Пациент Х

Он глубоко вдохнул, и на какой-то миг девушке показалось, что он сейчас сам понимал весь ужас своих слов. Конечно, именно этих признаний она и ожидала. Но все же слышать такое из его уст было очень тяжело. Ей нужно было оказаться от него подальше. Грейнджер поднялась и подошла к трансфигурированному ею уже вечность назад подоконнику. Гермиона смотрела на цветы, отражающие настроение, прекрасные лепестки которых практически светились серебристым. Он был спокоен и говорил не из желания позлить ее.

Как это в принципе было возможным? Он же не мог совершать все те ужасные поступки, не чувствуя вообще никаких сомнений в правомерности своих преступлений. Возможно, она просто неправильно его поняла.

— Тебе ведь не может быть совсем все равно? Не может же быть, чтобы тебе действительно доставляли удовольствие все эти вещи? — с мольбой спросила гриффиндорка. Как она мечтала увидеть хотя бы малейший знак если не раскаяния, то хотя бы сомнения. Гермиона снова подошла к его кровати. Возможно, он вздрогнет или отведет взгляд… хотя бы намек, который показал бы ей, что он лжет. Волдеморт был так горд, может быть, слишком горд, чтобы признавать свои ошибки. Однако она была разочарована. Ни единый мускул не дрогнул на будто высеченном из белого мрамора лице. Медленно, но решительно и с полным убеждением в красных глазах он покачал головой.

— Нет, как я уже сказал, все это являлось необходимым для выполнения моей миссии, для построения моего мира. Почему их смерти должны доставлять мне другие чувства, помимо удовлетворения? Все эти люди были неважными по сравнению с преследуемой мной конечной целью. Они также не имели значения для меня. И сейчас они мертвы. Вы, — он на секунду прервался и наградил ее саркастическим смешком, — вы же всегда говорили, что смерть — не худшее, что может ждать человека. Почему же вы жалуетесь?

— Но если тебе не жаль своих жертв, не приходило ли тебе в голову, насколько ужасно это сказалось на тех, кто их окружал и, получается, пережил смерть близких? Тех, кто теперь день за днем должен смиряться со смертью любимых, с потерей самого смысла своего существования. Разве ты не можешь понять, насколько пустой становится жизнь после смерти тех, кто ее наполнял?

Она пыталась достучаться до него. Если бы он только показал, что может понять такие чувства. Но все было напрасно.

— Нет, девочка. Почему это вообще должно меня заботить? Ты спрашивала о той женщине, медсестре. Одна из многих. Они могут исчезнуть хоть все, меня это не касается. Возможно, они ненавидят меня в своем горе. Такие люди слишком жалки, чтобы хранить о них память. Те же, которые чего-то достигли, Дамблдор, к примеру, они стояли на моем пути. И я позаботился об их устранении.

И снова он кивнул без каких-либо эмоций. И если в начале его речи еще казалось, что Волдеморта обуревали какие-то сомнения, то сейчас он был холодным и спокойным. Осознание своей правоты сквозило в каждом его слове. Признания человека, который был полностью убежден в правильности своих поступков и оправданности развязанной им войны и только подбирал слова, чтобы объяснить глупому ребенку.

Ее затошнило. Она встала и прошлась по камере. Гермиона больше не могла, у нее закончились силы. Но возможно, только возможно, эти люди казались ему просто слишком жалкими…

— А что насчет твоих Пожирателей смерти? Они воевали на твоей стороне. Жалеешь ли ты об их смерти? Беллатриса, к примеру, которая, как я слышала, готова была ради тебя на все. Разве тебе не жаль, что она умерла?

— Они знали, на что шли, вступая в мои ряды. Они боролись за установление нового порядка. А никакая война не обходится без жертв. Они умирали ради высшей цели. Это было им ясно. Почему же мне должно быть жаль, если они сами шли на свою смерть? — Если поначалу он еще подбирал слова, то теперь он говорил. — Я, возможно, пожалею о смерти своих сторонников, потому что они могли бы принести пользу. Я бы еще нашел им применение. Но так как они мертвы, они не могут принести пользу. Они оказались слишком слабы и потому сейчас сняты со счетов. Они умерли, и на этом тема закрыта.

Боковым зрением Гермиона видела, что Волдеморт слегка повернул в ее сторону голову, наверняка ожидая какой-то реакции. Но в его глазах не отражалось ни капли раскаяния, они вообще были пустыми. Гермиона проиграла в своей борьбе. Было глупо даже пытаться увидеть в нем что-то человеческое. Что можно было ожидать от бездушного монстра?

Но у Гермионы еще оставался один, последний вопрос.

— Думал ли ты, — начала волшебница нерешительно, — думал ли ты когда-то, что мог бы стать чем-то другим?

Короткий взгляд через плечо помог ей увидеть складку, прорезавшую белый лоб. И какой-то миг Темный Лорд выглядел растерянным.

— Я не знаю, — тихо начал он. — Но это не играет никакой роли. Я тот, кто я есть. Не пытайся увидеть во мне что-то другое, в противном случае тебя ждет разочарование, — твердо и уверенно закончил он.

Гермиона кивнула и сняла сдерживающие чары. Пока он был скован, ему был необходим уход, но кто вообще пожелает прикасаться к такому?

Он уже пытался пробиться на волю, но ему не удалось. Наверняка он больше не будет пробовать. Во всяком случае, не таким способом. И он также знал, что и Гермиона может причинить ему боль. Физическая угроза исчезла. И все же девушке хотелось рыдать. Но даже на это у нее не было сил.

Нет, самым ужасным было даже не то, что он напал на нее, а тот холодный расчет, с которым он говорил о совершенных убийствах. Да, любой нормальный человек знал, что Лорд Волдеморт являлся воплощением зла.

Солнечные лучи пробивались через зарешеченное окошко. Они согревали ее лицо, но ее душа будто покрылась корочкой льда. Как вообще могло светить солнце, когда на земле существовало что-то настолько темное и холодное?

Гермиона сглотнула и попыталась собраться с мыслями. Если она скажет это вслух, то услышит свои слова со стороны и не сможет больше внутренне отгораживаться от ужасной правды.

— Знаешь, каждый раз, когда я выхожу, то думаю, что хуже уже быть не может, но тебе всегда удается сделать следующий день еще отвратительнее.

Опустив взгляд, она медленно подошла к кровати. Волдеморт сидел на ней и тер суставы. Чары погружали мышцы в сон, он это уже объяснял ей.

— Ты прав, — проговорила Гермиона, — это бесполезно, искать в тебе что-то человеческое. Я с таким же успехом могу просить немого спеть оперу.

Их взгляды на мгновение встретились. Она не могла понять, о чем он думал и что чувствовал. Но, возможно, это было настолько сложным именно потому, что у него не было чувств, которые можно было бы увидеть. Мертв внутри.

И что теперь? Она уйдет и скажет Хелен, что не выдержала? Но ведь это будет означать, что отвратительную обязанность поручат какой-то другой целительнице.

— Хорошо, — решительно проговорила она, подходя к нему и останавливаясь напротив, чтобы у него появилась возможность увидеть все ее презрение. — Я приду снова. На самом деле, мне слишком нравится Хелен, чтобы я могла повесить заботу о тебе на нее.

Волдеморт как раз натягивал через голову футболку, и, когда у Гермионы появилась возможность лицезреть белое лицо, на нем расползалась уже хорошо знакомая, говорящая «ты-моя-служанка» ухмылка.

— Что ж, во всяком случае, твое общество хотя бы терпимо. Ты довольно занятная.

Гермиона не улыбнулась в ответ. Вся радость исчезла из ее сердца, будто ее высосала стая дементоров, и сейчас на ее месте осталась лишь пустая оболочка.

— Наверное, тебя нельзя даже обвинять. Видимо, ты не можешь быть чем-то другим, кроме как монстром. Зверь останется зверем, даже если надеть на него одежду и обучить реагировать на человеческую речь.

Красные глаза Волдеморта потемнели, бледные губы сжались в тонкую полоску. Все его лицо закаменело. Но Гермионе было все равно, развернувшись на каблуках, она сделала шаг к двери. Она и так провела с ним слишком много времени. Если бы Грейнджер бросила взгляд назад, то заметила бы белую руку, которая приподнялась, видимо, чтобы удержать ее, но, так как Гермиона смотрела лишь вперед, она не видела этого. Как и не видела, что Волдеморт бессильно сжал пальцами воздух.

Взявшись за ручку двери, Гермиона обрадовалась, что на сегодня она закончила и больше не обязана смотреть в ненавистное лицо.

— Как твоя голова? — услышала волшебница тихий голос за спиной, но она так и не обернулась и не удостоила своего пациента ответом. Если она просто прекратит обращать на него внимание, ему больше не удастся ею манипулировать. Да, она больше не попытается увидеть в Темном Лорде что-то кроме кровожадной бестии, бездушной и не способной на человеческие чувства. Дверь громко хлопнула, отделяя волшебницу от заключенного, а окликнувший ее маг еще долго глядел вслед гриффиндорке, как будто надеясь, что дверь снова откроется.

Но, конечно, Гермиона уже не видела всего этого. Опустив голову, она медленно стала подниматься по ступеням. Ей еще следовало позаботиться о змейке. Остановившись перед входом в нужное помещение, волшебница заклинанием отперла дверь и вошла внутрь.

Прикрыв за собой дверь, Грейнджер привалилась к стене. «Не сейчас», — мысленно приказала Гермиона и глубоко вдохнула, а затем несколькими взмахами палочки почистила аквариум. Налив в блюдечко молока, девушка просунула руку внутрь и поставила его Агате. Раньше она опасалась, что змея может ее ужалить, но теперь ей было все равно. Впрочем, змейка явно была совершенно мирной.

Убрав руку, Гермиона наблюдала, как Агата подползла ближе и стала пить.

Опустившись на пол, волшебница закрыла лицо руками. Насколько бессильной и разочарованной чувствовала себя Гермиона! Как же она ошибалась, какой наивной дурой была все это время!..

Глаза снова защипало, и Грейнджер наконец позволила себе разрыдаться. Приложив лоб к холодному стеклу аквариума, Гермиона плакала. Внезапно волшебница заметила, что змейка прекратила пить и подползла ближе. Красные пятнышки на ее чешуе стали крупнее и даже как-то вздулись, но сейчас у Гермионы не было желания думать об этом. Маленькие рожки змейки потешно шевелились, как будто она пыталась понять, что происходит с девушкой.

— Вот, даже ты видишь, что со мной что-то не так, — проговорила Гермиона, смахивая слезы и пытаясь улыбнуться. — Почему же я такая глупая? Как я могла поверить? Почему меня ничему не учит жизнь?

Риторические вопросы оставили горький привкус во рту, и Гермиона покачала головой. Ей следовало просто забыть и жить дальше, извлечь урок из произошедшего и наконец понять, что из зверя нельзя сделать человека, как бы сильно этого ни хотелось.