Тет-а-тет. Беседы с европейскими писателями

Питер Акройд (Peter Ackroyd)

Английский прозаик, биографа поэт, эссеист и критик. Родился в 1949 г. в Лондоне. Окончил Клэр-колледж (Кембридж). С 1971 по 1973 г. учился в Йельском университете. Работал в журнале «Спектейтор» литературным редактором (1973–1977), кинообозревателем (1978–1982). С 1986 г. является главным книжным обозревателем «Таймс».

Книги: «Лондонский скряга» (London Lickpenny, 1973), «Заметки о новой культуре. Эссе о модернизме» (Notes fora New Culture: An Essay on Modernism, 1976), «Эзра Паунд и его мир» (Ezra Pound and His World 1980), «Т. С. Элиот» (T. S. Eliot 1984), «Первый свет» (First Light 1989), «Диккенс» (Dickens; 1990), «Английская музыка» (English Music 1992), «Дом доктора Ди» (The House of Doctor Dee 1993), «Процесс Элизабет Кри» (Dan Leno and the Limehouse Golem, 1994), «Блейк» (Blake, 1996), «Жизнь Томаса Мора» (The Life of Thomas More 1998), «Рукописи Платона» (The Plato Papers 1999), «Лондон: Биография» (London: The Biography, 2000), «Альбион. Источники английского воображения» (Albion: The Origins of the English Imagination 2002), «Кларкенуэллские рассказы» (The Clerkenwell Tales 2003), «Иллюстрированный Лондон» (Illustrated London 2003), «Начало» (The Beginning 2003) «Побег с Земли» (Escape From Earth 2003), «Чосер» (Chaucer, 2005), «Шекспир: Биография» (Shakespeare: The Biography, 2005) «Падение Трои» (The Fall of Troy 2006), «Тернер» (Turner, 2006), «Ньютон» (Newton 2007), «Темза. Священная река» (Thames: Sacred River, 2007), «Poe: Alife cut short» (2008), «The Casebook of Victor Frankenstein» (2008), «The Canterbury Tales» (2009), «Venice: Pure City» (2009) и др.

Литературные премии: Сомерсета Моэма (1984), Хайнеманна (1984), Уитбреда (1984,1985), «The Guardian» (1985), памяти Джеймса Тейта Блэка (1998), Саут Бэнк Шоу (2001), СВЕ (2003). Член Королевского общества литературы (1984).

С тех пор как состоялась беседа с Питером Акройдом, уже вышли в русском переводе и биография Шекспира, и «Темза. Священная река», а на английском появилась книга о Венеции. Большая часть разговора так или иначе связана с Лондоном, поскольку с кем еще говорить об этом городе, как не с автором «Биографии Лондона». И еще два слова. В центре романа «Хоксмур» — шесть церквей, построенных архитектором Н. Хоксмуром во времена королевы Анны. Около этих церквей происходят загадочные убийства, которые расследует детектив Николас Хоксмур, тезка архитектора. В романе «Дом доктора Ди» в доме, расположенном в Кларкенуэлле, живут алхимик елизаветинской эпохи Джон Ди и современный ученый Мэтью Палмер (каждый в своем времени, разумеется).

Что-нибудь изменилось в Лондоне после того, как вы закончили книгу о нем?

В городе? Насколько мне известно, с тех пор как я закончил писать эту книгу, перемен произошло не так уж много. Конечно, финансовый рынок в данный момент лихорадит, но структура города как таковая, природа его остались неизменными. Подобные вещи живут века, им свойственна определенная непрерывность, которая словно бросает вызов обычной хронологии. Это место всегда было средоточием энергии, власти, разрушительной силы — с тех самых пор как здесь впервые разбили поселение римляне. Можно сказать, что город хранит свое лицо тысячелетиями.

Можно говорить о духе Лондона?

Дух города остается узнаваемым на протяжении веков. Доведись нам шагнуть назад, в восемнадцатое столетие или даже в шестнадцатое, мы увидели бы те же виды деятельности, те же типы людей, того же рода взаимодействие между ними — хоти, g возможно, не в том масштабе.

Какой наиболее интересный период в истории Лондона вы бы выделили?

Различные теории по поводу развития города, которые попадались мне на глаза в последние несколько лет, по большей части носят характер достаточно односторонний, узко направленный. Никто ни разу не взялся описывать Лондон как организм, функционирующий уже много веков. Я в своей книге попытался исследовать и проанализировать природу Лондона как живого существа, с его собственными неизменными законами. Это повлекло за собой необходимость вглядеться как в темные, так и в светлые его стороны, распознать присущие ему качества: его тишину, его запах, все остальные аспекты Лондона, которыми обычно пренебрегают, — именно на них я старался сосредоточить внимание. Полагаю, можно сказать, что все это привело к созданию новой теории.

Те эпохи истории города, что больше всего интересовали меня на протяжении всей жизни, охватывают отрезок, который, пожалуй, можно назвать ранней современностью, — от времен Чосера к шекспировским и дальше, ко временам Блэйка и Диккенса. Тем самым речь идет о периоде между пятнадцатым и девятнадцатым столетиями. Ни одна из эпох не представляется мне более колоритной или более важной, чем другие. Дело тут в той самой непрерывности, присутствие которой я пытался подчеркнуть в данном контексте. Я стремился — как в биографиях, так и в романах — передать ощущение места, фактуру, дух того или иного периода, чтобы дать читателю возможность без труда войти в этот период посредством языка. И все-таки ни один из периодов не кажется мне важнее остальных.

Какой период своей биографии переживает Лондон теперь?

Полагаю, он недавно вступил в средний возраст. Однако города, в том числе Лондон, всегда отличает их способность к постоянному омоложению. Город словно сбрасывает одну кожу, под которой уже выросла другая. Вместо обычного человеческого цикла старения здесь, в рамках этой схемы, налицо последовательность витков: город готовый было рухнуть, вдруг восстанавливается, и все начинается сначала; кажется, вот-вот наступит конец, но это не так. Ритм города устроен куда сложнее человеческого. Еще более усложняется он потому, что город подпитывается от своего собственного населения — в той же мере, что и само население живет за счет города. Таким образом, город может оставаться вечно молодым, пока его населяют молодые. Думаю, именно это явление мы и наблюдаем в наши дни.

От чего это зависит?

Способность города к омоложению в большой степени определяется его способностью подключаться к энергии живущих в нем людей, так что между населением города и самим камнем его зданий складывается некий симбиоз, непрерывное сосуществование бок о бок. Другой стороной этого является… Дело тут в территории — омоложение города связано с территорией, которую он занимает. В ходе исследований Лондона — с тех пор прошло уже два или три года — я обнаружил, что существуют определенные районы, которые словно сохраняют свое первоначальное значение, свою первоначальную энергию, свои характеристики, свои привычки, свои закономерности. И время над ними не властно. Взять, например такой район, как Кларкенуэлл — он всегда служил пристанищем всевозможным радикальным силам, уже не одну сотню лет. Начиная с Ленина, Энгельса и Маркса и кончая демонстрациями, которые и сегодня проходят на Кларкенуэлл-грин. Одним словом, у каждого района есть свой дух, у каждого района есть своя атмосфера. И если он этому духу не изменяет, то не состарится никогда.

Чего не видят туристы?

Туристы видят лишь самую малую часть лондонской жизни; она куда глубже, темнее, огромнее, чем все, что вы когда-либо сможете встретить на туристских маршрутах. Темные стороны Лондона туристам не видны… Они ведь вообще нигде, кроме центра, не бывают, разве что изредка заглядывают в Сити. А на периферии есть замечательные вещи: на заброшенных улицах, в небольших парках, в сети закоулков, у реки. Там взгляду открываются всевозможные виды, сцены, которые остаются полностью незамеченными. Но их не замечают и сами лондонцы; важно не то чтобы не быть туристом, важно быть внимательным наблюдателем прошлого. Ведь если не жалеть времени на то, чтобы понять город оценить его, перед твоим взором встает именно прошлое — самым чудесным образом. Несмотря на то, что в Лондоне нет древних развалин — все уничтожено, нет обломков прошлого, тем не менее воспоминания о прошлом витают в воздухе, словно звуки органа.

Уилл Селф сказал: чтобы почувствовать настоящий Лондон, надо перенестись в XIX век, ни больше ни меньше. Ом прав?

Я бы так не сказал. Следы лежат под поверхностью, следы сохраняются в духе тех мест, о которых я уже говорил. Следы города не всегда воплощаются в обломках камня или древних храмах — они воплощаются в характере местности, где в прошлом происходила определенная деятельность. Например люди до сих пор испытывают сильное возбуждение, оказываясь в лондонском Сити, в местах, где что-то сохранилось от прошлого — будь то воспоминание, или инстинкт, или интуитивное восприятие всех тех событий, что некогда разворачивались на этих улочках. Так что дело в сопереживании, а не в наблюдении; в интуиции, а не в непосредственном знании. Прежде чем понять то или иное место, его необходимо почувствовать.

Кто лучше всех писал о Лондоне?

Все мои любимые авторы, по-моему, писали о Лондоне гораздо лучше, чем это когда-либо удавалось мне. Полагаю, главными лондонскими фигурами можно считать Уильяма Блэйка и Чарльза Диккенса. И тот и другой создали свой символический мир из лондонских улиц; и тот и другой сотворили вселенную из переулков города. Этим двум художникам мы обязаны возникновением мифологии Лондона. Я называю их ясновидящими кокни — это лучше всего отражает их сущность в моем понимании. Правда, данная литературная традиция малоизвестна, не признана учеными, которым подобные мысли чужды. Однако существует, на мой взгляд, прямая преемственность, возможно даже восходящая к самому Чосеру. В рамках этой философии Лондон — центр вселенной не только в символическом смысле, но также и в магическом.

Как отделить реальность от мифологии?

Отделить историческую реальность города от мифологической очень трудно, потому что во множестве важнейших мест они сливаются воедино. В ранней истории города реальность переплетается с мифами и легендами, и отобрать из этого так называемые точные факты невозможно — все окутано дымкой легенды. Полагаю, так же дело обстоит и с литературой. Когда я пишу о Лондоне — роман или биографию, — связанный с этим процесс почти всегда один и тот же: там же развивается повествование, так же течет жизнь. Одним словом, в собственных произведениях мне весьма трудно провести грань между Лондоном воображаемым, который является плодом моего творчества, и Лондоном историческим, который тоже можно считать плодом моего творчества. Тем самым для меня в действительности не существует разрыва между воплощением историческим и воплощением мысленным — я полагаю, что это, по сути, одно и то же.

Дом доктора Ди реален?

Дома доктора Ди в реальной жизни не существовало — я это учреждение выдумал, как выдумал и сам дом, такого места на свете нет. Хотя не исключено, что теперь он существует.

Где в Лондоне подают хороший чай?

Лучший чай? Я, кажется, никогда не слышал о таком. Наверное, в «Савое», но «Савой» сейчас закрыт на ремонт. Не знаю… Как ни стыдно в этом сознаваться, но я понятия не имею, где подают лучший чай. (Смеется.) Я никуда не хожу пить чай — я сам себе его делаю.

А где можно выпить?

Ответа на этот вопрос я тоже не знаю, поскольку не являюсь завсегдатаем питейных заведений нынешнего Лондона. Моя лондонская жизнь разворачивается в голове, ни с какой деятельностью она не связана. Мне хорошо знакомы лишь те места, куда я неоднократно возвращался в своих книгах.