Юла и якорь. Опыт альтеративной метафизики

* * *

Как бы там ни было, но в годы разрухи Библиотека устояла. Ее катастрофа произошла уже в двухтысячные. Внешне вроде бы ничего и не случилось, даже наоборот, наряду с прежним зданием Публичка (она теперь РНБ!) получила и новое, у парка Победы – но пустуют оба. Библиотека перестала быть храмом совместного чтения. Тому способствовало слишком много причин – от персональных компьютеров и наступления эры интернета до ликвидации курилок, так что тот, прежний формат остался в прошлом. Но возникает вопрос: а можно ли как-нибудь к нему, к осмысленному существованию библиотеки, вернуться? Я не раз задумывался о этом, учитывая, что та же участь постигла и другие традиционные заведения культуры. Набросал даже небольшую заметку, оставшуюся неопубликованной. Вот она.

Далеко в прошлом остались знаменитые придыхания музейных хранителей «В греческом зале, в греческом зале!..». Сегодня музей находится в точке существования, которая противоположна его замыслу: он встроен в процесс демократизации искусства и едва ли не возглавил список тех, кто реализует культуру с доставкой на дом. Музей на электронных носителях, музеи, выдвинутые в интернет так, что их еще остающиеся здесь части едва ли не лишаются всякого смысла… Музеи, добровольно уподобляющие себя шоу-площадкам – и все это подается как насущное требование современности. Что ж, дальше уже «осовремениваться» некуда, реформа правописания дошла до принципа «Как слышится, так и пишется», упразднив тем самым само правописание.

Что же в такой ситуации делать музею, какова его действительная перспектива? Допустим, публика не балует музей посещением или делает это только с целью отметиться в своей причастности к списку достопримечательностей. Как быть?

А вот как – брать пример со священника. Служба в церкви идет независимо от того, сколько там сейчас прихожан: даже если их нет вообще, служение все-таки совершается, и притом не на холостом ходу, а под знаком вечности. В этом сила и могущество церкви.

Настала пора реализовать изначальную метафору: «Музей – это храм памяти и храм искусства», и отказаться от унизительной гонки за каждым прохожим в попытке «впарить» ему искусство, отказаться от поддержки рокового для музея проекта «Культура с доставкой на дом». То есть сами по себе эти формы должны существовать, но они не должны отменять священную литургию ежедневной музейной службы. Это можно представить себе так: в положенное время служитель музея обходит вверенную ему экспозицию, останавливаясь у каждого экспоната и произнося какие-нибудь слова, может быть, просто называя по имени «единицу хранения», которая тем самым, в отличие от просто вещи, будет вещью поименованной, вещью хранимой. Если есть посетители (прихожане в отличие от прохожих) или если того требует чин службы – по случаю юбилейной даты, годовщины или других оснований для поминовения, – следует подробный рассказ. Не будем забывать, что ведь и в церкви есть регулярные службы и есть требы – подобное разделение отлично подошло бы и для музея, вдохнуло бы новую жизнь в запылившиеся закрома.

Для новой (а частично и хорошо забытой старой) жизни музея есть все предпосылки. Во-первых, само искусство в лице концептуализма избрало наконец принцип священной серьезности и чуть ли не полной гибели всерьез. Современные художники-медиумы, в опыт которых всматриваются и вслушиваются окружающие, выступают фактически в роли праведников, что совсем еще недавно казалось немыслимым, поскольку художник в борьбе за свою свободу и признанность вообще отвергал этическое измерение, усматривая лишь в сфере эстетического закон своего бытия как художника.

Музей, пользуясь благоприятным случаем, мог бы перехватить и закрепить эту тенденцию.

Во-вторых, художники представляют самые различные, в том числе и противоположные версии искусства, они ведут борьбу с сильными предшественниками и друг с другом, но все они (все еще!) мечтают попасть в музей. Есть и другие обстоятельства, в частности образовавшаяся пустота святого места. Выход напрашивается сам сбой, и практически нет сомнений, что именно он будет избран. Ведь некоторые музеи, причем наиболее успешные, с самого начала своего существования являются структурами, аналогичными языческим храмам, – Ясная Поляна, Михайловское, Байрейт в Германии могут стать своего рода кафедральными соборами. Нелишне вспомнить, что хранитель пушкинского музея в Михайловском С. Гейченко был своего рода патриархом или, если угодно, признанным «старцем». Пиетет к Пиотровскому позволяет в принципе обрести такой же статус, и тут дело уже в личных качествах.

Итак, священнослужение, отказ от популяризации во что бы то ни стало – вот будущее музеев. Если представить себе возможное развитие храмов культуры в этом направлении, мы получим что-то вроде иерархии приобщенных и различные «коды доступа» к хранилищам. Напрашивается также параллель с канонизацией: включение в основную экспозицию произведений того или иного художника хотя и не будет непременно посмертным, как происходит с причислением к лику святых, но все же потребует некоего аналога «нетленности мощей». В сложившихся условиях музейный хранитель вполне способен подорвать существующее сегодня всевластие кураторов, ибо включение в литургию будет означать присвоение такой единицы хранения, которую не способен продуцировать прижизненный успех.