Группа дополнительных занятий

Аудитория застонала и нажаловалась на учебники и профессора Иллеша. Профессор Коппенс взял мелок и быстро написал на доске заклятье, нарисовал схему и показал, в каком порядке обводить пальцем линии. Элин записывала. В учебнике все это, конечно, было, но, сказанное вслух и показанное, вышло понятнее. К тому же, не записать, когда так замечательно говорят – настоящее неуважение к труду преподавателя.

– Так, лорды и леди, у нас есть все, что нужно. Смотрите теперь, как сделать красиво и приятно, и чтоб никто не придрался. – Профессор Коппенс начертил на другом краю доски прямоугольник, уперся мелком в верхний угол, подумал. Отвернулся от доски, снял со стола плакаты, покашлял и зарылся в гору брошюрок. – Там были какие-то исправления по оформлению в этом году, сейчас мы все сделаем по правилам, чтобы вы потом не пересдавали по десять раз. – Он пролистал одну из брошюрок, постучал пальцем по правому краю начерченного на доске прямоугольника. – Так. Имена теперь пишем вот тут. Воспитанником таким-то... да, это будет проверять комиссия, так что вы не студенты, а все еще воспитанники... преподаватель – ниже, проверено таким-то. А с другого краю – «Выполнено в осень 706 от основания Карнина». Без точки. Та-ак, заглавие, – он постучал костяшкой пальца по доске, – все успели? Какие вы сегодня быстрые, я думал, госпожа Деак вас окончательно заморозила. Морозостойкая дама. Итак, тема – посередине...

Элин старательно выводила буквы под шорох бумаги и стук перьев о чернильницы. Тише бывало разве что у той же самой госпожи Деак, но потому только, что никто ничего не успевал, и на разговоры не было ни времени, ни сил у усыпленного сознания.

Профессор Коппенс уже развесил плакаты, когда явилась стриженая сестра, как выяснилось, по имени Конла, держа в руках скомканную свою куртенку. Руки ее, показавшиеся из коротких рукавов рубашки, были белые в синеву.

– Так и бегала раздетая? – удивился профессор Коппенс. Сдернул со стула свою куртку, накинул ей на плечи. Элин сжала зубы, подумала: нечестно.

– Я поймала, – сказала Конла. Ее начало потряхивать.

Профессор Коппенс поманил всех, взял сверток, положил на парту новенького, очертил ладонью купол и развернул. Тут же взметнулась, ударилась о невидимую преграду и упала на парту взъерошенная пепельная птичка, и забегало по столешнице что-то еще живое. Кто-то вскрикнул, кто-то сказал: фу-у!

– Иди-ка вымой руки, – сказал профессор Коппенс, похлопал Конлу по плечу, отошел, достал из одного из шкафов ящик, сказал разбирать перчатки, надел сам, поймал крысу за хвост. Студенты опять сказали: фу-у! Элин долго выбирала в ящике перчатки, хотя они все были одинаковы, потом сказала себе не бояться и смотреть.

– Вообще говоря, городские птицы не намного чище городских крыс, – сказал профессор Коппенс. Крыса в его хватке дергалась. Птичка все пыталась взлететь, купол (ограничение на живую органику, подумала Элин) не пускал ее, она падала на парту и снова вскакивала на лапы. – Ну что, кого будем резать? Нам нужен всего один объект.

“Птицу, птицу тогда отпустите!” – загомонила толпа. Элин напирали на спину и чуть не вжимали в плечо новенького.

– Жальче птиц, чем крыс, а?

– Мне жальче крыс, – сказала пухлая Орифия. Сложила пальцами крошечное отверстие. – У птиц вот такусенький мозг и ума не больше, а крысы очень умные.

“Птицу, птицу отпустить!” – настаивали студенты, они же воспитанники.

– Подчиняюсь грубой силе, – сказал профессор Коппенс, сгреб птицу свободной рукой, сказал вернувшейся Конле надевать перчатки, отдал ей трофей и сказал: – Охотнику и распоряжаться дичью. Хотя можно было бы сохранить для другой группы...

Воспитанники завопили: отпустить! Конла смотрела темными глазами на торчавшую из кулака птичью голову, и Элин представила отчего-то, как она эту самую голову откусывает. Устыдилась: если самой уже впору ловить и есть живность, это не значит, что и другие деградировали до хищной своей основы.

Конла, придерживая локтем створку окна, высунулась, вытянула руки, выпустила птицу. Студенты навалились на нее сверху, желая углядеть, как освобожденный пленник летит над двором, описывает нервный круг над горой кирпичей под навесом и летит обратно, взмывает к крыше.

– Лорды и леди, удовлетворили ли вы свои милосердные чувства? Возвращайтесь ко мне, мне без вас одиноко. И расстелите кто-нибудь бумагу.

Пока на парте новенького расстилали холст, рисовали на нем схемы и писали знаки вдоль линий, профессор Коппенс давал всем по очереди подержать крысу за хвост. Элин часто сглатывала и дрожала от отвращения, но тоже взяла в свой черед. Крыса извивалась и пыталась, кажется, укусить. Профессор говорил, что перчатки толстые, крысиным зубам их не взять. Элин быстро передала крысу спокойно взявшему ее Ферику и попросилась лучше записывать все происходящее на доске.

Профессор же Коппенс говорил, поставив на бумагу жестяной поддон и грохоча теперь там инструментами:

– Заклятие отложенной смерти нужно будет скорее для целителей, чем для некромантов. Кто из вас хочет быть некромантом?

Несколько ребят подняли руки. Элин не знала ни одного. Впрочем, она до сего дня знала по именам намного меньше народу. Хмыкнула про себя. Некромантов «лесопилка» не выпускает, это тонкое, изысканное и востребованное искусство, требующее дисциплины и образования. Основы некромантии здесь – именно что основы, пережиток тех времен, когда магия не разошлась еще по отдельным дисциплинам, заклятий было мало, и маг знал и умел сотворить их все. Дисциплины взаимопроникают и переплетаются и посейчас, хорошо образованный маг должен иметь представление обо всех сферах искусства. Хотя бы знать достаточно, чтобы не наколдовать ничего опасного по неведению. Маг должен быть безопасен. И полезен, хотя это и вторично.

Тот, кто не пройдет обучение хотя бы в подобном «лесопилке» заведении, не может считаться безопасным, и будет изгнан из границ государства. Или умерщвлен, если дар его настолько силен, что, не обузданный, навлечет беды на окружающих.

Это рассказывал господин заместитель по воспитанию в первый день перед занятиями. Элин сидела в первом ряду со стопкой пособий на коленях и разглядывала подновленную краску на стенах. Были видны мазки: темно-зеленый по выцветшему зеленому.

– ...попадает к вам, то он уже окончательно мертв. Заклятие отложенной смерти работает с живыми. Мы тут сделали минут на пятнадцать, но если масштаб побольше, – профессор Коппенс показал руками. В одной был зажат кривой нож, – то оно может длиться и час. Больше незачем, потому что кровь все равно останавливается, ткани начинают реагировать на это, подпортятся, пока вы целый час возитесь. Час, собственно – это если совместить с заклятием консервации. Вы уже проходили? Нет? Ну ладно. Все поняли, в общем?

– То есть, если ты под этим заклятием умер, ты не мертв, пока оно действует? – спросила Резель. Она держала тетрадь с подложенной книгой и записывала. – А если тебя... ну, не знаю, убили ножом, а пока ты был под заклинанием, залатали рану, то как?

– Кто ответит? – спросил профессор Коппенс.

Ответил неожиданно новенький Нейл. Пробубнил, прикрывая рот кончиками пальцев и еле разлепляя губы:

– Если устранить причину смерти, то жизнь снова станет поддерживать сама себя и без помощи заклятия.

Профессор Коппенс похвалил.

– У нас так делают, когда плохие роды, – сказал Ферик. – Плохо лежит или крови много. Чтобы, если помрет мамка или плод, успеть что-то сделать. Если не дышит там – успеть вынуть слизь, – он раскрыл рот и потыкал туда пальцем в перчатке.

Воспитанники дружно сказали: фу-у!

– Ничего отталкивающего в рождении новой жизни нет, – сказал профессор Коппенс, – вы все были мелкие и покрытые слизью. – Аудитория повторила свой вердикт, профессор хохотнул и позвал Элин: посмотри, а записать можно потом.

Крыса лежала в поддоне разрезанным брюхом вверх. Профессор держал ее за задние лапы, Нейл – за передние, чтобы не переворачивалась. Крыса подергивала хвостом.

– Лорды и леди, у нас пять пунктов, а до перерыва... – раздался звон, дежурный во дворе колотил палкой по рельсе, сигналя конец занятия. Профессор Коппенс вздохнул, сказал: – Да-а. Как вы насчет поработать сейчас, а прервемся тихонько потом? Кому надо по приватным делам – потерпите до конца заклятия?

Студенты уставились на него, а потом Кенан сказал сестре на ухо громким шепотом: поссать, и аудитория ответила: а, нет, потерпим, чего уж.

Элин закатила глаза.

Крыса издохла, когда они успели установить всего четыре признака жизни из пяти, потому что болтали и спрашивали Ферика, доставал ли он сам ребенка из срамной щели, и как далеко пролезают туда руки. Профессор Коппенс сказал, что молодые умы будут интересоваться этим органом невзирая на любые попытки запретить им это, поэтому пресекать не стал, а посоветовал только найти в учебнике все пункты, как определить жизнь, переписать пятый и притвориться, что они это сделали практически.

Нейл опять попросил листок, а письменный прибор ему одолжил профессор. И когда в конце занятия в класс явился паладин, профессор отыскал в общей пачке работу Нейла, продемонстрировал и что-то долго вполголоса говорил. Нейл смотрел на них жадно, вытягивал шею и поворачивался одним ухом и другим. Элин сделала вид, что читает пришпиленный к стене эдикт Особого совета о порядке эксгумации трупов для поступления в руки некромантов, а сама прислушалась. Но тоже ничего не разобрала и, проходя мимо Нейла на выход, покачала головой. Новенький тихонько кивнул.

На следующем занятии его не было. Ничего удивительного, подумала Элин, не похож он на медика, так что медицинская алхимия ему незачем. Из тех, с кем она ходила на общие предметы, был только Ферик, лежал на парте в другом краю аудитории и спал, сунув под голову справочник ингредиентов. Вытаскивал, значит, детей из известных мест. Кто же ему это доверил, недоростку и слабо успевающему хотя бы и по той же алхимии?

У профессора Девос пропал голос, и она наказала читать и делать конспект главы про травяные вытяжки, а сама то и дело трогала шарф на шее, бросала грозные взгляды на зевающих, чихающих и роняющих тетради на пол, и отпустила тех, кто доделал, пораньше. Элин предъявила конспект, сделала книксен на одобрительный кивок и выбежала в коридор. Выскочила на улицу, отстучала каблуками по пустому двору, торопясь, пока не окликнули и не попросили учебник, списать или что им там еще от нее нужно, свернула с улицы Лесорубов на Лодочную, и, наконец, сбавила шаг, расправила плечи и пошла спокойнее. Разгладила пиджак, гордо подняла голову. В этом пиджаке и в юбке – кто примет ее за одну из «полешек»? Там девицы позволяют себе ходить в брюках – чего еще ждать от потомков крестьян, ремесленников и городской темноты и бедноты? Они и сами станут крестьянами, ремесленниками и беднотой, диплом им только затем, чтобы государство оставило в покое.

Она дошла до конца Лодочной и свернула на набережную. На другом берегу показалась громада университета, и стали попадаться студенты в таких же пиджаках, как у нее, только с жезлом и опрокинутым месяцем на рукавах. Элин улыбалась встречным. Свернула на мост, он вывел ее как раз к углу основного корпуса. Элин задрала голову, придержав волосы, чтобы не открыли глаз и щеку, посмотрела на часы на башенке. Как раз.