Считанные дни

Ремус знал, что тот самый «узкий круг друзей» может состоять, по сути, только из него, Сириуса и Питера. Джеймс и Лили вынужденно отдалились почти от всех своих других друзей и знакомых. Хоть кто-то посторонний представлял собой большую опасность. С тех пор, как Лили и Джеймс несколько месяцев назад переехали, лишь несколько человек вообще знали их адрес. Ремус испытывал благодарность за то, что принадлежал к этому «узкому кругу друзей», хотя он знал, что сейчас Лили была последним человеком, который всё ещё связывал его с теми, другими. Однако он знал, что остальные его всего лишь терпели.

— Нет, не могу, — Ремус был благодарен судьбе за такое простое оправдание, — Дамблдор отправляет меня в конце октября на север. По-видимому, в течение некоторого времени там собираются новые стаи оборотней — мы подозреваем, что они подчиняются Волдеморту. Дамблдору нужны люди на месте, и он хочет, чтобы я был там как... — Ремус скривился: — как специалист.

— Хорошо, мы перенесём праздник.

— Лили, тебе действительно не нужно об этом беспокоиться.

— Нет, мы перенесём. У нас, знаешь ли, не самый напряжённый график, — Лили пристально посмотрела на Ремуса. — Я хотела бы, чтобы ты к нам пришёл. Пожалуйста!

Он знал, что она в первую очередь хотела сделать ему одолжение, что мысль о том, как он проводил свои дни в одиночестве в этой дыре, удручала её. И, честно говоря, его это тоже удручало.

Ремус грустно улыбнулся:

— Разве я кому-нибудь ещё там нужен?

— Джеймс тоже хочет тебя видеть.

Ремус знал, что это означало, что Лили убедила его, и он неохотно согласился.

— И, кроме того, к тому времени, надеюсь, мы также закончим с заклинанием фиделиуса, и тогда даже у Сириуса больше не останется возражений, — добавила Лили.

— Вы ведь считаете меня шпионом? — хмыкнул Ремус.

Лили помолчала и добавила:

— Сириус считает тебя шпионом, да. А вот Джеймс… Я не думаю, что он серьёзно тебя подозревает, но ты же знаешь, как на него влияет Сириус. А ещё я не знаю, о чём думает Питер, он стал таким молчаливым в последнее время. — Она немного поколебалась, прежде чем продолжить разговор: — Во всяком случае, он не возражает против Сириуса.

Ремус вздохнул:

— Ну, так-то всё это неудивительно. Мы знаем, что есть шпион, и, — он с грустью оглядел свою бедную квартиру, — мы также знаем, кому может пригодиться небольшая взятка, — горько улыбнулся он.

Оба замолчали.

— Ты считаешь меня шпионом? — спросил Ремус с дрожью в голосе.

Лили не спешила с ответом.

— Нет, Ремус, — наконец проговорила она, — я знаю тебя и я не могу поверить, что ты способен на что-то подобное, — она тяжело вздохнула, — опять же, я не могу поверить и в то, что шпион — это кто-то из наших друзей, но всё же Сам-знаешь-кто получил информацию, которую не должен был получить.

Ремуса поразило то, какой грустной она выглядела, как устало звучал её голос. Чего ей стоило жить с этой опасностью, неуверенностью и страхом день за днём?

— Ребята, а вы уверены, что можете доверять Сириусу? — тихо спросил он. Он не мог не подозревать Сириуса после того, как Сириус начал подозревать его, но, возможно, в нём говорила обида. — Вы уже решили сделать его хранителем тайны?

Лили кивнула:

— Да, — сказав это, она выглядела опечаленной и избегала взгляда Ремуса. — Да, мы ему доверяем…

Ремусу тоже было трудно представить, чтобы Сириус когда-либо предал Лили и Джеймса. Что бы ни произошло между Ремусом и ним в последнее время, он должен был признать, что Сохатого и Бродягу связывала непоколебимая, почти священная дружба. И Ремус слишком хорошо знал из всех речей Сириуса, как искренне он ненавидел свою семью и пожирателей смерти и всё, за что они выступали.

Ремус откинулся на спинку кресла.

— Нет, вероятно, вы правы. Сириус — хороший выбор, уверен.

Ремус подумал, что, возможно, шпион вообще не был одним из них, вероятно, это был кто-то из более широкого круга друзей Лили и Джеймса, и именно он выдал Волдеморту нужную ему информацию. Кто ещё это мог быть? Питер, такой мягкосердечный Питер, всегда так восхищавшийся своим другом Джеймсом? Глупость же.

Лили снова кивнула. Её удрученный вид разбивал Ремусу сердце. Несмотря на то, что ему было очень больно от подозрений друзей и от того, что о существовании хранителя тайны он узнал только сейчас, Ремус попытался ей ободряюще улыбнуться.

— Но это же хорошо? Тогда вы скоро снова сможете чувствовать себя в безопасности, жизнь снова станет нормальной.

— Да, наверное, ты прав... — проговорила Лили, вроде бы отбросив сомнения. — К слову. Говоря о нормальной жизни, если мы перенесём праздник, ты придёшь?

Ремус признал поражение.

— Хорошо. Если в тот день меня опять не вызовут в Министерство, — добавил он немного с горечью.

— В Министерство? Зачем? — спросила Лили.

Ремус внезапно осознал, сколько времени прошло с тех пор, как они в последний раз разговаривали друг с другом не на бегу. И с их последней беседы Ремус ни разу не говорил о себе с другим человеком.

Он глубоко вздохнул, прежде чем начать рассказывать. Ему пришлось тщательно подбирать слова, чтобы не начать многословно жаловаться на свою несчастную жизнь.

— Согласно последнему постановлению Министерства, любой, кто внесён в реестр оборотней, — Ремус саркастически ухмыльнулся, — обязан регулярно являться в Министерство и отчитываться о своём местонахождении и своих занятиях. Они думают, что мы только и ждём возможности присоединиться к Волдеморту, и хотят убедиться, что никто не сможет сделать это незаметно.

Ремус был вынужден признать, что беспокойство Министерства было вполне обоснованным. Большинство оборотней на самом деле являлись сторонниками лорда Волдеморта. Правда, как думал Ремус, если бы Министерство так не усложняло оборотням жизнь, таких сторонников было бы намного меньше.

Мрачно он продолжил:

— Конкретный день допроса не объявляется до последнего, так что к нему нельзя подготовиться. Они хотят всех застать врасплох! Всё это так несправедливо! И, чёрт возьми, эти вызовы случаются слишком часто! Я получаю эту грёбаную сову раз в одну-две недели!

Всё возмущение, которое копилось в Ремусе неделями и месяцами, вырвалось наружу.

Опустив взгляд, чувствуя напряжение в каждом ноющем мускуле своего тела от с трудом сдерживаемого гнева, он рассказал Лили о вызовах на допросы, о том, что ему каждый раз приходилось всё бросать и немедленно прибывать в Министерство.

— И это очень мешает поискам работы! У меня ведь будет ещё больше пропусков рабочих дней, которые я не смогу объяснить! Я так устал от бесконечных очередей, от снисходительности сотрудников Министерства и этих унизительных допросов, где со мной общаются как с преступником!

Допросы обычно проводил специалист по легилименции. Однако таких специалистов не хватало, и допрашиваемым приходилось пить веритасерум. Пытаясь выяснить, был ли он в контакте с пожирателями смерти или иным образом нарушил какое-либо из многочисленных правил для оборотней, скучающий чиновник Министерства часто без разбора рылся в мыслях и воспоминаниях допрашиваемого. Если повезёт, всё это заканчивалось относительно быстро, и допрашиваемый мог быть свободным. Но если не повезёт, чиновнику Министерства было особенно скучно, а легилименту хотелось «копнуть» немного глубже, чем было бы необходимо, допрашивающий задавал вопросы, не имевшие ничего общего с законопослушным поведением оборотня. Вопросы, на которые он никогда бы не ответил без магического принуждения, направленные на то, чтобы унизить его или дать допрашивающему узнать какие-нибудь интимные факты, которые потом можно было бы обсудить со смеющимися коллегами во время следующего перерыва на кофе.

Тем не менее, Ремусу даже не потребовалось этих особенно безжалостных допросов, чтобы по пути домой он чувствовал себя грязным и использованным. Ему было глубоко противно само воздействие зелья, пугала готовность его языка давать ответы на любой вопрос без разбора, а также неосторожное прикосновение чужих «рук» к его разуму.

И какой же у него был выбор? Если он откажется соблюдать правила, ему грозит Азкабан. Альтернативой было либо следовать правилам, либо уйти в подполье, навсегда лишив себя всякой надежды на нормальную жизнь. Ему оставалось только надеяться, что война когда-нибудь закончится и недоверие властей немного стихнет.

— Это так мешает поискам работы! — повторил Ремус. — А ещё мешает то, что я на каждом собеседовании должен сразу же указать на свой статус оборотня.

— Поиск работы? — удивилась Лили. — Я думала, ты нашёл хорошее место в компании по борьбе с магическими вредителями.

Ремус горько рассмеялся. Ему самому не понравилось звучание своего смеха, но он ничего не мог с собой поделать.

— Нет, не нашёл. Сейчас можно сказать, что было не самой разумной идеей работать в компании, которая специализируется на обнаружении опасных магических существ… В любом случае, после того, как они сложили два и два, они достаточно ясно дали понять, что я больше не буду у них желанным гостем. И в какой-то момент я не выдержал.

Ремус всё ещё немного сожалел о том, что бросил эту работу. Это была его первая квалифицированная работа за долгое время, и его работодатель относился к нему вполне доброжелательно. Однако Ремус достаточно явно видел, что страх и холодное презрение его коллег, как только они начинали раскрывать его тайну, могли быстро перерасти в открытую вражду или даже физическое насилие, и у него быстро возникло ощущение, что пора уходить. Когда кто-то работал с опасными магическими существами, он должен был иметь возможность полагаться на своих коллег. Всё-таки они и Ремус должны были работать в команде.

Было трудно снова найти сравнительно хорошую работу. Он даже подумывал о том, чтобы отбросить свою гордость и устроиться на работу к магглам, но теперь оборотням это тоже было запрещено делать: риск, связанный со Статутом о неразглашении, был слишком велик.

Что-то в выражении его лица заставило Лили молча подняться из кресла и осторожно сесть к нему на кровать. Она сочувственно погладила его по спине, как часто делала его мать, когда он в детстве изливал ей свою израненную душу.

Вообще, когда Ремусу требовалась «жилетка», он обычно шёл к матери. Его отец, хотя Ремус знал, как сильно он любил его, как много был готов отдать за него, часто запирался в своём кабинете, охваченный горем и чувством вины, из-за которых он не мог себе позволить даже прикоснуться к Ремусу. Несмотря на заверения его родителей, Ремусу всегда было трудно не чувствовать себя каким-либо образом ответственным за переживания своей семьи.

В то время ему было запрещено разговаривать с другими детьми из-за опасений семьи, что он может сказать что-нибудь, что может раскрыть эту страшную семейную тайну, страха новой волны преследований, ещё одного переезда, ещё одного сожжённого моста. Но как бы семья Ремуса ни пряталась в тишине и ни держалась обособленно, рано или поздно соседи что-нибудь слышали или видели, и семья Ремуса была вынуждена попытать счастья на другом конце страны, на новом месте. Однако даже там они знали, что их дни уже сочтены, ведь любой контакт с соседями был бомбой замедленного действия. Или, может быть, как Ремус часто молча думал про себя, гораздо больше он сам был бомбой замедленного действия, перемещаемой из одного места в другое, и никто не хотел становиться свидетелем её взрыва.