Тринадцатая ночь

Глава 15. Двенадцатая ночь

Суббота

Он отложил ручку и вырвал шесть исписанных листов из блокнота. Затем убрал их в конверт, надписал его «На воскресенье», запечатал и положил рядом с телевизором.

Ледяное ощущение проникало в его внутренности с каждым вдохом. Он отпил немного воды, но во рту вновь мгновенно пересохло. Наверное, так он чувствовал себя, когда был подростком. Сейчас, конечно, было лучше. По крайней мере, не нужно было беспокоиться о том, чтобы привести Грейнджер домой к родителям вовремя. Что еще более важно, не нужно было волноваться о том, что покраснеешь, как кисейная барышня, покупая пачку презервативов в местном магазинчике.

«Эпизод» с Грейнджер на прошлой неделе определенно доказал следующее: у него точно был богатый опыт с женщинами в прошлой жизни. Он совсем не напрягался и не чувствовал себя хоть сколько-нибудь озадаченным, когда дело дошло до ублажения ее: он просто читал язык ее тела и следовал за ним. Такая уверенность приходит только с опытом.

Она была у его двери ровно на минуту раньше.

Когда он открыл дверь, воздух покинул его легкие в одно короткое дыхание. Она была изумительна.

— Здравствуйте, мисс Грейнджер, — совладав с собой, сказал он.

— Здравствуйте, мистер Малфорд.

Она вошла в его квартиру и поставила сумку на пол.

— Я бы предложил взять твое пальто, но полагаю, что нам уже нужно идти.

— Да.

Они улыбнулись, глядя друг на друга, и оба почувствовали себя странно.

— Я только билеты возьму. Они на кухне.

— Хорошо.

Он облизал губы. И даже не двинулся в сторону кухни.

— Я сейчас перед такой дилеммой.

— Оу? — ее бровь изогнулась дугой.

— Ага. Видишь ли, какое дело, с одной стороны, я очень хочу пойти с тобой на эту пьесу, с другой, я бы закрылся здесь с тобой и не выходил неделями. Возможно, даже месяцами.

— Звучит довольно непрактично, — она пыталась, чтобы ее взгляд остался твердым, но губы изогнулись в улыбке.

— Возможно.

Она сделала шаг к нему. От нее пахло яблоками.

— Так где, говоришь, билеты?

— На кухонном столе, — тихо сказал он и тут же пожалел, потому что она использовала эту информацию, разорвав магическое притяжение между ними, прошла на кухню и забрала билеты.

Вернувшись, она положила их в сумочку и широко улыбнулась.

— Ну так?

— Полагаю, ты про «пойдем на пьесу», а не про «запремся здесь»?

— Правильно.

— Раз уж нужно, — вздохнул он.

* * *

Пока они шли вниз по улице к театру, она взяла его руку в свою. Даже это прикосновение пустило волну жара по его телу.

— Ну, как прошла неделя? — спросила она.

— В воскресенье почитаешь.

— Так плохо, да? — она сжала его руку чуть сильнее.

— А как прошла твоя?

— Занято, так скажем.

— Так… ээ… сколько еще у тебя клиентов?

— Около полудюжины, — она смотрела прямо перед собой.

— И как они по сравнению со мной?

— Сравнивая что? Кулинарные навыки? Ты выигрываешь. Бесспорно.

— Я не это имел в виду.

Она остановилась.

— Ты намекаешь, — она выдернула свою руку из его, — что я обжимаюсь со всеми моими клиентами?

— Нет, — на самом деле, эта мысль его никогда не посещала.

— Потому что не уверена, понимаешь ли ты, как все это неправильно для меня, и все же, вот она я, здесь, с тобой, иду в театр! — ее глаза потемнели. — Так что, может, прекратишь вести себя как сволочь!

— Что я на самом деле спрашивал, — голос его был грубее, чем он хотел, — так это самый ли я сумасшедший ублюдок, что у тебя есть.

— Оу… — она снова пустилась в путь. — К твоему сведению, это совсем неуместный вопрос. Я не могу обсуждать другие свои случаи с тобой.

— Прошу прощения.

Дальше они шли молча. Когда она снова взяла его руку, он решил, что уже безопасно задать следующий вопрос.

— Так где ты живешь?

— Не в Лондоне, — ее ладонь ощутимо вспотела.

— А где конкретно не в Лондоне?

— К югу от Лондона.

— Есть ли какая-то причина, по которой ты говоришь так до сумасшествия туманно?

— Чего ты, собственно, хочешь? Точный адрес?

— Почему нет?

— Потому что.

— Да что это за ответ?

— Это ответ по своему определению, ибо именно это я сказала на твой вопрос, — она отпустила его руку.

— Да в чем проблема, Грейнджер?

— Моя проблема, — она зашагала быстрее, — в том, что произошедшее в прошлое воскресенье совершенно непрофессионально и для меня не типично! Да то, что происходит сейчас, совершенно непрофессионально и для меня не типично. Я фактически делаю абсолютно противоположное тому, что должна делать, когда я с тобой. И все же, вот она я, и делаю это.

Она опять остановилась и сложила руки на груди.

— Так почему ты тогда здесь? Раз это такая жуткая идея?

— Потому что я хочу здесь быть! Потому что мне нравится проводить с тобой время. Потому что, Господи помоги мне, ты мне нравишься, Дрейк Малфорд! И по какой-то невероятной причине я решила, что быть с тобой важнее, чем то, что девяносто девять и девять десятых процента моего мозга считают правильным! Так что уж извини меня, если я иногда бываю немного скрытна касательно определенных деталей моей личной жизни! — она кричала, и слезы стояли в глазах.

Он сглотнул сухой ком и попытался придумать язвительный ответ. Но не придумал ничего. Она была напряжена, нервно пристукивала ногой, прожигая его взглядом. И все равно — ничего…

— Хорошо, — все, на что он был способен.

Она моргнула, шмыгнула носом и продолжила идти.

— Ты сегодня очень красивая.

— Спасибо, — она вернула свою руку в его.

До театра они шли молча.

* * *

Когда они заняли свои места, он просканировал толпу взглядом, отчаянно надеясь, что никто из его офиса не появится. Лиха беда начало.

Как только погасили свет и актер, играющий Орсино, вышел на сцену, она прижалась к нему плечом. Он чувствовал запах ее шампуня и как двигалась ее рука от дыхания.

Вскоре, как бы то ни было, пьеса полностью захватила его внимание. Актеры были намного лучше, чем он мог представить, учитывая размер и расположение местечка. Даже то, как дурачили Мальволио, было на узкой грани идеального: забавно, но притом немного низко, чтобы публика могла проникнуться жалостью. Ну, не эта публика, признал он про себя. Это сборище неандертальцев даже не засмеялось, когда сэр Эндрю обратился к Марии: «Добрейшая госпожа Наддай». Гермиона, конечно, смеялась. Он лишь раз украдкой посмотрел на нее, когда Виола рассказывала о себе, и заметил, как она беззвучно проговаривает строчки вместе с актрисой. Он не мог оторвать взгляд от ее губ, пронизанный тем, сколько чувств она вкладывала в слова. Тугой ком встал у него в горле, но он смог его проглотить.

Когда Фесте закончил последнюю песню, и опять зажгли верхний свет, они поднялись и начали аплодировать. Он повернулся, чтобы спросить, понравилось ли ей, но по ее щекам текли слезы.

— Это комедия, Грейнджер, — сказал он, не в силах избавиться от подтрунивающего тона в голосе.

— Знаю, — она промокнула глаза платком.

Когда они покинули театр, он предложил прогуляться по парку. Для октября было сравнительно тепло, так что она согласилась. Оба не проронили и слова, пока не добрались до его любимой скамейки и не сели.

— Спасибо, что пригласил меня, Дрейк. Это было чудесно.

— Пожалуйста. Понравилось?

— Конечно! — она была почти оскорблена вопросом.

— Отлично.

Вода на пруду пошла рябью от легкого дуновения ветерка. Уток в это время года уже не было.

— Как ты думаешь, — медленно спросила она, — Орсино всегда знал, что Виола и есть Цезарио?

— Определенно нет. Не думаю, что он был особенно наблюдательный. Вообще никогда не понимал, что Виола в нем нашла.

— Тогда почему он в конце назвал ее Цезарио? Почему не захотел, чтобы она переоделась в женскую одежду?

Он хотел было предложить идею о латентной гомосексуальности Орсино, но потом сказал:

— Может, он просто хотел, чтобы она была человеком, которого он знал.

— А не тем, кем она была?

— А может, это одно и то же.

Ветер закружил жухлые коричневые листья у их ног.

— Так… одежда и фальшивая история на самом деле ничего не меняют в ней самой?

— Может, нет… — сказал он тихо.

— То есть ты говоришь, что он любит именно ее, а не того, кем она притворяется?

— Я говорю, что эти два человека, наверное, не такие и разные.

— Верно, — она поглядела на пруд и деревья за ним, потом подняла глаза на голые ветки, которые быстро чернели в наступающих сумерках. — Дрейк? Мне нужно тебе кое-что сказать.

— Что такое? — сердце его забилось быстрее, кровь зашумела в ушах.

— Я… ты… я… — слезы вновь стали собираться в ее глазах.

— Да что такое?

— Ты… — она опустила глаза вниз, начав разглаживать несуществующие складки на юбке.

— Что? — он взял ее за подбородок и повернул голову к себе, чтобы видеть лицо.

— Мне… мне… так жаль.

— Тебе жаль? Тебе жаль почему? Да объяснись же ты, Грейнджер!

— Мне жаль, что… Мне жаль, что я принимаю такие отвратительно непрофессиональные решения.

— Ты, нахрен, извиняешься за прошлые выходные?

— Не только за них.

— Грейнджер… ты определенно не следуешь кодексу этики социального работника. Это я понимаю. И работа твоя важна для тебя. Это я тоже уяснил. Но послушай, я ведь, очевидно, не типичный твой клиент.

— Это не твоя вина. И это…

— Нет, — сурово прервал он. — Дай мне закончить. Когда ты только начала приходить ко мне, меня просто тошнило только от мысли, что я нуждаюсь в хреновом социальном работнике. Твои приходы ломали весь мой привычный распорядок. Я не знал, что тебе говорить. Я не хотел видеть тебя в своей квартире. Я не хотел видеть тебя в своей жизни. Потому что ты знала. Ты была единственным человеком, который знал, в каком до охерения унизительном положении я оказался. Со всеми остальными можно было притворяться. Избегать болтовни, не говорить ничего важного. Но не с тобой. И это было до ужаса неприятно… но по многим причинам это же было огромным гребаным облегчением, потому что ты была единственным человеком, с которым не нужно было притворяться. Через какое-то время я стал наслаждаться твоими визитами, даже если тебе и казалось, что я вел себя как абсолютная скотина. И слушай, Грейнджер, если бы ты была на сорок лет меня старше или волосатым мужиком по имени Герман, может, прошлых выходных никогда бы не было. Но ты есть ты: абсолютно очаровательная, и я думал о том, как хочу поцеловать тебя с того самого дня, как ты попала под дождь. Так что не смей снова за это извиняться. Никогда. Потому что ты помогла мне больше, чем можешь себе представить.

Она провела подушечками пальцев по его щекам. Они были мокрыми.

— А что если, — прошептала она, — я была бы мужчиной по имени Герман, но не таким уж волосатым?

— Тогда, полагаю, все зависело бы от того, как хорошо ты набиваешь вату под костюм в нужных местах.

Она рассмеялась и прильнула к нему. Он обвил ее руками и притянул ближе.

— Наверное, нужно идти. Темнеет.

— А в твоей квартире меня ожидает изысканная трапеза?

— Не в этот раз. Но глазурь все еще там.

— Ммм. А ты что будешь есть?