Маловероятное 2.4.: Зелье Пандоры

— Отец был безумно мрачным типом…

Скамандер издал какой-то сдавленный звук, подозрительно напоминавший смешок, но Снейп не обратил на него внимания.

— Когда я был совсем маленьким, я его почти не видел. Отец пропадал на работе допоздна, и часто меня отправляли спать раньше, чем он возвращался. Но даже когда отец приходил пораньше, он почти сразу запирался в своём кабинете.

Кабинет… Даже сейчас, после стольких лет Северус помнил, каким ореолом таинственности веяло от этого места. Отец там «работал», как говорила мама. Отец запирал кабинет на ключ. Отец выходил оттуда то довольным и насвистывавшим, то мрачным и хмурым. Последнее с каждым годом случалось всё чаще. Тогда же в кабинет перекочевала и бутылка виски.

— Я был уверен, что там скрыт какой-то секрет, — Северус смущённо потёр пальцем висок. — И однажды прокрался к двери кабинета и повернул ручку.

— Просто повернул? — удивлённо приподнял брови Скамандер. — Да ладно?

— Просто. Повернул. Ручку, — с нажимом повторил Северус. — Дверь распахнулась. И… — он пожал плечами, — там не оказалось ровным счётом ничего интересного. Во всяком случае, для ребёнка. Только бесконечные папки с бумагами.

Скамандер помотал головой.

— Так. Подожди-подожди. Не сочти за сословный снобизм, но твой отец вроде как был шахтёром, а не бухгалтером. Зачем ему столько бумаг?

Снейп устало вздохнул.

— Инженером. Он был инженером-взрывником. Это «немного» другое. Но главное — он занимался делами профсоюза шахтёров. Зарплаты, пособия по инвалидности, решения по стачкам…

— А, ясненько… Ты ещё скажи, что он был коммунистом, — хмыкнул Скамандер. — И хранил в книжном шкафу сто пятьдесят пыльных томов то-ва-рис-чей Ленина и Маркса. Но Мерлин с профсоюзами. Ты остановился на том, что попал в кабинет и ничегошеньки там не нашёл. Зачем ты тогда об этом рассказываешь? А… — догадался он, растягивая губы в усмешку. — Ты попался?!

Скамандер снова плюхнулся в кресло-качалку и принялся раскачиваться с самым что ни на есть довольным видом. Снейпу безумно хотел застопорить ненавистную качалку, да так, чтобы Скамандер вылетел оттуда головой в стену, но понимал, что это, к сожалению, ни к чему не приведёт.

Он смерил свою галлюцинацию ненавидящим взглядом и продолжил:

— Да. Я попался. Отец обнаружил незапертую дверь, открыл её пинком и принялся всё обшаривать. Когда он наткнулся на меня… — Северус вздохнул и прикрыл глаза. — Он вытащил меня оттуда за ухо. Он орал так, что у меня чуть не лопнули барабанные перепонки, и тряс, как кулёк с мукой. Он выволок меня на лестничную площадку и пообещал, что спустит с лестницы, если я ещё хотя бы раз подойду к двери. Потом… потом пришла мать, и я кинулся к ней.

Да, ему было восемь, и он считал себя гордым и взрослым. Но испуг, и («Что уж тут скрывать?») боль — Тобиас сжал его плечо так, что, казалось, кость вот-вот хрустнет, — сделали своё дело. Северус опрометью бросился под защиту Эйлин, пряча невольно выступившие слёзы страха и… разочарования? Обиды? Несправедливости? Он ведь ничего не сделал, не порвал, не испортил и не спрятал — только хотел узнать, почему кабинет имел над отцом такую странную власть. И вдруг столкнулся с настоящим чудовищем.

— Вот тогда-то Тобиас в первый раз назвал меня трусом.

— А были и другие разы?

Снейп горько скривился:

— А ты как думаешь? Ты же видел его сегодня: «Как ты выжил при таких нежных ручках?»

Эйлин тогда всё уладила. Проявив полнейшее хладнокровие к случившейся сцене, она выделила «главное»: открытую без ключа дверь. У Северуса случился первый выплеск стихийной магии. Безобразную сцену она превратила в праздник, одновременно оправдав сына перед мужем — и постаравшись отвлечь маленького Северуса, переключив его внимание на то, что теперь он настоящий волшебник. Обычно грубоватая, считавшая, что с детьми не следует сюсюкать и возиться: пусть растут, как будущие взрослые, — в тот раз Эйлин была необыкновенно нежна с сыном. Вечером она сидела у постели Северуса, пока тот не уснул, вполголоса воркуя, какой чудесный мир ожидает его впереди, и гладя его волосы.

Она думала, что всё уладила. На самом деле, трещина, пролёгшая между отцом и сыном в тот день, год за годом становилась только глубже. Северус так никогда и не простил отцу ни боли, ни грубых слов. До сих пор он во всём старался подражать ему, но теперь стал поступать назло. Чурался магловских развлечений. Проваливал любые попытки обучить его боксу. Никогда первым не завязывал разговора с Тобиасом, а когда тот спрашивал — отвечал коротко и односложно.

Тобиас был католиком, и пусть его почти не волновало, что Эйлин — ведьма («Все женщины ведьмы, ты просто единственная, кто призналась», — смеялся он), но… Единственный сын — это другое. Северус забросил ходить в церковь и читать Библию, хотя когда-то, желая произвести на отца хорошее впечатление, знал её почти наизусть. В следующий раз он встретился со Священным Писанием, только когда примкнул к Пожирателям Смерти. Есть ли более странное совпадение? А, может, не настолько уж странное? Зато книги по магии читал запоем, да и вообще явно обещал вырасти «книжным червём», что, разумеется, не могло не злить Тобиаса. Как и то, что в первое же лето после Хогвартса Северус вернулся в Коукворт, щеголяя исправленным акцентом и почти карикатурной манерой растягивать слова, подслушанной у Люциуса Малфоя.

Каждый поступок Северуса был местью, а магия стала своего рода заговором, тесной компанией для них с матерью, куда Тобиасу пути не было. Мать принимала эту игру, и со временем — всё охотнее, особенно когда их с отцом отношения начали катиться под гору.

В кабинете отца действительно было слишком много бумаг. Он знал о шахтах практически всё, в том числе то, чего знать не следовало. Теперь, только теперь, вдоволь покопавшись в воспоминаниях Тобиаса, Северус, наконец, понял, в чём была причина вспышки ярости, обрушившейся на него в тот далёкий вечер. Многие документы, которые Тобиас держал дома, были попросту опасны. Скажем, отчёт о том, что один крупный угольный разрез необходимо закрыть не менее чем на полгода и реконструировать — иначе он грозит обрушиться в любую минуту. Один этот отчёт стоил больше, чем их дом в тупике Прядильщиков. Но были и другие. Силикоз. Метан. Радиация. Бесконечные нарушения техники безопасности. Махинации компаний по страховкам. Все эти нити сходились к профсоюзу, а внутри профсоюза — к Тобиасу Снейпу. Ему было, чем давить на компании, выбивая повышение зарплат для горняков или годовой запрет на привлечение иностранной рабочей силы.

Только вот выяснилось, что и у компаний были возможности надавить на него в ответ. Северусу было девять лет, когда отец сел в тюрьму — за драку в баре. Трое человек, решивших напасть на одного, и получивших увечья, — почти нормально, особенно когда за дело берётся некто, всю жизнь увлекавшийся боксом. Но когда эти трое обращаются в суд, чтобы посадить того, кому не удалось стать их жертвой… и когда суд соглашается с их мнением… — это уже нечто из ряда вон выходящее. Тюремный срок был небольшим, однако с работы Тобиаса уволили. И больше никогда не взяли.

Три года спустя Эйлин была готова втихаря подделать документы и объявить Северуса сиротой: это давало право хотя бы на стипендию Хогвартса. Отец не позволил. Что там у них произошло, Северус не знал даже сейчас, хотя, пожалуй, мог бы догадаться, представив… — драккл, какая нелепая мысль! — представив себя на его месте. Тобиас должен был пообещать Эйлин, что выкарабкается. Что найдёт выход. И он должен был его найти. Вот как появился клуб «Стальной кулак»…

Тогда он обратился к сыну с предложением сделать что-то вместе, кажется, в последний раз. Тобиасу нужны были лишние руки, чтобы помогать в клубе. Но Северус, разумеется, отказался. И не передумал даже тогда, когда отец постановил, что «тунеядцам деньги на карманные расходы не положены».

«К лучшему», — скажет Эйлин. Потом. Когда выяснится, что на самом деле Тобиас занимался не только боксом. О, она подозревала ещё с тех пор, когда сунула нос в бумаги мужа, пока тот был в тюрьме. Но узнала только… да, как раз в семьдесят пятом. Летом. Четыре месяца тому назад. Двадцать восемь лет тому назад.

— Я помнил, как они шептались на кухне. Помнил её голос: умоляющий, испуганный, говоривший что-то о «дурной компании» и о том, что «это тебя погубит». Сколько лет я думал, что мама имела в виду алкоголь…

Снейп нервно барабанил пальцами по подлокотнику. Скамандер затих, в кои веки чувствуя, что если произнесёт хоть звук, это по настоящему плохо для него закончится. А Северус так и эдак вертел в голове картинки, промелькнувшие за зрачками Тобиаса Снейпа в те несколько минут, что их взгляды встретились в темноте церкви. Второй смысл в этих образах не просматривался. Тобиас был горным инженером, и пусть порой ему не хватало теоретических знаний, в том, что касалось взрывчатки, пробелов в его знаниях не было. Горячее желание отомстить и обида за невозможность найти работу по специальности, помноженные на странную мешанину принципов. И клуб — фантастически удобное прикрытие, чтобы встречаться с кем угодно и передавать им что угодно.

— Она боялась, что его снова посадят, и вы останетесь без гроша?

Глаза Скамандера подёрнулись сочувствием. Он пересел на подлокотник соседнего кресла и едва не протянул руку, чтобы дотронуться до плеча Северуса. Тот резко отстранился.

— И это меня в детстве называли «маменькиным сынком»… — прошипел он сквозь зубы, вскакивая и принимаясь мерить шагами комнату.

Наконец, он остановился возле стола и тяжело опёрся на него ладонями. Столешница утопала в свитках, полки позади Снейпа были плотно забиты книгами, справочниками и документами. Прошло всего полтора месяца, как он въехал в кабинет, а тот уже начал напоминать осиное гнездо — пещеру, построенную из бумаги и пергамента. «Зачем мне столько документов?»

— Скамандер, ты живёшь в стране розовых пони? Мой отец, когда профсоюз не мог добиться закрытия аварийной шахты, просто дожидался ночи и взрывал под опорами динамит. А другие ребята, с которыми он был знаком, иногда взрывали и офисы. Полиция? Нет, полиция могла списать эти инциденты на случайность, ИРА, хоть на пришельцев. Но вот люди, которые получали деньги от шахт… Такие люди не верят в случайности.

В семьдесят пятом их дом снова превратился в ад. Эйлин, острая на язык, язвительная и скандальная Эйлин, в кои веки не требовала, а умоляла. Это ни к чему не привело. Тогда она пригрозила сообщить полиции. Тобиас в ответ пригрозил развестись. И всё стихло. Северус помнил, как тогда не понимал, не хотел понять, почему мать отступила.

— Я уговаривал её уйти. А она гладила меня по голове и говорила, что я ничего не знаю о семейной жизни…

Его пальцы впились в подлокотники кресла.

— Мне было восемнадцать, когда она умерла. Разрыв сердца. Мама прожила эти годы в постоянном стрессе, и, в конце концов, стресс убил её. Но она не захотела уйти от отца. «Пока смерть не разлучит нас», — это ведь для него должно было что-то значить. Глупая магловская клятва…