Группа дополнительных занятий

– “Заниматься самим, не надеяться ни на кого”, ну обалдеть теперь, – говорила стриженая сестра, а брат ее кивал. – Старый жирный сачок.

– Да ладно, – сказал Ферик, – нормальный, вроде, мужик.

Кенан сделал похабный жест в районе паха. Собрание заржало. Элин закатила глаза.

– Он натурально получше некоторых, – сказала пухлая девица, заправила каштановую прядку за ухо. Качнулась серьга. – Материаловед, зараза, помните? Вообще другие вопросы, как будто выдумал на ходу...

Материаловедения у Элин в расписании не было, а у брата с сестрой, видимо, как раз было, потому что они разом согласились, обложив профессора Фараго заковыристыми матюгами.

Кто они такие тогда? Будущие создатели амулетов или будущие рисовщики охранных заклинаний? И то, и другое – весьма благородные и вознаграждаемые занятия для магов без мозгов, подумала Элин. Работа руками – это низко и глупо. Дважды глупо, если имеешь дар.

– ...сосуд?

Элин снова прислушалась.

– Нас отпускали уже без этого, – сказал Кенан, сцепил запястья друг с другом. – Суд решил – значит, все, типа можем находиться среди людей, шагайте учитесь. Ну, нацепят браслет-то этот, пока условное, и все. И без паладинов, а то они будут заниматься кем попало.

– Интересно, демон или дух, – протянула Резель, обхватила себя за плечи. Сквозняк раздувал воротник ее легкой кофты.

– С демоном бы не пустили, – сказала девица с серьгами без всякой уверенности.

– Наоборот, с демонами отправляют сразу, – сказала стриженая сестра. – Как запечатают и освидетельствуют, типа не опасны. Они сами просятся, либо это, либо вообще казнят. – Она медленно провела пальцем у горла, выпучила глаза и с хрипом вывалила розовый язык.

Кто и почему решил, что смерть менее привлекательна, чем пребывание в Ея Императорского Величества Училище магических умений и промыслов, подумала Элин.

Сосуд – это, однако, даже хуже, чем уголовник. Потому что маг, пусть и преступный, есть не более, чем человек. Что может выкинуть дух или, еще краше, демон, заключенный в живом сосуде – заранее неизвестно.

Видимо, расчет на то, что местные студенты загрызут и духа, и демона, и всех богов войны и раздора, проглотят вместе с сосудом и пойдут покурить.

Госпожа Деак явилась, как обычно, в безразмерной своей кофте, и Элин, которой холод заползал по чулкам вверх под юбки и обнимал ребра под пиджаком, на сей раз ей позавидовала. Госпожа Деак открыла аудиторию, прикрикнула: не ломиться, где ваши манеры?!, и неторопливо вошла. На Элин наперли сзади, как волна на плотину, она уперлась каблуками, подождала, пока госпожа Деак прошествует в двери, и только тогда сдалась под напором. Ее выпихнуло из дверного проема, как пробку из бутылки, вынесло на условный простор, Элин прошла по инерции до среднего ряда и остановилась оглядеться. У окна будет холодно... в любом случае будет холодно, в спину надует. Но у стены хотя бы только в спину, а не...

У стены, опять за второй партой, уже сидел то ли сосуд, то ли все-таки уголовник. Цепь от скобы до наручника висела дугой. Элин поежилась, шагнула было к ряду у окна, но он уже был весь занят, и средний – наполовину.

Элин выпрямила спину и села сразу за новеньким. Подумала мстительно: а вас, трусов, продует.

Новенький коротко обернулся на нее, растянул губы то ли в улыбке, то ли в гримасе боли, и отвернулся снова. Элин уставилась мимо его головы.

Госпожа Деак взяла линейку и помахала ею вертикально. Элин тут же вскочила, и вскочила за нею, кутаясь в кофту, Резель, а остальные сидели и галдели. Госпожа Деак подошла к первой парте и с треском врезала по ней линейкой. Сидевший спиной к ней Ферик подскочил, закрутился и поднялся, и вся группа следом. Новенький оказался выше Элин на полголовы.

– Дурные манеры – гнилой корень вредного поведения, – сказала госпожа Деак. – Из дурных манер произрастает неумение сдерживать себя, что ведет к неприличным, непохвальным, небогоугодным поступкам. – Она прошлась перед доской, похлопывая линейкой по ладони. Поскрипывали чьи-то ботинки и пол под ними. Госпожа Деак направила туда взор черных глаз-изюмин и проговорила, повысив голос: – Никто из вас, я полагаю, не отягощен избытком выдержки и воспитания. И тем не менее, в моем классе я не потерплю разгульного поведения. А теперь, – она улыбнулась, сменила тон на благонравный, и наверняка напомнила бы Элин бабушку, если бы она ее знала, – помолимся же вместе за здравие болящей государыни.

Уже вторую неделю основные заклятия начинались с молитвы за здравие. До этого была молитва о наставлении на истинный путь после той же самой речи про манеры, которую госпожа Деак с малыми вариациями говорила каждую их встречу. Элин вторила “избави тело от мучений и мытарства, как избави душу от грехов”, стараясь пошире открывать рот: госпожа Деак ревниво приглядывала, кто старается, а кто отлынивает. Вот она, напевно говоря сама, подошла к ссутулившемуся и еле двигавшему губами Кенану, линейка взрезала воздух со свистом и стеганула по лопаткам. Кенан дернулся вперед, ударил бедрами в парту, она загрохотала, а Кенан выпрямился и говорил теперь, широко разевая рот и показывая зубы. Зубы у него были крупные. Элин прислушалась. В маловнятном гуле (она и сама не знала этой молитвы две недели назад) разобрала голос новенького. Он шепелявил, но слова явно помнил. Набожен? Быть может, паладины научили. Интересно, что будет с демоном, если сосуд, в котором он заключен, скажет молитву об изгнании зловредных сутей и диаволов?

Демонологии в расписании на этот год не было. Элин старательно подумала: ну и что, скоро я снова буду в университете, и уж там изучу все как положено.

Госпожа Деак проговорила драматически последнее: “...простить нам все согрешения, грехопадения и беззакония”, выдохнула и показала линейкой садиться.

– Мой покойный супруг говаривал, что магическое искусство стоит на трех столпах: способности, знании и навыке.

Ваш супруг, подумала Элин, вычитал это в “Дорогах чародея”, но на всякий случай записала: вдруг станут проверять конспекты. Госпожа Деак прохаживалась у доски, лаская линейку, и напевным голосом вещала:

– Знание есть ваша внутренняя библиотека, наполнить которую следует обильно и разнообразно. Ваш ум не сможет вспомнить того, чего когда-то не знал, посему не следует лениться в заучивании. И сейчас я проверю, как вы запомнили предыдущую тему.

Элин быстро перекинула страницы тетради и впилась взглядом в строчки, ровные поначалу и едва различимые под конец.

– Минейр... – госпожа Деак веско коснулась краем линейки парты перед новеньким. Он встал, зазвенев цепью, откашлялся и после паузы сказал негромко, так, что Элин пришлось податься вперед, чтобы расслышать:

– Катона.

У тети была подруга, подумала Элин, у нее дочь вышла замуж и стала по мужу Катона. Какой-то то ли чеканщик, то ли ювелир...

– Минейр Катона, в моем классе положено вести записи.

Новенький помолчал. Кто-то что-то прошептал с задних рядов, в аудитории хихикнули. В присутствии паладина не веселились, подумала Элин.

– Тише! – выкрикнула госпожа Деак, пристукнула линейкой. – Что за отвратительная мода шуметь, когда говорит преподаватель? Внимательно. А вы, минейр Катона, неужели надеетесь на свой ум больше, чем на записи? Тогда расскажите нам, будьте так любезны, виды печатей.

Элин пробежала глазами схему, убедилась, что все помнит, и уставилась в спину новенькому. Курточка у него была видавшая виды, а из воротника торчал крупный серый ярлык. Катона... еще был на улице Башмачников мастер, минейр Катона, тетя починяла у него перчатки.

Отвечал кое-как.

– Отвратительно, – сказала госпожа Деак, наконец. – Учтите, я буду присматривать за вами, молодой человек, и не надейтесь на поблажки. Вам и так давали слишком много поблажек, судя по тому, – она поддела линейкой цепь, рука новенького качнулась вперед, – в каком вы положении. Садитесь.

Новенький сел, а Элин повторила про себя: печати закрывающие, печати обнаруживающие, печати отводящие...

Линейка указала на всклокоченного пацана, который пытался спрятаться за стриженой сестрой, и ему это почти удалось, благо она была шире. Пацан встал, назвал фамилию и проблеял про печати... запечатывающие?..

Под смех в аудитории госпожа Деак сказала: отвратительно. Садитесь и не позорьтесь. Элин подняла руку. Госпожа Деак скользнула по ней взглядом и вызывала Ферика. Тот худо-бедно ответил, и госпожа Деак сказала открывать тетради и записывать: виды печатей по признаку нанесения. Элин размяла правую кисть, поставила точку в начале строки и уставилась на доску. Но доска была чистая, а госпожа Деак говорила, как обычно, вслух, на память, без пауз, четко и монотонно. Печати видимые, печати невидимые, печати внешние... внешний есть не находящийся внутри предмета и не встроенный в его структуру, а прикрепленный в иное время, чем время сотворения предмета, и имеющий свою структуру, которая дополняет, но не изменяет структуру предмета... Элин едва успевала макать перо в чернильницу. Слово ложилось на бумагу за словом, в аудитории стоял скрип перьев и шуршание. В окно влетал топот: группа, у которой были сейчас гимнастические упражнения, бегала вокруг основного здания. По их шагам можно было определять, какая сегодня погода, не выглядывая наружу: в дождь протоптанная поколениями “полешек” тропа превращалась в грязное месиво, и хлюпанье стояло, как на похоронах.

– ...возымела действие, материал печати и материал предмета должны образовать устойчивую материальную связь. Разрыв связи и разделение материала печати и материала предмета влечет нарушение печати...

К концу занятия у Элин вступило в локоть, а пальцы разогнулись только с помощью другой руки.

В коридоре ее догнала бледная еще более, с синим краем губ, Резель.

– Можно взять твои конспекты по развеиванию?

В какой именно момент времени и с какой это стати мы перешли на “ты”, подумала Элин, но сдержалась. Отошла в сторонку, встала под фреску с криволицым магом, который то ли убивал, то ли поднимал из мертвых такого же криволицего ребенка невнятного полу, и сказала:

– В моих конспектах все то же самое, что нам дает профессор Иллеш.

Резель улыбнулась, сказала тихо:

– Ясно. Просто ты так хорошо отвечаешь.

Я все это проходила и сдала, подумала Элин, и мне бы перезачли, если бы у кого-то в этом заведении была совесть.

Вместо этого сказала:

– У меня хороший учебник.

– Как у Ферика, да? А я не успела, – пожаловалась Резель, подержала нос в кулаке. – В библиотеке все так быстро разбирают... А можно попросить у тебя учебник тогда? На пару дней, я перепишу.

– Это не Фабиан и Сомодь, – сказала Элин.

– Ну хоть какой, правда...

– Это Ван ден Бринк.

Резель похлопала глупыми глазами. Элин подумала: с кем я учусь, боги мои и все святые. Сказала:

– Университетский.

– О! Правда? Он самый лучший ведь, да?

Элин сдержанно улыбнулась и подтвердила: самый лучший, вне всяких сомнений.

– А можно, можно мне его? Пожалуйста! – Резель схватила ее за руку, и даже через рукав захолодило от ее пальцев. – Я очень аккуратная, я верну.