Юла и якорь. Опыт альтеративной метафизики

* * *

Свой вклад в жизнь Публички внесли девяностые – скорее, они заставили удивляться стойкости этого оазиса. Вроде бы всюду царила разруха – в домах, на рабочих местах, в мыслях, – но не в разговорах обитателей Публички. Где-то в середине девяностых завсегдатай Библиотеки и мой знакомый Т. позвал меня в курилку – одно из самых вдохновляющих мест обитаемой библиотеки: сколько мыслей там было обдумано, да и планов составлено немало. Т. достал из кармана пачку хороших сигарет (наверное, потому и пригласил), мы закурили. После некоторой паузы Т. спросил:

– А ты заметил, как обносились профессора?

Заметить это было нетрудно. Годами знакомые лица, да и незнакомые, но относящиеся к привычному контингенту, – еще совсем недавно они принадлежали к социально благополучной прослойке общества: кожаные портфели (сдаваемые на входе), приличные пиджаки, обувь – новая и недешевая. Теперь вроде бы и вещи те же самые, но ведь семь лет прошло, а они те же самые. В столовой частенько берут только чай, иногда по-пижонски, с лимоном, и разворачивают что-то принесенное с собой. А как раз сегодня, проходя мимо одного из столов, за которым сидел профессор соседнего факультета, рядом с увесистым томиком И. И. Срезневского я обратил внимание на перемотанную изолентой шариковую ручку. Впервые в Публичке я увидел такое – так что профессора и вправду пообносились. Но почему-то я ответил Т.:

– Да ладно, ты на себя посмотри.

Он, однако, вместо этого посмотрел на меня – и улыбнулся. Как и я. После этого мы смеялись минут пять, благо что других читателей в курилке в тот момент не было. А рядом, по Невскому, уже ездили мерсы и бумеры.