Невыносимая лёгкость убиения врага за секунду до пробуждения

— Гринготтс? — уточнил он.

— Да, — поджала она губы. — Вот уж кто никогда не останется в проигрыше…

— Гоблины?

— Нет. Банкиры, — фыркнула она. — Независимо от расы. У гоблинов, по крайней мере, есть их странный код чести, не позволяющий им обманывать или предавать. Маггловсие банкиры — это вообще нечто…

— А потом? — прервал он её философствования.

— Дом банку продать не удалось, и он так и стоит пустой… — грустно ответила она.

— Сколько? — спросил он.

— Пятьдесят тысяч, — вяло ответила она.

Он присвистнул:

— Это что же, дворец какой-то получается?

— Да нет, — застенчиво улыбнулась она. — Просто место красивое. С видом на большой пруд. Или на маленькое озеро. Мы с папой часто встречали рассвет, глядя на него…

— Прости, я тебя перебил… — пробормотал он.

— Ничего, — кивнула она. — Денег было совсем немного, и папа снял эту квартиру. Вдвоём с мамой они установили защиту…

— Фиделиус?

Она презрительно хмыкнула:

— Фиделиус — это лапша на уши простаков, которые верят в Дамблдора. То есть против врагов Дамблдора он, конечно, работает, но против самого старика…

— Да что ты такое говоришь? — возмутился он.

— Иди в задницу, Поттер, — отмахнулась она. — Не хочешь, не верь. Вещи наши все ушли вместе с домом, и папа нашёл что-то на барахолке. Знаешь, люди иногда оставляют мебель просто на улице…

— С ума сойти! — пробормотал он.

— Папа с мамой всё время были заняты делами Лорда, и работать папа не мог… — произнесла она.

— Я понимаю… — кивнул он.

— Ничего ты не понимаешь! — воскликнула она, сверкнув глазами.

— Хорошо, — согласился он и поднял руки, сдаваясь, — я ничего не понимаю!

— Я не любила здесь бывать… — пояснила она. — Но приходилось — на лето Хогвартс закрывается. Последний раз я здесь была прошлой осенью…

— На короткие каникулы? — уточнил он.

— Если бы, — усмехнулась она, подняв лицо к потолку, и его бросило в дрожь от её оскала. — Я собирала маму по кусочкам. Нашла не всё… Папу они просто убили…

Сердце в груди замерло, сжимаясь в комочек, и отчаянно захотелось самому так же сжаться в комочек, чтобы не представлять себе, как она, ошалевшая от ужаса, собирает по квартире то, что осталось от матери. Снова захотелось её пожалеть. Нет, это уже никуда не годится!

— Так это, значит, свои же! — вне себя от возмущения сказал он.

— Ты такой наивный, Поттер, — улыбнулась она. — Иногда не верится, что ты уже сам ходишь на горшок, как большой мальчик.

— Но не скажешь же ты, что… — начал он.

— Оставь, Поттер, — поморщилась она. — Тем более, я точно знаю имя.

— Кто? — выкрикнул он.

— Оставь… — устало махнула она рукой. — В другой раз. Мне нужны два полотенца и ночная рубашка… В том же ящике, где ты брал пижамы, на самом дне. Не вставай.

Так же, на четвереньках, он отправился к комоду и достал ей ночнушку, которая оказалась совсем прозрачной. При мысли о том, что она сейчас наденет это, его сначала бросило в дрожь, а потом член колом встал в штанах, будто распорка. Он поправил его, поместив вертикально, и пошёл к ширме. Послышался плеск воды и шаги мокрых ног по полу, а затем он увидел её подсвеченный свечками силуэт на тонкой бумаге загородки. Он почувствовал, что шагать стало совсем тяжело от давления в члене, которое быстро распространялось и на голову, разгоняя все мысли, кроме одной.

— Принёс? — спросила она, протягивая руку через ширму так, что ему были видны подрагивающие тени бугорков её грудей.

— Да, — борясь с пересохшим горлом, произнёс он.

— Ну давай же! — пощёлкала она пальцами. Он протянул ей полотенце и стал наблюдать, как её силуэт, согнувшись и призывно маня круглым задом, вытирает ноги. Если только сделать два шага в сторону, такой вид откроется! — И не вздумай подглядывать! — добавила она, застав его уже переносящим вес с одной ноги на другую.

Вытеревшись и одевшись, она вышла из-за ширмы, подсвеченная с одной стороны Люмосом, а с другой — несколькими свечками. От увиденного его челюсть отвалилась позорнейшим образом. То есть если бы она вышла совсем голая, то не выглядела бы столь же бесстыдно, как в этой ночнушке, складками спадающей вниз, но при этом на каждом шаге предоставляя замечательный вид… на всё. Выпученными глазами он следил за тем, как она выходит из комнаты.

— Адью! — раздалось из коридора. — Я спать пошла.

Это его сразу вывело из ступора. Он поспешил за ней, зашёл в спальню, чуть не отдавив ей пятку, и первым запрыгнул на кровать.

— Какого чёрта, Поттер? — спросила она и, отследив его взгляд на просвечивающие сквозь ночную рубашку соски, запахнула её спереди поплотнее и прикрылась руками. У него тут же мелькнула мысль, что, если она сейчас повернётся спиной, то зрелище будет замечательное. Он повернул голову в сторону двери и изобразил на лице ужас. Уловка, неизменно срабатывавшая с Роном, с ней не прокатила. Она не двинулась, продолжая зло на него глядеть. — Ты что делаешь в моей постели?

— В своей, Паркинсон, в своей, — улыбнулся он, откидываясь назад и опираясь на руки. — У тебя есть матрасик в соседней комнате.

— Что за бред идиота? Вали отсюда, Поттер!

Он поморщился:

— Вот оно, хвалёное аристократическое гостеприимство. Всё лучшее, Паркинсон, нужно предлагать гостю.

— Может, тебе ещё и дочь хозяина в постель? — прошипела она и тут же захлопнула рот, осознав, что говорит.

Он невозмутимо похлопал рукой по постели рядом с собой:

— Ну, разве что, только на эту ночь. Согреть моё одиночество.

— Ах ты… — чуть не задохнулась она от возмущения. — Согреть твоё одиночество? Я тебя сейчас так согрею!.. — она шагнула было, замахнувшись, и он тут же переключился на вид её правой груди под ночной рубашкой. — Скотина! — отступила она, снова закутываясь. — Убирайся!

— И не подумаю! — он стянул с себя штаны и рубашку, потом немного подумал и снял носки. — Спокойной ночи, Паркинсон! — прикрывая вздувшийся бугор в трусах, он забрался под одеяло и нарочито захрапел.

— Ну, хорошо! — процедила она сквозь зубы. — Держи свои грабли и прочие садовые инструменты при себе!

Потушив свет, она пробралась к стенке, немного повозилась, устраиваясь, свернулась под одеялом калачиком и затихла.

— А строительные? — вдруг спросил он шёпотом.

— Что — строительные? — не поняла она.

— Строительные инструменты, — пояснил он.

— Какие строительные инструменты? — переспросила она.

— Ну вот, например, копёр… — произнёс он.

— Что за копёр? — удивилась она.

— Копёр, — сказал он. — Тот, которым забивают бабу.

— А, — шёпотом ответила она. — Понятно.

Ещё пару минут они лежали молча, а потом она достала из-под-одеяла руку и не глядя махнула ей назад. Чуть не убила!

— Ау! — пожаловался он.

— Ты чего? — спросила она.

— Больно же! — захныкал он.

— Ути бозесь ти мой! — пожалела она его. — А куда попало-то?

— Да по уху! — ответил он.

— Хорошо! — удовлетворённо кивнула она. — А то ишь, бабу какую-то придумал… Я тебе покажу бабу… — проговорила она слабеющим голосом.

Он ещё минуту потирал ухо, а потом перевернулся на спину. Сон не шёл, и виной тому была злобная мегера, сопящая рядом. Только сейчас он понял, что вся затея с купанием была одним сплошным издевательством над и так натянутыми, как струна, нервами. Она сознательно дразнила его, демонстрировала ноги, посадила на расстоянии вытянутой руки от ванны, в которой сидела совершенно голая! Он зажмурился, а член дёрнулся, набухая ещё сильнее, хотя сильнее, казалось бы, уже некуда. И эта изогнутая тень на ширме, и её прозрачная ночнушка — всё это была дьявольская месть, вопрос — за что? Ну не за то же, что он не стал её убивать? Или она всё ещё сердится на него за глупую шутку с «оплатой»? Желание колотилось набатом в виски.

— Паркинсон! — позвал он шёпотом. — Паркинсон!

Она не отозвалась. Весь дрожа, он протянул под одеялом левую руку и коснулся её… спины? Чёрт, слишком мягко для спины! Его как током ударило от этого прикосновения, сжигая тот ма-аленький предохранитель, который пока ещё удерживал его от полноценного вторжения. Он приложил ладонь и сжал её ягодицу. В его голове тут же взорвалась новая звезда, и он почувствовал, как член, пульсируя, заливает трусы спермой.

«Идиот, — подумал он, — я кончаю от одного к ней прикосновения!»

Давление в голове немного спало, а член так и продолжал торчать. Он повернулся на бок и положил правую руку на её бедро.

— Паркинсон! — снова позвал он, но она лишь спокойно сопела во сне. Он двинул руку вниз по бедру, собирая в неё ночнушку, пока не достал до края. Рука коснулась голого бедра, и его опять ударило током. Тяжело дыша от возбуждения, он скользнул рукой под ночнушкой, слегка сжимая бедро и двигая руку вверх. Вниз и вверх, вниз и вверх по нежной коже упругого бедра, гладя и сжимая. Член в трусах бился, как молодой жеребец, и он приспустил белье на бёдра, выпуская член на волю. Потом осторожно задрал на ней ночную рубашку, полностью оголяя зад и талию. Теперь в его распоряжении оказались её ничем не прикрытые ягодицы, и он возбуждённо вцепился в них обеими руками, тихонько сжимая и поглаживая, балансируя на грани помешательства от ощущения нежной мягкой кожи под пальцами.

— Паркинсон! — снова позвал он охрипшим голосом. Не услышав ответа, он придвинулся и упёрся членом в ложбинку между её ягодиц. Она вдруг пошевелилась и начала разворачиваться. — Паркинсон! — радостно прошептал он.

В грудь ему что-то упёрлось, а потом он вдруг с грохотом врезался в пол, покатился по нему и застрял в углу. Зажёгся Люмос. Кряхтя, он развернулся, чтобы посмотреть на неё. Она с довольным видом сидела на кровати, укутавшись в одеяло, и наматывала волосы на пальчик, чему-то при этом улыбаясь.

— Сте... кха! Кха! — несмотря на то, что всё тело болело, словно по нему потоптался Пушок, член так и торчал обелиском несдержанности. Она хихикнула, загораживая глаза ладошкой. — Стерва уродливая! Страшила!

— Ну вот, опять ты за своё! — надула она губки. — А ведь мы с тобой уже это обсудили днём. Помнишь, что ты мне сказал?

— Стерва! — повторил он, откидываясь затылком на твёрдый пол. — Злопамятная мегера!

Конечно, теперь он понял, за что именно она мстила — за то, что он ей сказал, что не стал бы делать это с ней ни при каких обстоятельствах. Таков, видать, был её «урок номер два» в обещанной череде сюрпризов. Также он понял и то, что его полёт копчиком вперёд с кровати был такой же деталью её плана, как и предшествовавшая этому подготовка. Каковой наверняка была и истерика по поводу коробки с шампунями. Она ловко расставила мышеловку, разложила в ней сыр и ждала, блаженно мурлыкая под нос и нисколько не сомневаясь в успехе. В груди у него похолодело. Неужели он настолько предсказуем? Неужели настолько легко просчитать его шаги и действия? От сильного огорчения член наконец опал. Она перестала веселиться и уже серьёзно посмотрела на него:

— А ты что, думал, что мы теперь с тобой трахаться будем? А, Поттер? Ты совсем, что ли, края потерял? Я, конечно, тоже дура, раз позволила случиться тому… — тут голос её задрожал, и он испугался, что она опять заплачет.