Немного солнца в холодной воде

Еще один странный день и странная ночь. С самого Рождества все изменилось, в первую очередь она сама — и жизнь решительно сворачивает с прямой дороги куда-то в сторону.

— Хорошо держитесь, — произносит Снейп все так же спокойно, садясь напротив нее.

— Если честно, ужасно неприятно, — признается Джинни шепотом, не найдя причин скрывать от него свою боль. — Но деваться все равно некуда. Вроде говорят что не можешь справиться — терпи.

Снейп коротко кивает на стоящие рядом с ее кроватью две большие кружки. Джинни на секунду кажется, что в его стеклянных глазах мелькает сочувствие.

— Одно — от яда, второе — бодроперцовое, еще горячее.

Джинни пристально, словно испытующе смотрит в его непроницаемое лицо — и вдруг приглушенно, но смело заявляет, поддевая одеяло здоровой ногой:

— Выпью оба.

Она смело берет кружку с бодроперцовой настойкой и залпом выпивает ее, морщась от пряного и вяжущего вкуса. Секунду спустя из ее ушей и ноздрей начинает идти густой белый пар, растворяясь в воздухе.

И ее рука с кружкой замирает.

Что теперь?

Будет ли он насмехаться?

Сердце бьется часто-часто, и дыхание останавливается на мгновение.

И тогда — неожиданно и удивительно искренне — Снейп улыбается. И Джинни не раздумывая — запрещая себе думать — улыбается в ответ.

Еще одна улыбка — еще один маленький шажочек в новую неизвестность.

Потянувшись за вторым зельем, Джинни краем глаза наблюдает за выражением лица человека, который вдруг стал ей немножко понятнее. Может быть, за этим черным стеклом есть настоящие чувства?

И вдруг разом становится серьезной и мрачной.

— Научите меня, — произносит она решительно. — Научите меня сражаться. Как думаете, почему у Корнера и половины Гриффиндора плохие оценки? Все пытаются заниматься сами, как тогда, с Гарри. Но все это — ерунда. Мы ничего не умеем.

Снейп смотрит на нее несколько долгих секунд, потом проводит рукой по лицу и непривычно шумно выдыхает.

— Хорошо. Но будет непросто.

— Я справлюсь, — она сердито сжимает сухие губы. — Обещаю.

Снейп задумчиво трет ладонь большим пальцем. Волосы снова скрывают выражение его лица.

— В следующую пятницу сможете?

— Для вас я могу всегда, сэр, — произносит Джинни торопливо и тут же краснеет. — Спасибо.

Ей хочется спросить, что пишут в «Пророке» — студентам газеты читать запрещено — но она только облизывает обветрившиеся губы и вздыхает. Еще один вечер со Снейпом в неделю, придется делать уроки на выходных и отказаться от факультатива по Заклинаниям, он как раз в пятницу. Флитвик, конечно, расстроится. За ту работу он все-таки поставил ей «Превосходно», но Джинни понимает, что это не полностью ее заслуга.

— Что здесь происходит? — мадам Помфри стремительно распахивает дверь и заглядывает в палату. — Директор! Вы следите за временем? У вас в десять часов, кажется, очередная встреча с человеком из Министерства, или я ошибаюсь?

Снейп неохотно — Джинни видит эту неохоту в стекле глаз — переводит взгляд на часы и беззвучно шевелит губами. Его темные волосы не привычно приглажены, а слегка растрепаны, превращая лицо из маски в живое полотно. Вот только эмоций — красок — на нем нет. Оно только готово для них, как загрунтованный холст, — но пока бесцветно.

— Я проследил, чтобы Уизли выпила зелья, — произносит он устало и поднимается.

— Разумеется, — мадам Помфри закатывает глаза и похлопывает его по плечу. — Вам пора спать, вы так и не сомкнули глаз. Не возражайте, я прекрасно все вижу. Уизли, вас это тоже касается.

Оставшись в одиночестве, Джинни спиной падает на постель, подняв укушенную ногу в воздух. Как сильно меняется жизнь от случайного слова, от шага не туда, от искренней улыбки. И ты уже совсем не такой, как утром, и совершенно другой, чем вчера.

Невиллу, конечно, она ничего рассказывать не будет. Да и сами слова прозвучат нелепо: профессор Снейп улыбался! Это все равно, что зимой расцвели бы розы на опушке леса. Джинни насильно закрывает глаза, но сон не идет. Вместо этого она внезапно понимает, кого напоминает ей Снейп: то чудовище из старой папиной сказки, равнодушное, сердитое и недовольное, обросшее толстой шерстью и безумно опасное. Осторожно поворачиваясь на бок, Джинни хмурится, пытаясь вспомнить сюжет — но так и лежит до утра, придумывая разные концовки.

И ни одна ей не нравится.

Северус

Трангрессируя из поместья, Северус довольно выдыхает, как раб, снова оправдавший себя в глазах хозяина. Несмотря на все усилия Беллатрисы, Лорд благосклонно отнесся к истории с мантикорой Хагрида. Северус прекрасно знает, как и что рассказывать: после месяцев безуспешных попыток поймать Поттера Лорду необходима подобная история. Кроме того, она подчеркивает: Северус заботится о чистокровных волшебниках в целом и о студентах в частности.

Заботится — исполняет приказ.

Конечно, присутствие Уизли он опустил. О ней Беллатрисе совершенно не нужно знать.

Уизли… Странная девчонка. Сначала чуть не расплакалась, когда он впервые принес ей зелье от простуды, вчера выпила его залпом и рассмеялась.

Почему? Что изменилось? И ее взгляд — испытывающий и пронзительный. Своего рода проверка? Все-таки непонятные существа эти женщины. Вот уж кто кажется ему опаснее любой мантикоры.

Северус недовольно отряхивает мантию и оглядывается по сторонам. Вечерний Хогсмид переливается огоньками, приглашая зайти куда угодно. Когда-то давно, в его собственные шестнадцать, он от души ненавидел это место. У Поттера золото из карманов сыпалось, а он мог себе позволить или сливочное пиво или перченого чертика. Оба лакомства никогда не появлялись в его ладонях одновременно.

— Я была у Джинни Уизли, — МакГонагалл равняется с ним в холле. Ее голова, слегка запрокинутая вверх, кажется надутым шаром. — Не думала, что когда-нибудь снова поблагодарю вас.

Вот, очередная женщина. Сухая и строгая, как соломинка. Сложно даже представить, что она может смеяться или готовить завтрак по утрам. И зачем только строить из себя такую каменную статую?

— Обращайтесь, — холодно отзывается он, совершенно не представляя, о чем она говорит, и тут же идет дальше.

Северус на ходу проводит рукой по лицу, отбрасывая навязчивые мысли об Уизли. Сейчас Поттер важнее, и Дамблдор должен узнать последние новости, собранные по крупицам. Конец января — не самое приятное время для поисков мальчишки. Лорд никогда особенно не любил зиму, а значит, у Поттера больше шансов выжить и найти то, что он там упорно ищет. Но Пожиратели, как маггловские ищейки, упрямо идут по следу — идут, иногда отставая только на шаг.

— Как поживают мисс Лавгуд и Олливандер? — Дамблдор закидывает ногу на ногу и усаживается поудобнее в красном кресле на портрете директора из позапрошлого столетия. — Они живы?

Северус кивает. Он не видел Лавгуд уже несколько недель, а Олливандера — и того больше. Но Драко как-то обронил, что относил им обед на Рождество, а значит, их, по крайней мере, кормят.

— Только, боюсь, им там холодно и не особенно сытно, — отвечает он задумчиво. — Но вас это не беспокоит?

— Качество жизни в данном случае не имеет значения, — Дамблдор поглаживает ручку кресла. — Важна само наличие жизни, вы же понимаете. А с вами что случилось, Северус? Это Том?

Северус поспешно поворачивается к нему спиной и беззвучно ругается.

— Мантикора Хагрида сбежала в лес.

— Я ведь просил вас…

— Нужно было оставить ее? В следующий раз так и поступлю. Нам не нужны соплохвосты, Дамблдор, ни трехглавые псы, ни драконы, ни прочие опасные твари. Студентам вполне хватит лукотрусов и фестралов. Я не говорю уже о том, что он специально отправил меня туда.

Дамблдор еще долго рассерженно ходит по картине, трогая бороду, но, в конце концов заявляет:

— При этом вы не выглядите расстроенным.

— Вам кажется, — Северус раздраженно расстегивает рубашку, снимает ее и бросает на спинку кресла. — Самое важное я вам передал. Поттер в безопасности — пока что, но я делаю все, чтобы он оставался в этом положении. Могу я теперь лечь спать?

Дамблдор не отвечает, молча повернувшись к нему спиной. Он стоит так несколько мгновений, а потом неторопливо уходит за холст — на другую картину — а потом исчезает из видимости.

Северус усмехается. Полная дама — вот к кому пойдет бывший директор. Или, возможно, к той красавице в синем на втором этаже.

В дверь тихо и робко стучат, когда он уже собирается стянуть брюки, мечтая забраться под пуховое одеяло. Застегнув обратно ремень и накинув наспех рубаху, Северус тоскливо приоткрывает дверь, предчувствуя свирепый взгляд МакГонагалл и тысячу упреков, плавающих в этой синей свирепости. Что он опять забыл? Или это Алекто?

За дверью стоит Уизли. Бледная, с рассыпанными по лицу веснушками, с наспех приглаженными волосами — живая и настоящая.

Сердце снова ударяет по ребрам. Совсем легонько.

— Вы опять нарушаете комендантский час, — произносит он с укором, пряча за ним свою растерянность. — Вам уже разрешили вставать?

В ее ореховых глазах — смущение и нерешительность.

— Сэр, только не сердитесь, — она лихорадочно копошится в сумке, облизывая губы. — Это глупо, но я купила вам подарок — на день рождения. Еще давно, после Рождества. Только не решалась подарить. Но после Леса… Я подумала: лучше попробую — зато не буду сожалеть.

Северус молча приоткрывает дверь чуть шире, забыв о наспех накинутой на плечи рубашке. Уизли стоит совсем рядом — искренняя и полная робости, с блестящими от волнения глазами, боящаяся сказать лишнее, с вытянутой вперед рукой.

Тогда он все так же молча подается вперед и берет подарок, завернутый в дешевую глянцевую бумагу. Такая обычно продается во «Флориш и Блоттс», в самом дальнем отделе.

— Я не могу вас впустить, — говорит он тихо, впервые не вдумываясь в смысл собственных слов. — Собираюсь спать.

Уизли переводит взгляд с его лица на едва прикрытую грудь и совершенно по-девичьи краснеет. И кажется, словно ее веснушки тоже краснеют, превращаясь из бледных горицветов в яркие маки.

— Спокойной ночи, сэр, — произносит она твердо, но голос едва заметно дрожит. — У нас послезавтра занятие, верно?

Северус коротко кивает, и Уизли уже поворачивается к нему спиной, когда он неожиданно вспоминает морщинистое лицо Минервы. Как засохший изюм.

— Что вы сказали профессору МакГонагалл?

Уизли быстро оборачивается, взметая рыжее пламя волос, и в ее улыбке сквозит лукавство.

— Что вы спасли меня, когда около хижины Хагрида на меня напала мантикора.

И в это мгновение она снова кажется ему теплым солнечным лучом в окружающей его холодной воде.

Джинни

— Простите, сэр, меня задержал профессор Флитвик, — Джинни торопливо снимает мантию и вешает ее на стул. — Интересовался, собираюсь ли я еще ходить на факультатив по Заклинаниям.

— На вашем месте этот предмет я бы не бросал, — отзывается Снейп, откидываясь на спинку кресла. — Особенно сейчас.

— Не выйдет, сэр, — Джинни кладет тяжелую сумку на стул. — Он по пятницам, а по пятницам я буду приходить к вам. Если вы еще не передумали.