А печаль холод греет

– А если бы ты меня не спас, то что бы случилось? – я внимательно изучала острый профиль Адлера, задумчиво смотрящего на нож.

– Ты бы умерла как личность, – легко сказал он и улыбнулся.

– И ты бы встал вместо меня? – нахмурилась я, не совсем всё осознавая.

– Возможно.

– Тогда зачем было тащить меня на лёд?

Парень засмеялся.

– А что, мне было реально интересно, выдержит ли лёд твой вес!

– Не выдержал! – разозлилась я на его выходку, сподвигшую меня на глупый поступок. – Я могла умереть!

– Но не умерла же, – издевался Адлер, получая от моего гнева настоящее удовольствие.

Я вдруг замерла.

– Но если я не умерла… то кто меня спас?

Внезапное оглушительное шуршание перекрыло все звуки, точно кто-то двигал по столу микрофон, включённый на полную громкость. Глухие удары и скрипы доносились откуда сверху, и я обомлела от увиденного, когда задрала голову. Точно силуэт в заброшенном доме, безликая тёмно-серая тень размытыми краями расползлась по туманному небу, руками упираясь в него. Такое впечатление, будто кто-то из внешнего мира пытался попасть в Закулисье, ладонями прижимаясь к невидимому стеклу. Но неизвестный гость легко преодолел преграду: немного поддавшись вперёд, он медленно протянул руку вниз.

В мою сторону.

Чёрные пальцы становились всё чётче и ближе. Ближе, ближе и ближе. А я даже двинуться с места не могла – нет, не из-за страха, а из-за неведомой мне мистики собственного сознания.

Чёрт, надо что-то делать.

Надо что-то делать. Что-то…

Тёмная ладонь раскрылась прямо передо мной, заслонив собою весь вид. Я зажмурилась и…

XIII : А от любви появились слёзы

Выйдите из головы и войдите в сердце. Меньше думайте и больше чувствуйте. Не привязывайтесь к мыслям, погрузитесь в ощущения… Тогда оживет и ваше сердце.

Ошо

…и проснулась.

Внутри – усталость. Напряжение. Тревога.

Серые краски смешивались с красными, белыми, чёрными, синими – так времена года сменяли друг друга, в конце концов превращаясь в одну привычную рутину и обрекая себя верную гибель. Но когда она будет? Никто не знал. Возможно, уже очень скоро…

Так холодно. Так тяжело. Так грустно.

Не разлепляя век, я укуталась посильнее в толстое одеяло, ощущая себя заболевшим ребёнком в морозный зимний день. В такие моменты всегда хотелось находиться дома как можно дольше, смотреть на метели из окна, оставаясь в тёплой квартире и попивая горячий чай. Что-то во всём этом всегда было уютное, доброе, безопасное. О тебе позаботятся, ты отдохнёшь, наберёшься крупинок душевного тепла и светлячков радости, а затем уверенно встанешь на ноги и продолжишь жить с новой силой. А пока – пауза. Время, когда можно было стать сгустком лени, веселья и отдыха. Время, когда можно было сделать глубокий вдох и выдох, наполнить себя энергией после всех её затрат. Ведь люди как машины – они не вечные двигатели, чтобы только учиться, работать и трудиться. В какой-то момент у всех бывают поломки, паузы жизни, когда ты выпадал из круговорота событий и мог наконец-то побыть один. Но не в одиночестве.

Под эти мысли я зажмурилась от некого удовольствия и вдохнула запах одеяла – такой непривычный, старый, мятный, точно на него слишком часто проливали чай с мятой или другими вкусами. Да и на ощупь ткань казалась незнакомой. Что-то было не так… а у себя ли дома я вообще оказалась?

Резко распахнув глаза, я с ужасом вынырнула из-под одеяла, но почти сразу же успокоилась, когда увидела Филис – если она рядом, значит, всё хорошо. Громко слушая музыку в голубых наушниках, она что-то рисовала в потрёпанном толстом альбоме, из которого торчали в разные стороны вложенные рисунки с гуашными красками. Как и сегодня утром, подруга что-то тщательно вырисовывала на листе бумаги, до этого предварительно убрав светло-русые кудри разноцветными заколками, качала головой в такт своей музыки и казалась полностью погружённой в своё творчество.

Такой спокойной, тихой и задумчивой Филис была сейчас – само воплощение умиротворения и доброты. Сама… красота. Рисующей она всегда казалась мне ещё красивее: в такие моменты можно было заметить ещё какие-нибудь детали её внешности. Её ногти были немного криво, но старательно накрашены радужными цветами; одна проколотая мочка уха напоминала мне о том, что у меня самой не хватало одной мочки; длинные ресницы слегка дрожали, когда девушка переводила взгляд фиолетовых глазах с одного угла рисунка на другой; фенечки и браслеты томно вздыхали при каждом движении руки, как и с каким-то символами несколько кулонов, что лежали на её полосатой тонкой футболке; загорелые ноги, торчащие из-под шорт, с трудом умещались на небольшом потёртом диванчике. И эта была не единственная вещь, которая выглядела довольно старой: такой же стоял шкаф в углу, такие же были белые облезлые обои, и такой же подоконник, на котором стояло несколько явно дорогих икон. И от этого напряжения стало ещё больше.

– Прости, я снова следила за тобой.

Заметив, что я проснулась, Филис вынула из ушей наушники и выключила музыку на телефоне с разбитым экраном. Собственно, у меня тоже телефон был далеко не целый.

– Так это ты спасла меня?

В голову нахлынули воспоминания о жутком месте под названием Закулисье – страшно, пугающе, странно, но так знакомо. Перед глазами встал образ Адлера – в грудной клетке тут же отозвалось чем-то неприятным, будто там оказалось слишком мало места для… двоих. Я понимала, что это ненормально, когда в голове возникали голоса, появлялись призраки из-за галлюцинаций, а во снах снились настолько реальные и страшные места, как Закулисье. Понимала, но не знала, почему и как это происходило. Может, всё это было просто побочным эффектом «сыворотки равнодушия»? Хотелось бы в этом верить, но…

Слишком много вопросов. Слишком много знакомого. Слишком много тайн.

Слишком…

– Да. Зачем ты полезла на лёд? – Филис склонила голову на бок, точно так она могла узнать, что творилось в моей голове.

Умереть и больше никогда не видеть этот чёртов мир. Разве не здорово?

– Не знаю, задумалась, – сжав одеяло, я попыталась ответить как можно спокойнее, чтобы не выдавать своей тревоги. – Мы в твоей квартире?

– Нет, блин, в моей голове, – хихикнула подруга. – Мне помогли донести тебя до своего дома, а дальше я тебя переодела и уложила в гору тёплых одеял, чтобы ты не заболела.

Смутившись, я с удивлением обнаружила, что и вправду лежала под несколькими одеялами в окружении трёх белых подушек и была одета в чужую одежду: от шерстяного вязаного свитера доносился запах дерева и старой кожи, а от спортивных штанов пахло мылом и смолой. Но где-то там, в тёмной глубине под одеялом, мне показались чьи-то выпученные глаза…

– Спасибо, – резко посмотрев на Филис, нервно улыбнулась я. – А моя одежда…

– Сушится, – она махнула рукой в сторону батареи, где и вправду висел мой свитер с джинсами и футболкой.

– А что ты рисовала?

Я попыталась осторожно приподняться на локтях, чтобы заглянуть в альбом, но Филис вдруг резко прижала его к себе, чтобы я не смогла ничего увидеть.

– Это… сюрприз, – она закусила губу, что выдавало её волнение. – Подарок.

– Кому? – удивилась я.

– Тебе, конечно, – подруга странно покосилась на меня. – Знаешь, маньяк-художник… любит рисовать чужой кистью.

Я в недоумении моргнула, совершенно не понимая, к чему это было сказано, и глупо улыбнулась, не зная, как реагировать на такое заявление, на подобие которого я слышала уже далеко не в первый раз за эти два года и в особенности за последнюю неделю. Я хотела что-то ей сказать, но на меня вдруг упало что-то тяжёлое: это оказался серый кот с бежевыми неровными полосами шерсти на морде и худом теле. Половину уха не хватало, как и у меня, и я тут же почувствовала с ним некую родственную связь: руки сами потянулись погладить его по голове, сжать в пальцах тонкую лапку, послушать довольное урчание. Такой тихий, такой мягкий, но больше не одинокий после бродяжничества.

Филис с грустным лицом наблюдала за моими движениями.

– «Мам, смотри, котик!» «Она бродячая. Но мы можем купить тебе нормальную, если хочешь». «Но она тоже хочет иметь дом!» А бедный кот с надеждой смотрел на маленькую девочку: «Да, я хочу пойти с вами домой… Я буду хорошим, обещаю!» Но так холодно, а в лицах людей ещё больше этого холода… «Человек, я могу заставить тебя улыбаться,  я могу стать твоим лучшим другом!» Но плевать они хотели на него, проходили мимо и даже не смотрели на сгорбившегося от печали кота. «Пожалуйста, не уходите… Я не выбирал родиться уличным…» А они всё шли и шли… И всё мимо, равнодушно, безжизненно. Люди всегда одинаково шли: и мимо животных, и мимо бездомных, и мимо больных, и мимо дерущихся. Это не моё дело, ему помогут, мне надо спешить – всё что угодно, но никогда не помочь. Редко когда увидишь, чтобы кто-то специально подошёл, стал помогать, заботиться…

– Но ты одна из таких людей, – я вдруг прониклась её словами и, немного нагнувшись, взяла её за руки. Длинные пальцы, измазанные в грифеле, почти умещались на моих широких ладонях. – Ты добрая, искренняя, свободная, преданная и внимательная ко многим вещам, которые я раньше и не замечала. Благодаря тебе я стала видеть мир по-другому, благодаря тебе у меня есть теперь единственная и лучшая подруга, благодаря тебе мне становится так весело, как не бывает даже с Джозефом. Я могу перечислять очень многое, потому что ты мне дорога, Филис. Знаешь, когда ты недавно полноценно пришла в мою жизнь, всё вдруг резко обрело цвет. Я заметила красоту зимней погоды и хвойного леса, вдохнула аромат горячего шоколада и выпечки, начала любоваться звёздным небом, что так редко посещало наш город. Я полюбила холод, потому что во время него я ощущала всю бесконечность твоего тепла. Ты невероятная. Иногда, посмотрев в твои глаза, я ощущала, как становилось легко-легко, как будто провалилась в фиолетовые от заката облака. Ты – та часть моей судьбы, которую я ждала слишком долго. Но наконец-то дождалась и была награждена – тобой. Спасибо тебе за всё, Филис ди Уайт.

Пока я говорила, кот забрался на колени своей хозяйки, но та была слишком погружена в мои слова, чтобы погладить питомца по голове. Раскрыв от приятного изумления и от наивности глаза, она, не моргая, глядела прямо в мои глаза, а я впервые так долго не отводила взгляд. Тёмно-зелёный лес на фоне вечернего неба – так мы выглядели сейчас, точно обнаружили некую связь, единую мелодию жизни, что сплела наши судьбы в тёплый воздух, летний костёр перед ночью, игры на гитаре и волшебные сказки на ночь…

Я чувствовала так много в этот момент. Так много…

И это неправильно. Неправильно, потому что совсем недавно я наговорила такие слова Джозефу, за которые всю жизнь себя буду ненавидеть. Такие слова, которые не скажешь любимому человеку, в каком бы состоянии ты бы сам ни был. Такие слова, за которые надо расстрелять всю свою жестокость и грубость, чтобы на окровавленную землю босыми ногами встали любовь и забота. А я отпустила Джозефа одного, когда он так нуждался во мне…