяснений.

— Возьмите его и избейте хорошенько! — приказал он.

Подчиненные повалили Кэ-чана и били его до тех пор, пока не лопнула кожа, обнажилось мясо и потекла алая кровь. Тогда Кэ-чан признался.

— Я действительно согрешил с Синь-хэ, — сказал он, — у меня тогда помутилось сознание. Сейчас я говорю правду.

Допросили Синь-хэ. Она утверждала то же. Начальник области Линьаньфу представил князю показания Кэ-чана и Синь-хэ. Князь сперва подумал, не казнить ли Кэ-чана, но, вспомнив, как он образован, отказался от этой мысли. Он велел заключить Кэ-чана в тюрьму.

Тем временем настоятель Инь думал: «Кэ-чан — монах безупречного поведения; обычно он не выходил из монастыря и все время читал сутры перед статуей Будды. А когда его приглашали в дом князя, он возвращался задолго до наступления вечера и уж никогда не оставался ночевать там. Как же могло случиться, что он совершил это преступление? Тут что-то не так». Настоятель Инь поспешно отправился в город, в монастырь Чуаньфасы, и уговорил настоятеля Гао Да-хуэя пойти вместе с ним к князю просить снисхождения для Кэ-чана.

Князь вышел к ним, любезно пригласил настоятелей сесть и велел подать чай.

— Кэ-чан вел себя неприлично! — сказал князь. — Я о нем всегда так заботился, а он совершил порочащий монаха поступок.

— Смеем ли мы оправдывать преступление Кэ-чана? Мы только просим милостивого князя вспомнить его былую, пусть и незаслуженную, любовь к этому человеку и проявить снисхождение, — снова и снова взывали к князю оба настоятеля, встав на колени.

Князь попросил обоих настоятелей вернуться в свои монастыри и добавил:

— Завтра прикажу начальнику области Линьаньфу смягчить наказание.

— Милостивый князь, со временем это дело прояснится, — сказал в ответ настоятель Инь.

Эти слова не понравились князю; он удалился во внутренние покои и больше не выходил.

Видя, что князь не появляется, настоятели отправились восвояси.

— Князя разгневали твои слова о том, что дело со временем прояснится, — сказал настоятель Гао. — Он не хочет признать себя неправым и потому не пожелал выходить.

— Кэ-чан — монах безупречного поведения, — ответил настоятель Инь. — Обычно, когда он бывал свободен, он все равно не выходил из монастыря, а только читал сутры перед статуей Будды. И даже когда его звали в дом князя, он возвращался засветло и, во всяком случае, никогда не ночевал там. Как же мог он совершить преступление? Вот я и сказал, что дело со временем само собой выяснится. Я уверен, его обвинили несправедливо.

— Бедный не спорит с богатым, низкий не состязается с благородным, смеет ли монах рассуждать перед князем о том, где правда, а где неправда? Видно, все, что с ним случилось, Кэ-чан заслужил в предыдущей жизни[68]. Пока надо довольствоваться тем, что ему будет смягчено наказание, а там посмотрим, — заключил настоятель Гао.

Кончив разговор, настоятели разошлись по своим монастырям, и пока о них речи не будет.

На следующий день князь написал в Линьаньфу, чтобы Кэ-чану и Синь-хэ смягчили наказание. Начальник области доложил князю: «Было бы лучше решить дело после того, как у Синь-хэ родится ребенок». Но князь приказал вынести приговор и привести его в исполнение не откладывая. Делать нечего, начальник области отобрал у Кэ-чана монашеское свидетельство, наказал сотней ударов палками и отправил в монастырь Линъиньсы, чтобы оттуда он вернулся домой. Синь-хэ дали восемьдесят палочных ударов и направили в уезд Цяньтансянь, откуда она должна была ехать домой. Кроме того, от нее потребовали возвратить князю тысячу связок монет, которые он в свое время уплатил за нее.

Рассказывают, что, когда настоятель Инь принял Кэ-чана, монахи не хотели позволить ему поселиться опять в монастыре, дабы не замарать добрую славу обители. Но настоятель сказал монахам:

— Дело несомненно странное. Но впоследствии все должно выясниться.

По его приказу у подножия горы построили хижину с соломенной крышей, где Кэ-чан мог отдохнуть и залечить свои раны, прежде чем вернуться в родную деревню.

Еще рассказывают, что князь распорядился отослать Синь-хэ домой и потребовал назад уплаченные за нее тысячу связок монет. Родители Синь-хэ сказали дочери:

— У нас ведь нет денег. Если у тебя есть сбережения, верни князю долг сама.

— Есть человек, который отдаст эти деньги вместо меня, — сказала Синь-хэ.

Тогда отец стал ругать ее:

— Ах, негодная! Ты забыла закон и связалась с бедным монахом. Теперь у него даже монашеское свидетельство отобрали, так откуда же он возьмет деньги, чтобы отдать за тебя князю?

— Понапрасну я обвинила этого несчастного монаха! — призналась Синь-хэ. — На самом деле я согрешила с управляющим Цянь Юанем. А он, видя, что я забеременела, и боясь, что дело раскроется, сказал мне: «Явись к князю и скажи, будто ты согрешила с Кэ-чаном. Князь любит Кэ-чана — он обязательно простит тебя; я же буду содержать твоих родственников, снабжать их деньгами и всем необходимым». Я теперь пойду к нему и попрошу денег на расходы и на уплату долга по приговору. Правда, он меня уже один раз обманул, и я не знаю, можно ли полагаться на него. Если он обманет меня снова, отречется от своих слов, тогда я сама о себе позабочусь. Вы отведете меня к князю. Я расскажу ему всю правду и добьюсь, чтобы по крайней мере сняли несправедливое обвинение с монаха Кэ-чана.

Услышав слова дочери, родители пошли к дому князя, дождались, когда вышел управляющий Цянь, и все по порядку ему изложили. Управляющий Цянь стал, однако, горячиться и ругаться.

— Старые негодники! Старые невежды! Бессовестные! — закричал он. — Ваша дочь была любовницей монаха, это и суд подтвердил, а вы несете такую чушь, хотите одурачить меня. Если вы задолжали деньги за дочь и вам негде достать их, лучше бы по-хорошему сказали мне о своей нужде — может быть, я пожалел бы вас и помог одной-двумя связками монет. Но вы не показывались. А теперь возводите на меня напраслину; ведь если это услышат посторонние, как я смогу жить среди людей?

Он выругал их и ушел. Ничего не поделаешь, старик Чжан, подавив гнев, прикусил язык и, возвратясь домой, рассказал обо всем дочери. Когда Синь-хэ услышала его рассказ, слезы полились у нее из глаз.

— Успокойтесь, отец и мать, — сказала она. — Завтра мы все-таки с ним разберемся.

На следующий день Синь-хэ и ее родители пошли к дому князя и несколько раз подряд прокричали: «Несправедливость!»[69] Князь немедленно приказал привести кричавших. Вошли родители Синь-хэ.

— Ваша дочь совершила тяжкий грех, а вы пришли к моему дому и кричите «несправедливость», — раздраженно сказал им князь.

— Милостивый князь, — стоя на коленях, отвечал старик Чжан, — моя дочь попала в беду, она совершила преступление и к тому же несправедливо обвинила одного человека. Надеюсь, вы, милостивый князь, поможете нам.

— Кого она несправедливо обвинила? — спросил князь.

— Я-то не знаю, — сказал старик Чжан. — Но вы спросите негодницу, и тогда вам станет ясно.

— А где она? — спросил князь.

— Ждет у ворот, — ответил старик Чжан.

Князь велел позвать ее, чтобы подробно расспросить. Синь-хэ вошла в зал и встала на колени.

— Подлая женщина! — обратился к ней князь. — Ты совершила поступок, недостойный честного человека. Скажи теперь, кого ты незаслуженно обвинила.

— Милостивый князь, — сказала Синь-хэ, — я совершила преступление, да еще безрассудно обвинила монаха Кэ-чана.

— Почему же ты так поступила? — спросил князь. — Скажи правду, и я прощу тебя.

— Я совершила прегрешение, — сказала Синь-хэ, — но Кэ-чан не имеет к нему никакого отношения.

— Почему же ты раньше этого не сказала? — спросил князь.

— На самом деле меня соблазнил управляющий Цянь Юань, — сказала Синь-хэ. — Но когда я забеременела, он испугался, что дело раскроется, и сказал мне: «Если все обнаружится, ни в коем случае не выдавай меня; скажи лучше, что согрешила с монахом Кэ-чаном. Князь любит Кэ-чана — он обязательно простит тебя».

— Ах, низкий человек! — рассердился князь. — Почему же ты согласилась говорить то, что он велел тебе, и погубила монаха?

— Сначала он говорил мне: «Если ты уйдешь домой с миром, я буду кормить всю вашу семью от мала до велика; а если нужно будет отдать деньги князю, я и их дам». Теперь я вернулась домой, вы, милостивый князь, потребовали деньги, и я не знала, что делать. Оставалось только пойти попросить Цянь Юаня, чтобы он вернул их вам. Отец пошел поговорить с ним, но он побил и обругал его, отец пострадал ни за что, — рассказала Синь-хэ. — Сейчас я сказала все как есть. Перед лицом милостивого князя я признаю, что заслуживаю смерти.

— Когда Цянь Юань обещал содержать твою семью, дал ли он тебе что-нибудь в подтверждение своих слов? — спросил князь.

— Милостивый князь, — сказала Синь-хэ, — когда Цянь Юань обещал мне содержать нас, я, боясь, как бы он не передумал, взяла у него в доказательство красную табличку, с которой он являлся на службу.

Когда князь это услышал, он очень рассердился и, топнув ногой, закричал:

— Дрянь! Ты понапрасну обвинила монаха Кэ-чана!

Потом он велел начальнику области Линьаньфу привести Цянь Юаня в присутствие, допросить его и пытать. Тот сознался во всем. По истечении ста дней его наказали восемьюдесятью ударами палок по спине и отправили в тюрьму на остров Шамэньдао[70] и там держали под надзором.

Синь-хэ вернулась домой. Долг в тысячу связок монет ей простили. В то же самое время в монастырь Линъиньсы за монахом Кэ-чаном был отправлен посыльный.