Запах тлена

10. Том

Что есть душа? Бессмертная духовная сущность. И в этом утверждении крылся крайне неприятный парадокс. Душа бессмертна, но не тело, ещё один важный человеческий компонент. Тому Марволо Реддлу, пугающему воспитаннику детского приюта, предрекали вечные муки Ада. Ребёнку, не обладающему в полной мере критическим мышлением, Ад представлялся местом весьма скверным.

Том довольно быстро перестал чувствовать себя ребенком, но детский страх всё ещё скулил и протяжно выл зверем где-то на краю сознания. Страх смерти, разложения и, как следствие, забвения.

Том, достигший пятнадцатилетнего возраста, прятался в выступах коридоров, чтобы, вернувшись на астрономическую башню, смотреть на звезды. Тогда этот новый Том — волшебник, отличник и староста — думал, впиваясь взглядом в ночное небо: что есть смерть? И когда он видел смерть в пустоте космоса и чистой человеческой памяти, то страх возвращался вновь. Заливался воском в уши, заставляя проваливаться в звенящую пустоту, свинцовой тяжестью давил на грудь.

Пустота, страх, тлен. Том Реддл решил не умирать.

И его не сильно заботило, сколько для этого умрет других.

* * *

Лорд Волдеморт ненавидел имя Том. Настолько сильно, что трижды отрёкся от него. Первый и второй — когда убил деда и отца, носивших его. Третий — когда заставил всех забыть об этом имени. Так, промучившись в судорогах, Том Марволо Реддл умер, но родился Лорд Волдеморт. И все было прекрасно, если бы не одно «но». Точнее, целых два «но».

Первого человека звали Альбус Дамблдор, и Том ненавидел его так сильно, как только бы мог любить, если бы умел(3). Он всегда, даже теперь (как голос в его голове), говорил: «Том». И видел его настоящего, и не любил. Не помог. Не спас. От него самого.

Второй — Джиневра Уизли. Она говорила ему: «Том», — и тянулась, и впитывала, и любила, может. Но он и её предал и убил бы. Если бы успел.

Он сидит напротив неё, стул напротив стула. Снова эта игра в «гляделки». Лорд Волдеморт ненавидит себя так же сильно, как мог бы кого-нибудь любить, и не только потому, что не умеет, но и потому, что чувствует себя предателем. По отношению к ней, этой несносной Джинни, усилием воли удерживающей плечи в гордом развороте, когда хочется свернуться в гвоздь и стать мелкой пылинкой в его микрокосме.

Лорд Волдеморт в смятении и, кажется, больше не верит себе. Тому, что жив, драккл подери, вопреки всему. Лорд Волдеморт лишён таких чувств, как жалость или сочувствие. В нём течёт холодная кровь. И до этой секунды Тёмный Лорд считал это признаком своей уникальности и предметом гордости.

Тёмный Лорд разрывает мост легилименции. И встаёт с насиженного места. Девушка трёт виски, глаза её закрыты.

Он больше не спрашивает, зачем она здесь. Этого не описать словами, но он всё равно верит ей.

Безоговорочно. Нетипично. Очень уязвимо.

Он почти у выхода, но не может сделать и шагу. Её, наверно, пугает его нечеловеческое лицо, думает Лорд, так долго презиравший всё своё человеческое, слишком человеческое(4).

— Вероятно тебя постигло разочарование, — Лорд изо всех сил старается сдержать свои шипящие.

— Почему? — Джинни не может встать после сеанса легилименции. Кожа девушки сливается с белым цветом оконной рамы, которая распахнута рядом с её стулом. Она смотрит на него снизу вверх. Как и положено слуге.

— Я уже вовсе не так красив, как в шестнадцать, — слуге, но не ей. Лорд снова садится напротив, уступая почти детскому желанию глупо подтрунивать над ней.

Задавая себе бессмысленный вопрос: почему она не отворачивается?

— Что если мыслить более обширными категориями, чем красота? Слабость и сила, например.

«Ты же не хочешь быть слабой, малышка Джинни?»

Глупая девчонка. Лорд всё равно улыбается краем губ и теперь уже уходит, легко притворив дверь волшебной палочкой.

* * *

Тёмный Лорд лежит в своей спальне под тяжёлым душным балдахином, но сна всё нет, и он гасит в себе сумасшедшие порывы сорвать докучливую тряпку и швырнуть в самый тёмный угол. У него так мало самообладания, что об это было разбито непозволительно много замечательных планов.

Вдох. Выдох. Слушает, как почти слышно трещит корка на ране, которая только при рождении звалась его сердцем. А потом только мишенью, принимающей всё новые и новые удары.

Может ли капля крови мальчишки Поттера разбить проклятие, на которое обречён Том Реддл самим фактом своего рождения? Он никогда на это не рассчитывал. Даже не думал об этом до этой минуты.

Лорд довольно долго чувствовал себя по-настоящему уникальным. Но, подавляя собственное тщеславие, он всё-таки вынужден признать: симпатия, страсть, болезнь, имя которой любовь, в конце концов, не обходила никого стороной. Кто-то влюблялся, другой страдал от этого, третьи женились и некоторые даже становились счастливыми.

Но только не Том.

* * *

Несколько настойчивых постукиваний выводят Джинни из задумчивости. Мадам Малкин, появившаяся на пороге комнаты, повергает Джинни в лёгкий ступор. На лице у модистки написано плохо скрываемое презрение, а ещё — страх. Тяжёлый, липкий страх запуганной женщины проникает в лёгкие Джинни, сгущая серый свет пасмурного дня ещё сильнее.

— Господин Лестрейндж, — мадам закрывает дрожащие веки и сглатывает, пытаясь успокоиться, — сказал, что Вам не хватает вечерней и пары повседневных мантий.

Сегодня, как и вчера, Джинни одета в мантию, которую наколдовал ей Тёмный Лорд. Однако, трансфигурированная вещь могла вернуть свой исходный вид в любой момент. Но казалось омерзительным быть одетой во что-то из одежды Беллатрис. Джинни кивает, легко поднимаясь из кресла, передвинутого к окну в неухоженный сад.

Мадам Малкин ставит саквояж, который до этого держала в руках, на стул, открывает его и выуживает рулоны материи, на ходу увеличивая их магически уменьшенные объемы. Джинни со сдержанным восхищением проводит рукой по тканям. За свою жизнь она была у мадам Малкин от силы раза два, по причине вечной экономии её семьи.

Синий шифон, чёрный атлас, красная тафта, серый муслин… Джинни с надеждой поднимает глаза на модистку, и та со вздохом подходит к ней поближе, чтобы снять мерки.

* * *

Бледная девушка следит за своим отражением в потемневшем по краям зеркале в тяжёлой бронзовой раме. С углов четыре ощерившиеся мантикоры тянут к ней свои хвосты-жала. Изумрудно-зелёное приталенное платье рождает ассоциации с ядовитыми испарениями, а плечи прикрывает невесомый газовый плащ. Девушка зачаровывает копну тяжёлых волос в замысловатую высокую прическу. Секунду спустя входная дверь скрипит, пропуская неожиданного визитёра.

Лорд Волдеморт молча становится за спиной Джинни, излучая столько опасной сдерживаемой силы, что мантикоры, кажется, в страхе присаживаются на свои бронзовые лапы. Джинни замирает, не смея обернуться. Мужчина подходит ещё ближе, так, что его дыхание колышет завитки рыжих волос, выбившиеся из причёски. Слова произнесённого нараспев заклинания, заставляют распускаться в волосах серебряные лилии, дрожащие тонкими лепестками там, где их касается тонкая женская рука.

Взгляд изумлённо распахнутых глаз встречается со взглядом очей, напоминающих развёрзнутые жерла вулканов.

— Я думаю, мы уже давно должны трансгрессировать, — произносит Тёмный Лорд, облачённый в чёрную атласную рубашку, выглядывающую сквозь продольные разрезы его мантии, предлагая Джиневре руку.

* * *

Появление Тёмного Лорда сопровождается бурными и продолжительными овациями. Маги, вчера отправлявшие на тот свет школьников, сегодня не скрывают своих измученных лиц. Они рукоплескают так же искренне, как сегодня могли бы сдавать друг друга, предавая хозяина, как особо неразборчивые псы, готовые служить новому владельцу, чтобы остаться в пригретой будке. Но Джинни меньше всего имеет право осуждать их, поэтому она жадно вслушивается в высокие звуки голоса Лорда, не особо вдумываясь в смысл, наслаждаясь косыми взглядами, обстреливающими её, дочку презренного среди этих чванливых поборников чистоты крови рода, по недоразумению стоящую непозволительно близко к Тёмному Лорду.

— Сегодня победили те, что больше двадцати лет боролись рядом со мной, и даже те, что отвернулись от меня, а главное — своих идеалов — в минуты слабости.

Слабость — удел ползающих на согнутых лапах животных, в рожи которых хочется только плюнуть, запомни это, малютка Джинни.

— Но сейчас не будем ворошить былое. Не ошиблись и те, что пришли ко мне не сразу, и даже те, что присоединились совсем недавно. И каждый из вас получит по заслугам.

Хлопки Рудольфуса поддерживает Антонин Долохов, с бинтовой повязкой через всё лицо. Ещё несколько человек неуверенно хлопают вместе с ними, а остальных поглощает настороженное молчание и мельтешение нервных рук и глаз, тогда как Тёмный Лорд заливается высоким зловещим смехом, наслаждаясь произведённым эффектом.

— Теперь, когда мы практически очистили наш мир от грязнокровной мерзости, будем действовать решительно и без промедления. Так, как ни у кого до этого не хватало ни смелости, ни умения. Но о делах поговорим завтра. А сегодня — веселитесь, друзья, вы это заслужили.

Толпа выдыхает, а подошедшие Лестрейнджи, Долохов, Эйвери и ряд других мужчин, имён которых Джинни не знает, отстраняют её от Тёмного Лорда, заслоняя его спинами, затянутыми в дорогие ткани. Джинни подхватывает бокал вина с подноса эльфа с фамильным гербом Малфоев, нанесённым на чистую по такому поводу наволочку, высматривая в толпе Луну.

* * *

Глаза Северуса Снейпа напоминают чёрные дыры и стремятся пожрать всё в этом зале от парящих свечей до самой Джиневры Уизли, отражающейся на матовой поверхности его радужки.

— Могу Вас поздравить с правильным выбором, мисс Уизли, — говорит он, а маска на его лице даёт трещину, являя миру настоящую, дистиллированную ненависть, не абстрактную, как это бывает со Снейпом, просто ко всем и каждому, ко всему живому, а лично к ней — девчонке, облачённой в платье цвета его факультета.

— Спасибо, профессор Снейп, — Джинни чувствует, как опытный хирург поддевает корочку её воспоминаний скальпелем мысленного вторжения (теперь она может вычленить это ощущение из сотни других) и начинает скармливать жадным глазам-безднам профессора первый полёт на метле, вид фирменного пирога с патокой миссис Уизли, и дрожащее от восхищения «Вингардиум Левиоса» на первом году обучения магии. Всё, как успел научить её Тёмный Лорд, предвосхищая шакальи попытки своих приспешников дознаться до правды о победе. Лёгкий изгиб тонких бровей профессора говорит о том, что он явно удивлён, но не намерен устраивать шоу с более настойчивым проникновением в голову к Джинни. Молчаливой тенью за его спиной возникает Луна Лавгуд, в доли секунд выделяясь из танцующих пар и снующих слуг.

— Мисс Лавгуд, — цедит Снейп, ловко склоняя голову в знак приветствия, впрочем, учтивости в его тоне словно в плевке через губу — ни на кнат. Он сбегает, не забывая чётко приставлять шаг, как на военном параде.

Луна одета в старомодное платье с вертикальными чёрно-белыми полосами, и её тонкая, хрупкая фигура, затянутая в тугой корсет, выглядит так, будто её можно с лёгкостью переломить, как истончившуюся на языке карамель.