Под листьями колокольчиков и наперстянки

Глава первая. Дар феи

Летний день был тёплым и солнечным, самым подходящим для прогулки, и няня Бесси вывела в сад юных жителей Гейтсхэд-холла. На её попечении было четверо детей: старший сын миссис Рид, избалованный и жадный мальчишка Джон, маленькая красавица Джорджиана и не очень симпатичная, но весьма неглупая Элиза... ах да, и ещё маленькая угрюмая приживалка по имени Джейн Эйр.

Эта была некрасивая, худенькая девочка девяти лет, со странными зелёными глазами и резковатыми чертами маленького лица. Её матерью была прелестная Джейн Рид, сестра покойного хозяина дома, Джона Рида-старшего; против воли родных она вышла замуж за бедного священника. Он увёз её в отдалённый промышленный городок, где проповедовал в местной церкви, маленькой, мрачной и закопчённой, как всё в этих местах. Знакомые, родственники и слуги Ридов недоумевали: и чем только мог привлечь очаровательную светскую барышню этот некрасивый, нищий молодой человек? Их романтическая история окончилась печально: они умерли во время эпидемии тифа, оставив маленькую дочь. Мистер Рид из Гейтсхэд-холла глубоко горевал о сестре и принял на себя заботы об осиротевшей племяннице. Но, увы, не только бедные и незнатные люди подвержены року: мистер Рид умер от болезни сердца, которую, как говаривали шёпотом, усугубило жестокосердие и холодность его супруги. На смертном одре мистер Рид вырвал у своей жены обещание, что она будет заботиться о Джейн, как о родной дочери.

Сара Рид была уверена, что выполняет эту клятву добросовестно и честно. Восхищаясь тем, какими милыми и славными растут Джон, Элиза и Джорджиана, она никогда не забывала строгим наставлением или выговором принести пользу характеру Джейн. Осыпая подарками девочек и выбирая новые наряды для Джорджианы, она не забывала оставить для Джейн самые непритязательные обноски. Ведь эта девчонка — существо низшего порядка, ей предстоит совсем иная жизнь, нежели богатым дочерям Ридов. Они вскоре станут вращаться в светском обществе и сделают блестящие партии, а Джейн навсегда останется нищим ничтожеством. Когда Джон объедался сладостями до рвоты, нежная мать семейства старалась напомнить Джейн, что она — дармоедка, которая ест чужой хлеб и не приносит при этом никакой пользы. Джон мог обзывать свою статную, моложавую матушку "желтолицей старушенцией", а упрёки в грубости и непочтении к старшим доставались на долю Джейн. Если она видела, как Джон толкает и бьёт девочку, она в лучшем случае делала вид, что ничего не замечает, а в худшем — наказывала Джейн за то, что она расстроила бедного, впечатлительного мальчика. Миссис Рид была непоколебимо уверена, что пороки этой девочки следует неустанно искоренять. Тогда как юные Риды нуждаются лишь в мягком руководстве, необходимом для развития их природных добродетелей. Она полагала, что её долг — заставить Джейн проявить приличное в её положении послушание и смирение; но кто знает, верно ли хозяйка Гейтсхэд-холла понимала эти возвышенные слова? Возможно, обладай миссис Рид более правдивым характером, она признала бы, что ожидает от мисс Эйр угодливости и раболепия; но, имей Сара Рид склонность быть честной с самой собою, разве появилось бы у неё такое желание? Разве позволила бы Джорджиане развивать в себе капризное тщеславие, Элизе — скаредность и чёрствость, а Джону — жестокость и неудержимый эгоизм? Но миссис Рид жила в мире фантазий, гораздо более опасных, чем мир волшебных сказок, о которых она, кстати, всегда отзывалась с пренебрежением.

Миссис Рид не знала, что из-за оконных рам, из-под листьев плюща и ветвей старых вязов за ней следят внимательные крошечные глазки...

Не знали этого и мисс Джорджиана, и мисс Элиза, иначе едва ли они стали бы дразнить и донимать Джейн; не знал этого и мастер Джон, иначе он никогда не посмел бы ударить или разбранить свою маленькую кузину.

Но на сегодняшней прогулке Джейн повезло: никто не обращал на неё внимания. Джорджиана пряталась в тени, боясь испортить цвет лица, Элиза отправилась во двор, к своему курятнику (эта практичная девочка держала собственных кур и продавала прислуге яйца, с каким-то языческим восторгом упиваясь каждым полученным пенни); что же до Джона, то он так объелся за обедом, что теперь мог только полулежать в беседке, стонать и надоедать Бесси разными нелепыми требованиями. Джейн тихонько отдалилась от них и скрылась за поворотом парковой аллеи.

Прежде чем выйти из дома, она получила наставление от миссис Рид: "Будь послушной и аккуратной, Джейн, не смей испачкать платье и не приближайся к оранжереям. Если я узнаю, что ты снова сломала мою любимую орхидею, мне придётся оставить тебя на неделю без сладкого!". Джейн вспыхнула и едва не осмелилась возразить; ведь она вчера и не приближалась к оранжереям, а цветы переломал Джон — его застал за этим занятием садовник. Но на этот раз Джейн сдержалась. Печальный опыт подсказывал, что любые попытки оправдаться закончились бы наложением ещё более сурового наказания, и наверняка — лишением прогулки. А летнее солнце, столь ласково светившее за окном, так манило девочку в парк!

Джейн вовсе не интересовали оранжереи. Дорогие и редкие цветы, роскошные и высокомерные, оставляли её детское сердце равнодушным; ведь за стеклом теплиц, под бдительным взором садовника, никак не могли жить эльфы и феи. Другое дело — розово-голубые облака водосборов, сиреневые островки колокольчиков и таинственные чашечки наперстянки; душистые цветки шиповника с золотой серединкой, где копошатся с гудением шмели; мхи и лишайники, похожие на миниатюрные лесные чащи; таинственные переплетения некошеных трав; осыпанные росой паутинки; тёмная зелень плюща; белые и бледно-розовые вьюнки, похожие на шляпки колдуний. Это — совсем другое дело! Здесь, в полузаросших дальних уголках парка, вполне могли обитать эльфы и феи. И Джейн мечтала увидеть их хоть одним глазком. Для этого надо долго-долго сидеть совсем тихо и неподвижно; так Джейн сумела подсмотреть некоторые тайны из жизни бабочек, пауков, жуков и муравьев; иногда ей казалось, что она видит среди цветов и листьев лукавое маленькое личико или блеск радужного крыла...

Но то, что случилось с ней в тот солнечный день, можно было назвать не иначе как чудом.

Она долго сидела на камне среди цветов, спрятавшись за кустами шиповника, в приятной тени их разросшихся ветвей; она смотрела на цветы, которые колыхал лёгкий ветерок; её голова клонилась к плечу; в конце концов она боком опустилась на широкий камень, подложив руку под худенькую щёчку, и в этой неудобной позе забылась — возможно, лишь на несколько секунд.

Проснулась Джейн из-за того, что кто-то на неё смотрел; она вскочила, испуганная, что её убежище обнаружил Джон, и тут же устыдилась собственного страха — так непохоже было стоявшее перед нею существо на толстого, нескладного, краснощёкого мастера Рида!

Перед нею стояла женщина в длинном белом одеянии, с алым плащом на плечах; её лицо было прекрасно и нежно; золотые волосы, украшенные сверкающей диадемой, сияли и светились. Два крылышка, словно у бабочки, трепетали за её спиною; в руках она сжимала тонкий жезл, увенчанный сверкающей звёздочкой. Фея казалась не выше колокольчиков — но только поначалу; вот она принялась расти, расти... и наконец стала ростом с обычного человека.

— Здравствуй, маленькая Джейн! — произнесла она; её голос звучал, как серебристая флейта. — Я давно искала встречи с тобой. Я твоя крёстная.

— Как в "Золушке"? — переспросила, замирая, Джейн. — О, какой чудесный сон!

— Это не сон, моя дорогая девочка, — ответила фея, — и в доказательство я могу исполнить любое твоё желание. Мой отец, король эльфов и фей, позволил мне это. О, маленькая Джейн, я так давно просила его отпустить меня к тебе! Будь добра, девочка моя, пожелай что-нибудь такое, что послужит тебе на пользу!

— Что же я могу пожелать?

— Что угодно; я только не могу заставить других людей любить или ненавидеть кого-то; но ты бы и не хотела этого, не правда ли? И помни: никто не должен знать о нашей встрече. Это тайна...

Джейн прижала к груди тоненькие руки. Недавно она слышала разговор Бесси и Эббот, горничной миссис Рид; они говорили, что если бы она, Джейн, была красива, то её гораздо легче было бы полюбить; тогда она, в своём зависимом, несчастном положении бедной родственницы вызывала бы лишь умиление и сострадание; но кто же может привязаться к такой маленькой уродливой жабе!

— Тогда, пожалуйста, сделай меня красивой!

Джейн была так взволнована, что не заметила, как лёгкое облачко грусти затуманило лучезарное личико феи. Она покачала головой и взмахнула своим волшебным жезлом; золотые и серебряные звёздочки, похожие на снежинки, искрящиеся на солнце, осыпали её с ног до головы.

— Ах! — девочка коснулась своих щёк и почувствовала, что её лицо стало круглее; откинув на плечи капор, провела рукой по волосам — и ощутила, какие у неё теперь густые и волнистые локоны. Неужели она и впрямь стала красавицей?

Фея протянула ей крошечное зеркальце в золотой рамке; оттуда на Джейн глядела новая, другая девочка, похожая и непохожая на неё одновременно. У неё были те же зелёные глаза, но опушенные длинными, загнутыми кверху ресницами; её носик имел идеальную форму, на розовых щёчках красовались ямочки, а алые губки напоминали бутон розы.

— О, спасибо! Спасибо! — Джейн задыхалась от счастья; но вдруг внезапная, тревожная мысль охладила её восторг. — А как же... ведь меня теперь не узнают!

— Об этом не беспокойся, — ответила фея, — отныне все будут помнить тебя именно такой. Это магия...

— Джейн! Где ты, Джейн? — послышался приближающийся голос няни Бесси.

Фея вздохнула, наклонилась и поцеловала девочку в лоб; горячие слёзы так и брызнули у Джейн из глаз: никто ещё не был с нею так ласков — даже Бесси, которая относилась к бедной сиротке лучше всех в Гейтсхэде.

— Ступай, Джейн. И помни: если тебе будет трудно, позови меня — я приду!

И растаяла в воздухе. Только золотая дымка осела на траву. Обернувшись через плечо, Джейн побежала навстречу няне.

— И любите же вы забираться в такую даль, Джейн! — воскликнула Бесси. — Наденьте капор, не то миссис Рид станет сердиться! Скорей, скорей, опоздаете к обеду! Да вы никак плакали! Нельзя, нельзя портить слезами такие красивые глазки... Ну, улыбнитесь же, Джейн! От вашей улыбки даже светло становится...