Лесной колодец

2

В самом начале войны Арсений Куприянов прибыл на фронт в район Великих Лук. Он был ездовым в полковой артиллерии. В тот момент, когда немцы прорвали их оборону, находился около своих лошадей, поодаль от линии огня, на опушке ольховника, и это спасло его. Он видел, как отчаянно отстреливался орудийный расчет сорокапятимиллиметровой пушки, как в панике бежали к лесу наши пехотинцы, а их косили пулеметные очереди, настигали гусеницы танков. Верхом на лошади Арсений кинулся в лес, долго скакал случайными тропинками и проселками, стараясь удалиться подальше от большака, где держали оборону. Два дня плутал, старался обходить деревни, предполагая, что продвигается на восток. Раз наткнулся на немцев, лошадь подбили, а самому снова удалось бежать. Но голод все-таки заставил его прибиваться к жилью.

Укрывался в деревне Густищи у пожилой колхозницы Екатерины Потаповны и ее дочери Валентины. Не желая подвергать их опасности, пока было тепло, жил в сенном сарае в лесу около болота. Туда Валентина принесла ему одежду своего брата, ушедшего на войну. И сама она пряталась здесь, когда в Густищах хозяйничали гитлеровцы из проходивших воинских частей.

Несмотря на тревожность положения, рядом с Валентиной Арсений верил в свое, пусть временное, спасение. Ему казалось, что их связь, возникшая в столь грозную минуту, оправдана тем рискованным участием в его судьбе, которое приняла Валентина, и его ответной благодарностью. Чувство вины перед семьей приглушалось сознанием, что у него было не больше, чем у других, шансов на солдатскую удачу: от лихой пули не побережешься. Что же говорить о Валентине! Ее девичье чувство было доверчиво, пылко и жертвенно, как это могло быть на краю опасности, соединившей их. Она искренне предполагала такую же святость и со стороны Арсения, потому не требовала от него никаких обязательств. Зачем загадывать на будущее, если кругом идет война?

— Ты ведь меня совсем не знаешь, — говорил ей для успокоения совести Арсений. — Я мог миновать ваши Густищи, и тогда мы бы не встретились.

— Нет, мы не случайные друг для друга, нас свела судьба. Вот ты же сам говорил, как лежал за огородами возле деревни и решил: кто первый появится на тропинке, у того попрошу хлеба. Я и шла в это время мимо.

Приподнявшись на локоть и все еще удивляясь возникшей между ними близости, Арсений рассматривал ее смуглое, с тонкими бровями и ясным взглядом немного выпуклых глаз лицо, гладил черные, разобранные на пробор волосы, шею и глубокую впадинку там, где сходятся ключицы.

— А если я попадусь немцам? — спросил он.

— Меня тоже могут схватить.

— Тогда и тебе грозит расстрел за укрывательство красноармейца.

— Не пугай. У меня есть корысть: спасаю тебя от немцев ради себя, — наивно улыбнулась она и горячо, с неутоленной страстью оплела гибкими руками его шею…

Потом Арсений ушел к партизанам, предъявив сохранившуюся армейскую книжку. Иногда наведывался к Валентине, бывало, что и она появлялась в отряде, как связная. Екатерина Потаповна привечала его, точно зятя. Шла война, а у него в неведомых прежде Густищах рос сын Павлик. Кстати, это спасло Валентину от угона в Германию и как бы снимало с Арсения часть греха.

Когда отправлялся вместе в фронтом на запад, Валентина провожала его, уже не таясь односельчан. Остановились за огородами, около раскидистых ветел, где когда-то уставший и голодный Арсений испугал своим окликом Валентину.

— На этом месте мы с тобой встретились, здесь и попрощаемся, — сказала Валентина и сама, должно быть, почувствовала пророческую суть нечаянных слов. Долго с какой-то пытливой придирчивостью смотрела в лицо Арсения, в черных глазах ее копилась пугающая решимость. Вскинула руки, сильно обняла и замерла, сбивчиво дыша за воротничок гимнастерки.

— Ты останешься жив, потому что я буду молить об этом бога, — с фанатичной убежденностью говорила она. — Мы с Павликом будем ждать тебя.

— Всякое может случиться.

— Нет! Не для того я спасала тебя, чтобы потерять. Ты останешься жив…

Она не ошиблась. Ему повезло и в последний год войны. При распределении капитан скомандовал: «Кто умеет плотничать? Два шага вперед!» Ремесло это было хорошо знакомо Арсению — вышел из строя. Определили в желдорбат, восстанавливать мосты.

Пока находился в тылу у немцев, казался навсегда потерянным родной дом. Теперь война шла к исходу, и появилась надежда выжить, все чаще стал думать о семье, вспоминать Задорино. Долго размышлял, как поступить. Если переписываться с той и другой — нелегко совесть гнуть из стороны в сторону. Мария, конечно, считает его убитым, и неизвестно еще, как удастся довоевать. Она законная жена, а Валентина спасла от смерти. Павлик ему такой же сын, как Витюшка. «Сколько ему лет? Шесть, — пытался представить Витюшку Арсений. — В школу скоро. Да-а… А если Мария сыскала другого мужа? — подпугнул он себя. Раньше и в мыслях не держал этого. — В том-то и секрет, что наперед всего не угадаешь — легко было бы жить».

Все же первое письмо послал домой и, как только получил ответ, решил, что настал удобный момент расстаться с Валентиной. Да, они были близки почти три года, но что поделаешь — война. «Пока не поздно, надо остановиться, и так изрядно увяз, — говорил он себе. — Если бы не было Павлика, все было бы гораздо проще».

Здоров и невредим дошел Арсений до Германии. Только здесь его ранило в ногу чуть выше коленки: кость не повредило, могли бы еще отправить после излечения в часть, но, к счастью, демобилизовали.

Через всю освобожденную Европу торопились поезда обратно в Россию. Ехали демобилизованные в первую очередь. Ехали с победой, с песнями, неутомимо наяривали на трофейных аккордеонах — простор душе. Чем ближе подъезжали к родимой стороне, тем многолюдней было на станциях; девушки бросали цветы в распахнутые настежь двери вагонов-товарняков, дарили восторженные улыбки. Май, первая послевоенная весна…

В одном из таких вагонов возвращался домой Арсений Куприянов. Тоже горланил песни, стараясь наравне со всеми быть в ладу с совестью. Когда проезжали Оршу, все-таки всколыхнулось ретивое: оттеснив от дверей молоденького солдатика, еще не снявшего с головы повязку, долго стоял, будто бы отыскивая что-то взглядом, представлялось ему, что Густищи совсем близко, за этими ольховыми и березовыми перелесками, которые хороводили перед глазами, и он мысленно поторапливал поезд, точно ехал тайком. Там покинуто живут Валентина с Павликом, там рано или поздно будет ему проклятие. А может быть, не получив от него ни строчки, считают без вести пропавшим или убитым.

Эта утешающая мысль настолько приободрила Арсения, что, очутившись на своей тихой станции в заволжских лесах, он почувствовал себя недосягаемым, свободным от каких бы ни было упреков и улик, как если бы находился в тридесятом царстве.