Пациент Х

— Знаешь, иногда я слышу голоса и вижу лица, — его голос звучал пусто и ломко.

— Голоса? — удивленно переспросила Гермиона.

— Да, голоса. И это не галлюцинации. Когда я пытаюсь вспомнить мертвых. Лица и голоса, мне сложно соотнести их с конкретными происшествиями, но, если я не могу вспомнить их, значит, необходимости уничтожать не было. Не так ли? Забавно, что все они мертвы, а мой главный враг только что пил со мной пиво, — невесело усмехнулся Лорд и глубоко вздохнул.

— Моей целью было построить лучший мир для волшебников. Я видел угрозу, исходящую от маглов. И при этом я шел по головам. Убивал тех, чьих наследников хотел защитить. И у них не будет потомков. — Волдеморт помолчал. — Сейчас я раз за разом думаю об этом. Меня ненавидели, а я позволял себя ненавидеть. Мне было плевать. Самым быстрым и окончательным решением всегда являлось уничтожение. Это было так просто. Но, возможно, я слишком привык, не искал других решений и путей. И я всегда желал власти. Строил ее на силе и страхе. А знаешь, что самое забавное во власти?

Гермиона качнула головой, впрочем, ответа и не требовалось.

— То, что ее всегда мало. И потому ты никогда не достигаешь цели. То же относится и к бессмертию. Ведь достигнуть его невозможно. Можно лишь вечно стремиться к нему. Моя жизнь определялась недостижимыми целями. И вот где я сейчас…

Лорд невесело хохотнул. Ножки стула Гермионы издали пронзительный скрип, когда она пододвинулась ближе к Лорду. Впрочем, Риддл, похоже, заметил ее только тогда, когда их колени соприкоснулись, а рука девушки сомкнулась поверх его.

— Думаю, там, за завесой, существуют целые поселения, заселенные по моей воле. Я не помню их и не могу счесть, но их много, очень много.

Задумчивый взгляд Лорда опустился на их переплетенные пальцы, и едва уловимая грустная улыбка проскользнула по его бледным губам. Большой палец чуть касаясь поглаживал запястье замершей девушки, легко скользя по ее коже, туда и обратно. Гермиона закусила губу. У нее в груди что-то сжалось и болезненно заныло.

— Как бы они все встретили меня? Ведь они должны меня ненавидеть. Не думаю, что меня ждёт там теплый приём.

Взгляд Лорда блуждал в пустоте, а его голос звучал необычно тихо.

— На их месте, я бы ненавидел.

— Это раскаяние? — осторожно спросила Гермиона.

Волдеморт передернул плечами.

— Все возможно.

Все эти мысли явно были для него в новинку, ему и самому сложно было в них разобраться.

— Знаешь, я рада, что ты думаешь об этом, — голос Грейнджер прозвучал хоть и надтреснуто, но в нем было облегчение.

Заточение и угроза неминуемой смерти изменили Лорда. Ярко-алые глаза больше не застилались злобой, тревогами и надменностью, в них поселилась тихая печаль. Ведь ими он созерцал не только собственное падение, но и руины мира, навсегда очаровавшего его однажды.

В этом осознании Гермиона видела и свои заслуги. Многонедельные труды не прошли даром. Пациент прозрел. А значит, лечение было выбрано верно и скоро выздоровевший покинет стены

лечебницы, но не для того, чтобы жить. Эти мысли терзали Гермиону, словно стая стервятников, сейчас ее бы действительно порадовало, если бы дальнейшая судьба ее пациента могла сложиться иначе.

— Что бы я ответил всем этим людям, если бы они спросили, почему я убил их? Почему не защитил собственных Пожирателей смерти после их долгих лет службы? Я всегда считал, что они знают, на что идут, но все же… Они умирали. Все они. А я думал лишь о том, что это и есть цена любой власти, что только я могу жить вечно, — тихо продолжал рассуждать Лорд.

Картина, разворачивающаяся перед глазами Гермионы, заставила уголки ее глаз защипать. Она вспомнила существо, виденное в воспоминаниях Гарри, дрожащее и измученное. Грейнджер опустилась на колени перед магом и обхватила его лицо ладонями, чтобы потом притянуть к себе.

— Когда ты увидишь их, то можешь просто извиниться, — тихо предложила она.

— И ты веришь, будто они меня выслушают?

— Если это будет исходить от чистого сердца, то да.

— За гранью… Ведь там должна быть и моя мать. Впрочем, вряд ли бы она захотела иметь со мной хоть что-то общее. Зная все, что я совершал.

Волдеморт поднялся и прошел к окну.

— Знаю, что многие считали, будто бы единственным, кого я когда-либо боялся, был Дамблдор, — задумчиво проговорил он. — Возможно, в этом есть крупица истины. Я никогда не боялся его способностей. Но он знал меня. Знал, когда я был маленьким и слабым. Мальчишкой, которого можно было запугать горящим шкафом… — Лорд помолчал, а затем продолжил: — И он не перестал быть символом всего слабого и человеческого во мне, одним своим видом напоминая о бессилии, нищете и серых днях моего далёкого прошлого. У меня не было возможностей, которыми обладали мои сверстники в Хогвартсе, не было ничего, что ценилось бы ими, и я не мог не стыдиться своего положения. Однако, у меня в избытке было нечто, чего не было у них — амбициозность и любопытство. Ведь в одночасье передо мной раскрылся целый новый мир, я словно вытянул счастливый билет, получил шанс на новую жизнь и поклялся себе, что в ней все будет иначе и ничего более не будет напоминать мне о том, кем я был раньше. Так и случилось. И лишь Дамблдор продолжал усмехаться. Он смотрел на меня, и в отражении его голубых глаз за очками-половинками я снова видел себя слабым.

— А знаешь, что я думаю? Я думаю, что все, что говорил о тебе Дамблдор — чушь. То, что ты не способен ни на что хорошее, не способен любить. И ты очень ошибаешься, когда говоришь, что тебя все либо боятся, либо ненавидят.

Гермиона встала и подошла к нему. Наверняка то, что она осталась с ним несмотря ни на что, не покинула его, служило огромной поддержкой.

— Уверена, что твоя мать будет рада увидеть своего сына, несмотря ни на что. И… Я тебя не ненавижу, и ты это знаешь.

Волдеморт тихо улыбнулся. В его улыбке на этот раз не было ничего язвительного. Тонкие длинные пальцы медленно погладили ее по щеке.

— Ты была ко мне очень добра, Гермиона, относилась лучше, чем я когда-либо относился к другим. Спасибо.

Его руки скользнули по талии девушки, и он притянул ее к себе. Гермиона всхлипнула. Это был первый раз, когда Лорд назвал ее по имени, раньше он всегда вел себя так, словно даже не знает его. «Время уходит, — внезапно поняла она, — сейчас или никогда, и будь что будет».

— Знаешь, я… много думала в последнее время. Может, нам попытаться что-нибудь сделать…

— О чем ты? — рассеянно переспросил маг.

Гермиона вдохнула поглубже и выпалила:

— Я имею в виду, что я думала о том, как можно вытащить тебя отсюда.

Волдеморт взглянул с удивлением, а потом его тонкие губы скривились в едва заметной ухмылке.

— И что же ты надумала?

— Я хотела заставить Малфоя помочь с организацией побега, но этот трус… — Гермиона яростно стиснула кулаки, — на него нельзя было рассчитывать.

Гермиона принялась рассказывать все свои идеи организации побега, неотрывно следя за реакцией волшебника и надеясь увидеть в нем одобрение или поддержку, но если ее слова и взволновали его, то он не подал вида и оставался так же безучастен, как и прежде.

— Конечно, я тоже думал о… различных вариантах, но твоих сил будет недостаточно, чтобы сломать защиту камеры, а магические экраны не дадут мне сделать это отсюда, к тому же ты даже представить себе не можешь, сколько маяков на меня навесили. Любая попытка окончится провалом. Ты удивлена? Ты полагала, что они не рассчитали тот факт, что я смогу однажды уговорить тебя одолжить мне палочку? Даже если бы я убил тебя и завладел оружием, нет смысла пытаться выйти отсюда без серьезной поддержки извне. Твоя жизнь ничего не стоит по сравнению с моей, видишь, как меня охраняют, — усмехнулся маг.

— Но… если тебе не нужно будет сбегать? Я приготовила зелье «живой смерти», один глоток — и ты уснешь. Этот сон будет неотличим от смерти, все подумают, что ты мертв… — Гермиона уже и сама понимала, насколько глупо это все звучит.

— Неужели ты полагаешь, будто меня будут проверять какие-то профаны? Что они не учли абсолютно всех вариантов?

— Но хотя бы что-то должно быть. Хоть что-то, пожалуйста, — как мантру повторяла девушка.

— Разве тебе так надоела твоя жизнь? Ах, да, это весьма распространенная особенность гриффиндорцев, спасать всех сирых и убогих, — едко оборвал ее Лорд, но потом произнес уже гораздо мягче:

— Чему суждено случиться, Гермиона, того не миновать.

— Ты ничего не сможешь изменить. Все уже предрешено. — Он задумчиво смотрел вдаль.

Большие бледные ладони обхватили ее покрасневшее от слез лицо, и длинные пальцы нежно стерли соленые дорожки. Кто должен был кого утешать? Почему даже сейчас ожидающий казни Том Риддл утешал ее? Почему он опять проявлял силу и стойкость, хотя это именно его, а не ее должны были завтра лишить жизни.

— Пообещай, что все будет хорошо, — всхлипнула она.

— Обещаю, — просто ответил мужчина. Он лгал. Ничего уже не могло быть хорошо. Он умрет, и все, в чем она боялась себе признаться, умрет вместе с ним.

«Ты будешь жить дальше, — не раз звучали в ее ушах много дней спустя тихие слова, когда она глядела в окно на проносящиеся хлопья облаков. — Забудешь меня, вернешься к своим друзьям».

— Все станет на свои места.

Гермиона плакала, прижавшись щекой к его груди. А потом в какой-то момент оказавшиеся на удивление мягкими губы коснулись ее век, на пару мгновений задержались, давая ей возможность оттолкнуть его. Гермиона втянула воздух и подняла лицо. Сейчас уже ничто не имело значения. Его прохладные губы, одновременно обжигающие и леденящие, мягко коснулись ее, губы девушки невольно приглашающе приоткрылись, пропуская внутрь.

Этот поцелуй послужил тем самым спусковым крючком, пославшим все остатки самоконтроля в бездну. Не было стыда или неловкости, все вокруг, кроме его ласк — то нежных, словно перышко, то жестких и даже болезненных — будто бы исчезло, стало неважным. Остались только они вдвоем с Лордом.

Все остальное запомнилось ей урывками. Его пальцы и губы на ее теле, бессвязный шепот, волны боли и наслаждения, прокатывающиеся по телу и смешивающиеся в одну чистую эйфорию, заставляющие тело выгибаться дугой и желать большего, пронизывающего все ее естество.

Это чувство… Гермиона не раз читала о нем, но никогда не думала, что испытает его с Лордом Волдемортом. В этих мгновениях разделенной любви содержались и взлеты, и падения, и абсолютная власть, и рабская покорность. Это невозможно было правильно описать словами, это нужно было пережить.

Позже Гермиона лежала в кольце рук ее пленника, противника, друга, наставника… ее любимого, и, слушая биение сильного сердца под щекой, она знала, что никогда и никому не расскажет о том, что произошло между ней и Темным Лордом этой ночью.