Под куполом

Драко несколько секунд молчит, глядя на нее искоса, потом заявляет:

— Нет никого хуже зануд, которые все знают и вечно все прощают.

Грейнджер снова хмыкает и отворачивается, накрывшись одеялом с головой. Драко же долго не спится. Ему зябко под пальто, которым он укрылся, и в конце концов он встает и надевает еще один свитер, чтобы согреться.

«Мне нечего тебе прощать».

Значит, не злопамятна. Другая на ее месте врезала бы ему по лицу при первом удобном случае. А Грейнджер, видимо, нахваталась милосердия у Поттера, а милосердие — опасно. Драко постоянно испытывает злость к самому себе: у него было все. Все! Если бы не его гордыня — сейчас он смог бы гораздо больше. У него были бы друзья. А так все, что у него есть — это расколотая душа.

Он забывается сном только перед самым рассветом, устав от воспоминаний.

Гермиона

Гермиона просыпается первой: наручные часики показывают семь утра. Она осторожно поворачивается к Малфою: тот спит, подложив руку под голову. Пальто, которым он укрылся, сползло ему на ноги, и Гермиона замечает, что он надел второй свитер.

Она подходит к окну и завороженно смотрит на желтоватое декабрьское небо. По земле ползет бело-желтый туман. Откуда эта желтизна? И если воздух меняется, можно ли будет трансгрессировать? Малфой вчера впервые использовал магию вне Купола, и за ними никто не пришел. Значит, простые заклинания не отслеживаются — это уже обнадеживает. Осталось выяснить, как обстоят дела с трансгрессией.

Удостоверившись, что Малфой все еще спит, Гермиона вытаскивает из кармана колдографию с Роном, сделанную сразу после войны. Они пошли тогда в Сладкое королевство, и Гарри сделал этот снимок фотоаппаратом Колина Криви. Ему почему-то тогда показалось важным, чтобы фотоаппарат не оставался без дела.

Сунув колдографию обратно в карман, Гермиона вытаскивает из бисерной сумочки свежую рубашку и свитер и отправляется в ванную, чтобы хоть немного привести себя в порядок. Ей хочется оставаться красивой — для самой себя.

Когда она возвращается в комнату, Малфой уже сидит на диване и сонно трет глаза. Гермиона вдруг вспоминает, что он сказал вчера там, за столиком. «Я смогу ее защитить». Это прозвучало неожиданно и смело, и это совсем не было похоже на прежнего вечно ноющего при опасности Малфоя. Странно, но после тех слов ей стало немного спокойнее.

— Не мог уснуть, — Малфой встает и вешает пальто на крючок у дверей.

— Я так устала, что просто провалилась в сон, — Гермиона сосредоточенно вытаскивает стальной коробочку с хлебом и яйцами. — Наверняка разбились, так что придется сделать яичницу прямо сейчас. Пойдем на кухню; думаю, раз душ есть, то и плита должна работать.

Они доедают все до последней крошки и довольствуются кипятком, чтобы не возиться с заваркой чая.

— Может, попросим что-нибудь с собой? — предлагает Малфой, деловито заматывая шарф вокруг бледной шеи. — Можно за деньги. У них наверняка есть что предложить.

Гермиона кивает, некстати радуясь, что сейчас с ними нет Рона. Он бы ворчал весь завтрак, что яичница не соленая или сухая, что у кипятка неприятный привкус, и вообще он хочет сэндвич с тунцом, как подавали в Хогвартсе. Малфой же и слова не сказал.

— А, вчерашние заблудившиеся души, — бармен присвистывает, заметив, как они выходят с лестницы. — Желаете угоститься?

— Нет, — Малфой решительно подходит к стойке. — Мы бы хотели купить еды с собой, если у вас есть, чем поделиться. Хлеб, сыр, яйца, может быть, ветчина. Мы все возьмем и заплатим.

Гермиона нервно переступает с ноги на ногу. Она привыкла, что Рон и Гарри вечно оставались в стороне, пока она думала, что они будут есть на ужин. И просила тоже она сама — потому что «девушке не откажут».

Но Малфой берет инициативу на себя. Она не уверена, что ей это нравится, но молча протягивает ему деньги, снова заметив досаду в его серых глазах. Напоследок они еще раз сверяются с картой и уже потом выходят на улицу.

Ни души. Только слабый туман.

Оглядываясь, они торопливо идут в конец района и, пройдя некоторое расстояние по пустынному шоссе, сворачивают на лесную тропинку, бегущую параллельно. Кое-где под ногами попадается мусор, старые батарейки и части машин. Начинает сыпать мелкий снег, который спустя полчаса превращается в метель с ветром, зло дующим в лицо. Гермиона вытаскивает из кармана компас.

— Немножко отклонились от севера, — она указывает на стрелку покрытой снегом рукой в варежке. — Может, выйдем на шоссе?

— Ты ничего не слышишь? — спрашивает он в ответ, окидывая прищуренным взглядом лес за ее спиной. На его ресницах тают снежинки. — Словно за нами кто-то идет и выжидает.

Гермиона сглатывает, сердито смахивая сугроб с капюшона. Скорее бы привал! Они смогут обсохнуть в палатке и немного отдохнуть. С непривычки столько ходить у нее гудят ноги. Нужно было меньше торчать в Министерстве за столом и больше заниматься ходьбой…

— Там! — Малфой зачем-то встает между ней и неопознанной опасностью. — Что-то мохнатое. Не двигайся. Давай сделаем вид, что решили немного отдохнуть. Покажи мне карту…

Но Гермиона не успевает передать ему карту, потому что сзади раздается хруст ветки, тут же полыхает красный оглушающий луч, вырвавшись из палочки Малфоя, и что-то крупное падает на землю позади нее.

— Вампус, — изрекает Малфой мрачно, обходя животное по кругу. — Откуда тут вампус, он же только в Америке водится.

Гермиона с интересом смотрит на неподвижную огромную кошку с пушистым мехом.

— Зоопарки, — тихо произносит она. — Магические зоопарки, которые остались без присмотра. Или ее привезли на выставку. Уж слишком опасный вид, конечно. Как ты услышал?

Малфой дергает плечом. На его капюшоне тоже лежит снежная горка.

— Последние полгода постоянно прислушивался к шорохам. Мне казалось, что в любую секунду за нами придут и убьют. Научился различать шаги, шелест ветра, виды дождя и прочую ерунду.

— Совсем не ерунду, — горячо возражает Гермиона, разворачивая карту. — Я, например, ни черта не услышала и стала бы обедом для этой красавицы. Так… мы почти вышли за пределы Барнета. Вот развязка двух шоссе. Пересечем ее — и окажемся за пределами города. Видишь? Вот эта петля: нам нужно пройти между эм-двадцать пять и а-один и идти вдоль последнего.

Изредка оглядываясь, чтобы проверить, не пришел ли в себя вампус, они выходят на покрытое снегом шоссе. Им встречаются три брошенные машины, и Гермиона даже заглядывает внутрь, но не находит никаких ключей. Конечно, можно было бы попробовать завести двигатель заклинанием, но ни одно не приходит ей в голову, и она с сожалением захлопывает дверь старого пежо.

— Интересно, зачем гоблинам это нужно? — Малфой топает ногами, стряхивая снег с ботинок. — Я имею в виду формат нового мира. К чему эти сложности? Тем более с магглами.

— Такой мир проще контролировать, — Гермиона хмурится, глядя на убегающее вперед шоссе. — Кто нужно — донесет, противникам режима будет сложнее спрятаться. Когда все равны, тем, кто выделяется, труднее спрятаться, вот и все. А они получили мир озлобленных, голодных людей, которые за миску супа сдадут кого угодно. Остаются только такие, как Джерри. Но их меньшинство.

Малфой некоторое время молчит.

— Думаю, я бы стал одним из тех, кто продает знакомых за еду.

— Ты уже им не стал. Скажи, что в вашем районе не было возможности мародерствовать или работать на гоблинов, — Гермиона смотрит на него искоса. Его лицо задумчиво, а в глазах — неприязнь к самому себе. — Но ты отказался.

Малфой усмехается.

— Потому что гоблины загнали мою семью в такие условия. Если бы я не знал об этом, я, возможно, и сработался бы с ними.

Гермиона качает головой.

— А ты думаешь, никто не догадывается, кто установил новые порядки? Просто большинство может ужиться при любой власти. Приспособиться. А ты не смог, Джерри не смог, и я — не могу. Это характеризует нас как людей с другими ценностями.

Малфой смотрит на нее, проверяя, что она не смеется над ним, потом замечает:

— Очень глупых людей, рискующих собственной шкурой, когда можно было бы жить и доносить, подчиняться и исполнять. Даже не нужно думать — все решат за тебя. Кому-то такая жизнь может показаться привлекательной. Вспомни хотя бы Амбридж.

Покружив по дорожной развязке, они наконец выбирают правильное направление, сто раз сверившись с картой, и не замечают группу молодых людей, возвращающихся откуда-то с большими мешками.

— Куда торопитесь, голубки? — один из парней жадно рассматривает лицо Гермионы. — Не хотите рассказать?

Малфой тут же сует руку в карман пальто, но это не укрывается от взгляда другого парня — рослого и темноволосого.

— А, свои, значит, — он нацеливает на него палочку. — Держите цыпочку, ребята, я пока разберусь с этим. Светлые волосы, бледный и худой — дай угадаю: Малфой? Слышал я о твоем мэноре. Что, к папочке бежишь?

Гермиона пытается быстро вытащить палочку, но не успевает: варежка застревает в кармане, и ее тут же обхватывают чужие руки, а запястья обвязывают волшебные веревки. Их много: пять или шесть, и почти каждый — волшебник. Магглы и маги работают вместе?

— Тащите ее вон к той машине, парни! — рослый парень улыбается. Гермиона пытается вспомнить, где видела его лицо. — Ну что, Малфой, поиграем? Что случится первым: я тебя убью, или ты доберешься до палочки?

— Хватит глазеть, — Гермиону прижимают к машине сразу несколько рук и пытаются расстегнуть куртку. Чужие грязные пальцы касаются ее лица, треплют по щеке, забираются в волосы, постукивают по губам.

— Какой милый ротик! — искренне восхищается один из парней. — Представляю, какой он нежный и что может делать…

— И грудь моего любимого размерчика, — второй пытается залезть ей под свитер. — Я первый!

Гермиона отчаянно сопротивляется, проклиная себя за то, что не держала палочку в руке, и пытается не думать о том, что может случиться.

— Эй, парни, парни, мне тоже оставьте немного девчонки! — рослый парень оглушительно смеется, на мгновение отвлекаясь, и Малфой сразу пользуется этим моментом. Он не достает палочку. Он швыряет в парня серебряный кинжал. Гермиона только утром предложила ему положить его в карман на всякий случай, завернув в кусок полотенца словно в чехол, — и совершенно забыла об этом.

Несколько секунд все ошарашенно смотрят, как из горла упавшего парня хлещет кровь, окрашивая снег алым цветом. А потом Малфой решительно нацеливает палочку на остальных. Его лицо бледнее снега, но вытянутая как струна рука не дрожит.

— Протего! — произносит он стремительно, и три луча ударяются о невидимый щит. — Остолбеней!

Один из парней падает, но другой тут же выкрикивает:

— Авада Кедавра!

Но Малфой уходит от луча, упав в снег, и тут же посылает ответное заклинание. Гермиона мысленно признает, что он хорошо отражает заклинания, и задумывается о том, кто мог его научить. Ведь он не состоял в Отряде и не сражался с егерями и Пожирателями смерти. В конце концов, парней остается только двое, и они держат Гермиону так крепко, что у нее сдавливает дыхание. Один из них прикладывает к ее шее нож.