Ведьма, пришедшая с холода

Джордан закатила глаза. Джош почувствовал раздражение.

— Я серьезно, мисс Римз.

Она вздохнула, и Джош приготовился давить на нее, сообщить о своих полномочиях и угрожать. Но она снова вздохнула и распахнула дверь.

— Я знаю, что ты не сдашься, — проговорила она. — Так что входи. Слушай. Неважно.

Ловушка? Возможно, но ему придется пойти на риск.

— Спасибо, — сказал он и вошел, но она лишь покачала головой.

— Ты не поймешь.

Он не знал, как это воспринимать. Но слышал тихое перешептывание Гейба с Таней в зале. Прошел по лестнице на балкон. Света тут не было, так что он легко мог скрыться в темноте.

Джош прижался к стене и прислушался.

Снизу раздался голос Гейба: «Я не собираюсь с тобой это обсуждать». И Морозовой: «Ты солгал». И еще упомянула голема?

Джош нахмурился. Он подвинулся поближе к балюстраде, пытаясь разобрать эту бессмысленную болтовню. «Лед». «Пламя». «Магия». Должно быть, какой-то шифр. И ведь Джордан предупредила его: «Ты не поймешь».

Отчасти он надеялся, что Гейб просто обрабатывает Морозову, чтобы та переметнулась к ним, что все не так, как кажется. Но зачем тогда им этот глупый язык?

Голоса стихли. Джош подвинулся еще ближе к перилам, заглянул вниз. Он едва мог различить полукабинет, в котором они сидели. Гейб отхлебнул у Морозовой пиво. Дружеский, привычный жест, будто они знали друг друга долгие годы.

Джош отпрянул и снова прижался к стене. Его сердце громко стучало.

«Он просто обрабатывает ее», — повторял он себе снова и снова, но странные кодовые слова крутились в его мыслях. «Я не допущу, чтобы его получило Пламя. Носитель не может перейти к Пламени». Кто этот Носитель? Пламя? А Лед — это Россия? В этом был смысл, хоть какой-то. А Соединенные Штаты — Пламя? Но нет, она ведь сказала «американцы», будто это было другое.

Голоса Тани и Гейба сливались: слишком тихо, чтобы Джош мог расслышать. Мрачная ярость зрела в его груди. Он хотел прыгнуть с балкона, вынуть пистолет и наставить на них обоих. Потребовать ответов. Но, конечно, ничего такого он не сделал. Он же не дурак. Он просто стоял в темноте и слушал.

***

— Сюда, мистер Соколов. Смотрите под ноги. — Американец указал на яму посреди тротуара. — Не хочу, чтобы вы споткнулись и ударились головой.

Он усмехнулся и подмигнул. Максим ответил слабой улыбкой. Американец был дружелюбным человеком, общительным, обаятельным. Это он вытащил Максима из конспиративной квартиры до прибытия КГБ, посадил в машину и даже предложил ему свою сигару.

«Поможет успокоиться», — объяснил он.

Не помогло, но Максим оценил жест.

— Мы в городе, — сказал Максим: нелепое замечание. Но после ужасной ночи в голове остались лишь нелепости. — А это разумно — перемещать меня, когда сотрудники КГБ так близко?

— Все будет хорошо, мистер Соколов. Даю слово. — Они стояли у двери, и американец («Дом, его зовут Дом» — Максим знал, что нужно помнить имена своих защитников) сунул руку в карман и достал ключ: большой, медный, старинный. Замок издал щелчок и заскрипел с поворотом ключа. «Странно», — подумал Максим.

— Это нейтральная конспиративная квартира, — объяснил Дом и открыл дверь. — Поэтому здесь безопаснее. КГБ про нее не знает.

Дом вошел, растворившись в темноте. Максим помедлил: что это значит — «нейтральная конспиративная квартира»? Разве суть любой американской конспиративной квартиры не в том, чтобы про нее не знал КГБ? Но замешкался лишь на секунду, ведь он не хотел оставаться на виду. А переступив порог, почувствовал напряжение в затылке. Потер голову. Как он устал.

Дом закрыл дверь, запер — снова этот странный щелчок и скрип — и включил свет в комнате, которая оказалась маленькой гостиной. Максим поморщился. Воздух внутри обладал странным металлическим запахом, будто они находились в автомастерской, а не в квартире. Максим снова потер затылок: боль нарастала.

Дом посмотрел на него и слегка улыбнулся.

— Давайте устроим вас в спальне, — предложил он. — Пусть вам там будет хорошо и уютно.

Максим кивнул. Металлический запах усилился. Он не был неприятным, просто нервировал. Максим не мог понять, откуда он исходит.

Дом провел Максима по коридору в маленькую спальню. Никакой мебели, только матрас в углу.

— Понимаю, это не вполне «Ритц», — сказал Дом, — но тут вы в безопасности.

Максим кивнул. Головная боль распространилась на позвоночник. Ему требовался отдых. Лечь. Попытаться уснуть.

Он пересек комнату и упал на матрас. Дом смотрел на него, опершись о дверной косяк.

— Долгая выдалась ночка, — извинился Максим.

— Верно. — Дом улыбнулся, вынул половину недокуренной сигары. — Я знаю, что вам поможет развеяться.

Максим взглянул вверх. Неужели замок в двери светится? Нет, это просто луна. Воображение разыгралось.

— Скажите, мистер Соколов, — проговорил Дом, крепко впившись зубами в сигару. — Вы играете в шахматы?

Эпизод 13
Макс Глэдстоун, Линдси Смит
Рабочее время

1.

Прага, Чехословацкая Социалистическая Республика

2 марта 1970 года

Летчик из ЦРУ готовил самолет в предрассветной стуже.

Каким бы вы его себе ни вообразили, вас бы ждала неудача. Его начальство не поощряло людей заметных, и он вел себя так, чтобы не привлекать внимание, неодобрительное в том числе. Он не рисковал. Приходил на встречи заранее. Курил, но не больше трех сигарет в день. Не пил вне дома. Последнее похмелье он испытал в 1959 году. На что бы его ни подначивали, он не велся.

Летчик обходил самолет и сверялся со списком. Наледь на крыльях — отсутствует. Отсек для шасси — без мусора. Заклепки — не болтаются. Он проверил два списка: один на планшете, другой — в своей голове. Тот, что он помнил наизусть, включал несколько тайных пунктов от Лэнгли. Большинству список на планшете из-за этого показался бы бесполезным. Но летчик не относился к большинству.

Подъехал топливозаправщик. Летчик поприветствовал команду, кивнув и махнув рукой: когда им приходилось говорить, они пользовались ломаным немецким. Летчик превосходно владел немецким, как и чешским, но не хотел, чтобы команда знала, что он говорит на этих языках. Он поблагодарил их жестом. Они помахали в ответ. Любой из команды заправщика позже сможет дать только такое описание летчика: некто в перчатках, шапке, шарфе, куртке.

Небо над аэродромом светлело.

Пражский утренний мороз звенел в воздухе. Дыхание летчика поблескивало льдинками. Он стоял перед носом своего самолета, засунув руки в карманы, и смотрел на ровный стеклянный изгиб кабины пилота. Поднялся на цыпочки и снова встал на всю ступню.

Ему нравилось ждать. Он любил такие паузы, когда напряжение росло, как у кобры перед броском. Все знакомые летчика представляли себе полет как-то иначе. Для него волшебство заключалось в подвешенном состоянии: магия койота[76] — перемещаешься по воздуху не падая, главное — придерживаться плана и не слишком задумываться. Делать то, что требуется, вовремя.

Солнце показалось на горизонте. Летчик взглянул на часы. Не опаздывают. Пока нет.

***

Гейб Причард проехал под кирпич, заскользил по снегу и ударил по тормозам, резко остановив «москвич» у подъезда серого многоквартирного дома. Алистер Уинтроп курил на тротуаре, закутавшись в блестящий мех и черное шерстяное пальто, и походил на напомаженного оборотня. Агент повернулся к Гейбу с недовольством человека, которого подняли слишком рано по слишком незначительной причине.

— Гэбриел. Я уже собирался уходить. Уверен, ваше срочное дело могло подождать до утра.

— Мне нужна помощь, Алистер. — Гейб перепрыгнул через четыре ступеньки, подергал ручку двери — заперто, конечно, — встал на колено и вынул отмычки из внутреннего кармана куртки. Руки дрожали. Сердце билось слишком часто. Он закрыл глаза, вдохнул поглубже, постарался не злиться — безуспешно. Как мало времени.

— Ну ладно, раз уж хотите делать это у всех на виду. — Британец взбежал по ступенькам и распахнул пальто, словно крылья, чтобы спрятать Гейба.

Гейб усомнился, что парус пальто Алистера поможет ему избежать внимания, но вдруг хорошо одетые мужчины в Праге регулярно играли в эксгибиционистов. Видал он в своих путешествиях и более странные местные обычаи. Но он отвлекся. Это все адреналин, путает ему карты.

— Что, скажите, привело вас в такое состояние?

Со второй попытки Гейб чуть не сломал отмычку. Снова адреналин. Никого на улице, окна закрыты. Может, если он будет говорить, это пойдет на пользу?

— Прикрытие Дома рассекречено. — Алистер молчал: он был величественным и бесстрастным, ждал, когда ему сообщат больше. — Пламя каким-то образом оказалось на конспиративной квартире раньше русских. Они знают о запасном плане Дома, могут перехватить объект перед самолетом.

Вот это разоблачение — объявить о таком вслух. Черт. Нет времени. Соберись. Вдохни. Напрягись, покрути отмычку, зацепи. Замок щелкнул, ручка повернулась, дверь открылась, он рванул внутрь, Алистер за ним.

— Вашего человека не будет дома. — Взбегая по лестнице вслед за Гейбом, Алистер, похоже, ничуть не запыхался. Его голос почти не дрожал. — После того что случилось вчера ночью.

Он не сказал «после рейда». Когда кагэбэшники ворвались в конспиративную квартиру ЦРУ, которая считалась неприступной и, естественно, тайной. После долгих месяцев планирования спасение перебежчика провалилось из-за каких-то махинаций горстки сектантов, боже правый. Ведь все их предосторожности касались КГБ, а не детских сказок.

Опять-таки это все Гейб виноват. Он виноват, что Дом бежал. Он виноват, что Дом, возможно, уже погиб, убит волшебной или обычной пулей, а Максим Соколов, перебежчик и Носитель элементаля, в руках Пламени.

— Вы ведь поможете мне найти его. — Гейб повернулся к Алистеру на четвертом этаже, чиркнул по деревянному полу ботинком, покрытым таявшим снегом, оглядел стены, выкрашенные когда-то белой краской. Квартира Дома находилась за лестничной клеткой, окнами выходила на улицу. Гейб подбежал к двери — конечно, черт возьми, закрыта.

— Со своей... — Даже теперь, после всех этих безумных последних месяцев, его голос дрогнул, когда он произносил: — Своей магией. Если мы найдем что-то, что принадлежит ему, вы сможете проделать, как ее, синекдоху...

— Симпатическую магию.

— Неважно. — Дверь плохо входила в косяк. Он опустился на колени, заметил свет, пробивавшийся сквозь щель. — Засов. Проклятье.

— Отойдите, — сказал Алистер.

Британец так долго разыгрывал из себя щеголя, что даже Гейб, не отличавшийся легковерием, забыл, кто тот на самом деле: ветеран разведки, ковбой старой закалки, Джеймс Бонд, мать его, а еще — волшебник.

Гейб отошел в сторону.

Алистер вынул руки из карманов, аккуратно снял перчатки. Расправил плечи, руками очертил в воздухе два идеальных круга. Гейб увидел — нет, он не мог этого видеть, он ведь знал, что магия так не действует, — дуги света, следующие за кончиками пальцев Алистера. Весь мир, вместе с Алистером, замер.