Запах тлена

9. Рабастан

Рабастан недолго думая следует примеру брата и повелителя, возвращаясь в родное поместье. Прежде нашпигованное аврорскими чарами, оно всё так же гостеприимно встречает своих хозяев, замыкая на них чары защиты родового гнезда. Тёмный Лорд уже тут. Последние два года он обитает либо здесь, либо у Малфоев. Благо, этот дом достаточно велик, чтобы хозяева не испытывали дискомфорта от парочки гостей.

Старые до невозможности домовики, грозящие рассыпаться в прах от излишне громкого окрика, подают на стол. К молчаливому неудовольствию младшего Лестрейнджа, его скромный особнячок в центре Британской столицы, доставшийся от скончавшегося бездетным дяди, вернуть после тюрьмы не удалось. Чары на доме были не столь сильны, и министерским удалось конфисковать его. Но, может, всё переменится, раз теперь власть — это Тёмный Лорд.

А пока Рабастан скидывает свой пыльный пожирательский плащ и устраивается за столом, с наглым любопытством оглядывая собравшихся. Трапеза проистекает в звенящей тишине, а в воздухе по спирали кружат пылинки. Рабастан проходится взглядом по золотистым локонам, по изгибу маленьких розовых губ, дрожащим пальчикам.

Интересно узнать, как Рудольфус относится к тому, что дочь женщины, которая убила его жену, сейчас обедает с ним за одним столом. Взгляд брата как всегда непроницаем. На лице читаются лишь скука и брезгливость, застывшая там со времён выпуска из Слизерина и не сошедшая даже на скамье подсудимых. А сам Рабастан? Он мог быть милым к гостьям, он когда-то умел. Если бы не был старше их ровно на два срока в Азкабане. Тем не менее он снова принимается наблюдать за рыжеволосой особой.

Безусловно красива, и грозила быть ещё лучше со временем, и если бы он посмел сказать вслух хоть пару фраз, то наверняка сравнил бы её с королевой Джиневрой(2). Хотя он вовсе не уверен, что этот комплимент ещё не набил ей оскомину.

Но Рабастан, конечно же, не настолько глуп, чтобы лезть между Тёмным Лордом и его новой… игрушкой? Рабастан не знает, кем приходится эта девчонка Лорду.

Тёмный Лорд, напротив, не бросает взглядов и не разговаривает, словно победа его совершенно не радует, а воспринимается как должное. Он задумчив, только Рабастан не может не заметить эти лёгкие проглаживания самыми подушечками пальцев скатерти в дюйме от нервных рук Джиневры.

Поэтому мужчина, старательно прогоняя с сетчатки отражение огненных волос, моргает и, открыв глаза, в упор смотрит на вторую сотрапезницу.

* * *

Любил ли Рудольфус Беллатрис, всё ещё остаётся загадкой для Рабастана. После Азкабана всегда склонный к фатализму брат стал совершенно нечитаем.

Так или иначе, Рудольфус с завидным постоянством оказывается в комнате Дельфи — этого невыносимого ребенка, стремительно сокращающего жизнь местным эльфам. Мрачной тенью он просиживает над кроваткой долгие часы, не меняя брезгливого выражения на лице, замыкаясь ещё глубже в себе.

Впрочем, Рабастану не было никакого дела до этого фанатичного любовного треугольника. Пусть о любви у этих троих и было очень своеобразное, исковерканное и отражённое в кривом зеркале представление.

* * *

Когда-то на седьмом курсе Хогвартса Рабастан курил, как и многие другие одногодки, щеголяющие друг перед другом. Будучи дома, он выбегал прямо на балкон парадной залы и выдыхал круги дыма из трубки красного дерева.

Азкабан надолго избавил его от вредных привычек.

Тонкая девочка в нелепых цветастых гетрах и серёжках, подозрительно напоминающих редиски, тихо скулит, сев прямо на стремительно остывающий после заката кафель.

— Эй, ты чего здесь?

Девочка шмыгает носом, затихает и подбирает худые коленки ещё ближе к себе. Выкатывает огромные, как бильярдные шары, голубые глаза.

— Ничего, — «дяденька пожиратель» так и угадывается за последующей паузой.

— Война окончена, ты перешла к нам, значит — в шоколаде, — цинично и доходчиво, никаких романтичных соплей — это вон к Белле. Или, теперь, к Руди.

Он садится рядом. Она подозрительно косится на него, а малиновые редиски мерзко колыхаются.

— Отец меня не простит, — тяжёлый вздох разбивает тишину.

Рабастан задумчиво водит рукой по воздуху, словно выхватывая слова, годные для утешения, но выходит только:

— А мой очень нами гордился — мной и Руди. Рудольфусом, — никто кроме его сумасшедшей жены и младшего брата не стал бы так называть этого мужчину с тяжёлым взглядом тёмно-зелёных глаз. — Пока не умер от старости и печали, когда нас закрыли в Азкабане.

Девочка поворачивает голову, и взгляд её бездонный и, кажется, направлен и не на него вовсе.

* * *

Ребёнок плачет и плачет. Плач разрывает барабанные перепонки. А может, Рабастану так только кажется? Седина почти не видна в пшеничных волосах. А любой звук после Азкабана кажется оглушающим. Всё, громче мерного, сводящего с ума своей цикличностью, прибоя обжигающе холодных вод северной Атлантики.

Он ступает на паркетный прохладный пол, шаря ногой в поисках домашних туфель. На нём — шёлковый, выцветший и местами потрёпанный халат, как и всё в этом доме, бывшем когда-то роскошным, пока его хозяева не распрощались с остатками разума. Выходит из своей пыльной кельи достаточно тихо, чтобы заметить другую фигуру, в таком же выцветшем халате. Но даже в тусклых лучах луны, проникающих сквозь высокие стрельчатые окна, волосы Джиневры Уизли горят, как рубины.

Её спальня находится под самой мансардой, и как она только услышала этот невыносимый крик?

Девушка скользит мимо, а Рабастан отшатывается назад в приоткрытую дверь, чтобы быть скрытым в сумраке комнаты. Скрипят несмазанные петли. Детский плач на секунду, прежде чем дверь не захлопывается, пропуская девушку, становится ещё пронзительней.

* * *

Через открытое окно доносятся странные звуки, кажущиеся невероятными для этого дома. Грубо вырванная из сна, Джинни не может понять, где находится, несколько тягучих мгновений борясь с иррациональным страхом. Звуки повторяются вновь, превращаясь в детский плач. Накинув на себя халат, принесённый эльфами и принадлежавший, должно быть, погибшей хозяйке поместья, она идёт на голос.

Ребёнок, уже умеющий сидеть в своей колыбельке, выглядит испуганным, покрасневшим от слёз, которые градинами катятся из его глаз. Из таких знакомых сапфирово-синих детских глаз. Ревность неприятно колет сердце — чувство, так часто заставляющее Джинни сходить с ума. Но она всё равно преодолевает расстояние до колыбельки, где младенец настороженно замирает, рассматривая новое лицо.

* * *

Проходят вязкие и липкие, как горячечный бред, мгновения, в течение которых Рабастан стоит молчаливым стражем под дверьми детской. Обычно вслух он громогласно сокрушается, правда, только когда Лорда нет поблизости, о том, почему ему, бедному, приходится спать в одном крыле с маленьким монстром. Рудольфус же со свойственным ему ироничным спокойствием предлагает накладывать на дверь антишумовые завесы. Но оба брата знают, что врождённая ответственность никогда не позволит Рабастану сделать этого. Как гордость Рудольфуса — подняться на этот же самый плач.

Напряжённо застывшее тело смогло расслабиться только тогда, когда из спальни донёсся лёгкий напев и скрип качающейся колыбельки, означающий, что девушка и младенец, судя по всему, договорились.