Дело привидений "Титаника"

— А барыню-то, похоже, того...

Я поглядел ему в лицо, хотя его совсем не было видно в этой, как тот заметил, мзге.

— Очень на то похоже, — кивнул он на мой немой вопрос. — На затылке — явный след от удара тупым и очень твердым предметом... Обо что она могла удариться там, — он махнул рукой в сторону болотца, — в этой жиже?.. Но мало того: похоже, бедняжку еще и душили... Напоследок: для верности. Завтра уточню наверняка.

— Как насчет ограбления? — уже сам сильно в этом сомневаясь, спросил я.

— Нет, кудеярами тут не пахнет, — уверенно решил Варахтин. — Нет, Павел Никандрович. Колечко там с камушком... в опись пойдет. Тысяч на пять, не меньше. И свои не тронули — примелькалось, и чужие не взяли — с пальца никуда... А тот — тот вместе с пальцем откусил бы. Чего ему ловушки посреди болота устраивать? В трясину была охота лезть? Тут, думаю, выше брать надо. Дела с наследством или с долгами...

Максиму Ивановичу уже почти все было ясно. Мне же пока было вполне ясно только то, что домой хода нет, что оставаться здесь до утра, что придется немедля обследовать этот самый «чертов мост».

Через четверть часа я под неусыпными взорами доктора и урядника благополучно закончил опасный цирковой номер на шатких досточках моста. Никаких подпилов там не было, а получалось, что, расщепившись, обломилась доска под скобой и по таковой причине рухнула вниз.

— Не ломовой же она жеребец, чтобы под ней доски разъезжались! — недоумевал в тарантасе Варахтин. — Пудов пять, больше не будет.

Озябши, я достал из саквояжа флажку с коньяком, и мы с доктором сделали пару своевременных глотков.

— Надо было раньше, — довольно крякнув, сказал Варахтин. — Для храбрости.

— Тогда я уж верно за досками б нырнул, пообследовать их там, — пожалел я о своей недоработке.

Пока нас везли обратно, к подъезду усадьбы, я размышлял над тем, как возможный преступник мог заметать следы и как мне утром искать следы именно этой его деятельности, а Максим Иванович продолжал обдумывать дело с другого конца, как истый философ, исследуя причины причин.

— Какой бес погнал этого Обломова в Америку, скажите на милость?! Блажь да и только... Я понимаю, в Италию или в Париж... а в Америку на кой дьявол? Что может погнать туда русского человека, кроме полиции?.. Богатый нашинский увалень устраивает себе и всему семейству туристическую прогулку в Америку... Любопытно, был ли он раньше в том же Париже или нет?.. Короче говоря, собрался он в Америку — и вот начинаются все беды и наказание целого рода. Надо бы для начала покопаться в этих эмпиреях, а не в болоте.

На последнем слове нас слегка тряхнуло, тройка уперлась в какое-то из крылец, и мы, с неохотой выбравшись на скользкий мрамор ступеней, вступили в темные аркады дома.

Аркад там, впрочем, не было, но осталось впечатление, что мы, незваные гости, ведомые каким-то Хароном с фонарем, двигались под высокими арками и сводами замка, давно оставленного людьми. Дом был прямо-таки великокняжеским. Сумрак и опустошенность придавали ему большее величие. Свет фонаря терялся в просторах холодных зал и комнат, мутным отблеском пробегал по багетам огромных полотен, занимавших стены, выхватывал с портретов на мгновение разве что шпору или изящную туфельку, или оборку платья. Лишь однажды, присмотревшись на ходу, я заметил в вышине чей-то грозный взор и мелькнувшую желтизну эполеты. Мебель, покрытая чехлами, громоздилась по сторонам горными глыбами.

— Атлантида да и только! — прошептал редко изумлявшийся Варахтин. — Настоящая Атлантида!

Хароном был один из лакеев. Он провел нас от парадного входа (всё-таки важные были гости!) через дом в один из флигелей, который, как будто только и был жилым. Он устроил нас в теплой диванной и, справившись о всех наших нуждах, вышел. Помню, Варахтин просил кофею, а я — горячего чаю.

Здесь лампа светила веселей, видны были все углы, и я по привычке внимательно огляделся среди шкафов и тусклого сияния книжных корешков, понимая, что вряд ли найду в таком месте какие-нибудь улики.

Нам принесли ужин, вкатили в комнату столик со спиртовкой и чайниками, а потом донеслись ровные и звонкие шаги, и к нам вошел невысокий, ладно одетый и причесанный господин, представившийся доктором, лечащим Анну Всеволодовну.

Та поздняя трапеза началась в молчании. Доктор был подчеркнуто невозмутим, явно ожидая вопросов в полицейском духе, то есть допроса. Мы же соблюдали приличия.

Наконец после второй рюмки Варахтин пригнулся к столу, и я понял, что его терпение иссякло.

— Что же, коллега, вы не скажете нам, в каком теперь состоянии ваша пациентка? — миролюбиво спросил он.

Доктор, с английской тщательностью устраивая себе сэндвич, остро взглянул на Варахтина и искренне вздохнул:

— Пока что куда как неважное. Слишком сильное потрясение. Второе потрясение, заметьте... Вам ведь известно?..

— Известно, — кивнул Варахтин.

— Но сейчас, слава Богу, она заснула наконец. Я решил дать ей капли Шмидта...

— А я бы начал просто с валерьянки на меду... да покрепче, — сказал Варахтин, на что доктор сдержанно улыбнулся.

— Доктор, вы давно знаете свою пациентку? — вступил и я в дело.

— Третий год, — был ответ.

— Она постоянно жила в Перовском вместе с теткой?

— Ну что вы! — даже как-то смутился доктор. — Анна Всеволодовна — воспитанница Елизаветинского института благородных девиц...

— Вот беда-то еще! — так и всплеснул руками Варахтин и снова налил себе рюмку. — Мало кораблекрушения... еще эти прогулки по часам, эти булочки и кисели, старые девы-тюремщицы с нервами и желчью... Совсем барышню погубите!

Доктор посмотрел на меня, словно ища во мне союзника.

— Анне Всеволодовне было позволено пожить с теткой, — добавил он. — У нее не слишком крепкие легкие, а здесь здоровый воздух. Много сосен.

— Для пущего здоровья и болото развели, — съязвил Варахтин.

— Да и погода... — добавил я.

— Погода, заметьте, испортилась только третьего дня, — с достоинством оборонялся местный лекарь.

— Деликатный вопрос. Как вы думаете, девушка любила свою тетку?

Доктор повел бровями и снова сдержанно улыбнулся, чуть покривив губами.

— Мне кажется, что покойная Мария Михайловна была самым близким ей человеком... самой близкой родственницей.

— А сама Мария Михайловна?

— Своих детей у нее не было... Мне кажется, она души не чаяла в своей племяннице... Насколько мне известно, она была строгих правил и за время своего опекунства не растратила на себя ни одного лишнего рубля.

— Покойная вызывала у вас симпатию?

— Честно признаюсь, да! — решительно сказал доктор. — И не только у меня. Можете расспросить всех приличных людей в уезде, которые знали её.

— Итак, с ваших слов, коллега, праведная бережливость тетушки означает то, что с ее смертью никто не мог поживиться ни здесь... ни на стороне? — прищурившись, неторопливо произнес Максим Иванович.

Доктор дернул головой и вдруг вздохнул с явным облегчением. Настороженность спала с него. Он как будто услышал то, что сам хотел сказать, но чего-то боялся.

— Можете считать, коллега, что так я и думаю, — с искренностью сказал он и, чуть помедлив, добавил: — Нетрудно догадаться, что невольно я тоже провожу дознание. Чисто логически… дедуктивно.

— Докторам легко понять друг друга, — решил поддержать коллегу Варахтин.

— Вы осматривали труп? — довольно резко спросил я.

Лицо доктора вновь похолодело:

— Нет, — качнул он головой. — Становой не позволил.

— Вы жили в усадьбе последние дни?

— Видите ли, я живу по соседству, на даче. Еще не все мои пациенты перебрались в Москву.

— Вы не замечали чего-либо необычного в эти дни. Не появлялись ли какие-нибудь новые, незнакомые люди?

И тут в лице доктора вновь произошло резкое изменение. В его глазах блеснула тревога, потом взгляд сделался отрешенным. Потом он сжал губы, вытянул их трубочкой и вдруг резко обернулся к окну, будто кто-то окликнул его оттуда, из холодной тьмы. Мы с Варахтиным тоже невольно пригляделись к окну. Там на черном фоне отражалась лампа, отражались стоявшие за нами книжные шкафы. Там тоже были мы — только в иллюзии.

— Извините, — тихо и смущенно произнес доктор.

— Вам что-то послышалось? — полюбопытствовал я.

— Нет, — решительно тряхнул он головой. — Невольно... Инстинкт.

Он пригнулся к столу, словно подражая недавнему движению Варахтина, и заговорил самым доверительным тоном:

— Видите ли, господа... Я заметил только то, что Мария Михайловна дня три назад, когда мы виделись, была задумчивой... Задумчивой, ушедшей в себя. На нее это не было похоже. Покойница была хозяйственной, хлопотливой тетушкой. И вот...

Доктор заметно съежился.

— Что же? — в тон ему, заинтересованно спросил я.

Он снова обернулся, и, будь я еще студентом, холодок пробежал бы у меня между лопаток при взгляде на окно.

— Видите ли... когда Анна Всеволодовна узнала о несчастье и с ней случился нервический припадок, она вдруг стала повторять, как заведенная, что-то не совсем внятное... будто бы «он предупреждал! он предупреждал!» Я осмелился задать вопрос, рассчитывая, что им смогу прервать ее истерику... дескать, «кто предупреждал?». Она мне в ответ: «Папа!»

Доктор отстранился от стола и стал сосредоточенно вытирать ладони салфеткой, ожидая нашего отклика. Мы с Варахтиным переглянулись. Надо признать, что без особой иронии.

— То есть... она имела в виду своего покойного родителя? — уточнил Варахтин.

— Можно думать по-всякому, — несколько глухо, не поднимая взгляда, ответил доктор. — Анна Всеволодовна явно не в себе. Однако она считает, что ее покойный отец едва ли не накануне являлся ее тетушке и о чем-то предупреждал. Более того, барышне чудится... чудилось, будто она сама видела его сидящим напротив тетушки в одной из комнат... кажется, в кабинете ее отца... то есть в его собственном кабинете... Ей тогда сделалось дурно. Когда она очнулась, уже никого не было.

Доктор замолк, и с минуту мы сидели в молчании.

— Занятно, — проговорил Варахтин, как бы стараясь не глядеть на меня.

— Вы считаете это занятным? — многозначительно усмехнулся доктор.

— Мы даже можем признать нечто среднее между мистикой и явным бредом, — сдерживая улыбку, признал Варахтин. — Если Анна Всеволодовна — натура нервическая, впечатлительная, то она могла бы и прозреть скорую гибель тетушки, и это, если хотите, сверхчувственное прозрение проявилось как бы видением... Почему бы и нет? Подобные феномены описаны.

«Действительно ли ее отец утонул? — признаюсь, не без удовольствия подумал я. — Неужто новый граф Монте-Кристо?»

Гулкий удар раздался в глубинах дома, и доктор вздрогнул, звонко стукнув кончиком ножа по рюмке. Правда, вздрогнули и остальные двое.

За ударом послышались столь же гулкие, мощные шаги и стали приближаться. Мы ожидали в молчании. Наконец дверь отворилась, и в комнату вошел не Каменный Гость, а урядник.

— С людьми что прикажете делать? — бодро спросил он, внеся зябкий, сырой воздух.

— Боже мой! — прошептал доктор.

Оказалось, что урядник, только явившись в усадьбу, арестовал всех попавшихся тут слуг и работников и держал их под запором уже много часов кряду в другом флигеле.