Дочь полка. Часть 3

– Товарищ командир, – тихо сказала она. – А, товарищ командир.

– Что, Кать? – обернулся Резанцев.

– А вы куда сейчас?

– В окопы, – ответил Александр.

– Понятно, – отвела взгляд Катя. Она немного помолчала, а потом спросила. – А с вами можно?

– А что тебе в лагере не сидится? – перешагнул бревно тот.

– Ну, просто не сидится, – пожала плечами девочка.

– Нет, – ответил Александр. – Извини, но сейчас там тебе делать нечего. В другой раз возьму.

– Обещаете?

– Всё тебе обещать нужно, – усмехнулся тот. – Хорошо.

Катя улыбнулась и, ускорившись, в три шага догнала Резанцева. Теперь он точно её возьмёт. Привычка брать обещания появилась ещё в детстве. Её отец тоже, как и Александр был очень занят и времени с детьми проводил не очень много. И если отец что-то планировал с ними сделать, например, сводить на речку или на рыбалку, девочка всегда брала с него обещание. Потому, что, если его не взять, отец может и на речку не сводить. Дела могут появиться. А дело – штука ужасная и страшная, особенно для ребёнка: может забрать отца хоть на целый день. И не спросит оно о ваших планах. Как назло, где-то крыша съедет, где-то утку больную зарезать надо. Но девочка с братьями пронюхала секрет. У мужчин правила очень простые. Если уж они слово дают – то обязательно выполняют. Уже как три года отца нет в живых, а привычка осталась. Поэтому даже с командиром Катя так делает. Это уже получается не нарочно, само вырывается. Но, кажется, Резанцев не был против. Вот и показался родной лагерь. Александр подтянул винтовку и кивнул девочке:

– Ну всё, – сказал он, – иди давай.

Катя отдала честь и пошла отыскивать Пулю. Она уже, наверняка, вымотала всех.

* * *

Фокин завернул табак в клочок газеты и протянул Летаеву. Фёдор кивнул и взял самокрутку. Чем отличается настоящая мужская дружба, так это тем, что практически сразу после мелкой ссоры, все вновь мирятся. Так и Фёдор с Егором помирились практически сразу после того, как Летаев выбрался из медпункта. Они даже слова друг-другу не сказали. Сразу поняли, что ругаться дальше не стоит. Пыл Фокина сразу же остыл, после того, как он увидел, как его товарищ свалился с Марией Фёдоровной в блиндаж. Такое никому не пожелаешь. Они стояли возле одной из землянок вместе Норковым Геннадием и Сергеем Тимоновым и курили самокрутки. Летаев был не в духе, по понятным причинам. Фёдора неожиданно задели слова Марии Фёдоровны о том, что он ещё не вырос. И что с того, что он дурачится? Летаев каждый день рискует жизнью на поле боя, сражается за Родину. И где после этого он малолетка? Да ещё и сказала она это при товарищах. А Фёдор, между прочим, объяснился перед ней. Но боец сильно не обижался. Он не из тех, кто будет таить обиду. Просто осадок неприятный остался. Новобранцы морщились и бухикали от самокруток. Такова судьба всех начинающих курилок. Правда, с самокруток лучше не стоит пробовать – чересчур крепкие, но на войне другого не найдёшь. Приходиться привыкать к такому. Практически все новобранцы, когда прибывали на фронт, начинали курить. Это было, своего рода, посвящение. Как тут не дымить, когда вокруг все курят и тут и там предлагают папироску или самокрутку. Хочешь – не хочешь, начинаешь и сам приобретать такую вредную привычку. Но роль в этом играли не только товарищи. Зачастую бойцы так справлялись с сильным стрессом на войне. Не каждый может сохранить после такого чистые лёгкие и трезвую голову. Бедолаги кашляли, глаза слезились, лица становились красными, но они продолжали себя мучить.

Пока все курили, новобранцы параллельно умудрялись внимательно наблюдать за Марией Фёдоровной, которая в это время о чём-то беседовала с Сорокиным. Но вот их короткий диалог подошёл к концу и женщина, кивнув, пошла в неизвестном направлении. Командир недавно отправился в окопы. В лагере его сегодня почти не встретишь. Поэтому всё ложится автоматически на его помощников, а в первую очередь, на заместителя – Ивана. Норков выдохнул дым и повернулся к Летаеву и Фокину:

– Сколько за ней наблюдаю, она даже ни раз не улыбнулась при мне, – прохрипел он. – Всё ходит и ходит мрачная.

– Не только при тебе, – пробубнил Фёдор, – она в принципе не улыбается.

– И она всегда такой была? – присоединился к разговору Тимонов. Он посмотрел на Фокина, ожидая ответа, но тот, видимо, решил не поддерживать такие темы.

Егор затушил самокрутку и спустился в землянку. Летаев смотрел в пустоту туманным взглядом. В пальцах его потихоньку угасала помятая самокрутка.

– Может у неё случилось что-то? – всё никак не хотел оставлять тему Геннадий.

– Да ну её, – махнул рукой Фёдор. – Этих баб не разберёшь. Мужика у неё нет, вот и ходит дуется.

Сергей кивнул и вдруг увидел, что прямо сзади Летаева стоит героиня их разговора – Мария Фёдоровна. Она была в шаге от бойца, даже меньше, но вмешиваться, почему-то не спешила. Наоборот, женщина внимательно слушала его речь, приподняв одну бровь. Тимонов выронил самокрутку из пальцев. Она упала на белый снег и легонько задымила. Но бойцу было далеко не до табака. Всё его внимание было приковано к Марии Фёдоровне. Летаев сейчас лишнего наговорит и всё! Он уже наговорил. Ой, плохо дело! Сергей посмотрел на товарища и стал всевозможными жестами показывать замолчать. Но тут выкуренная самокрутка дала о себе знать, и он непрерывно закашлял. Норков тоже пытался предупредить друга. Но Фёдор на них даже не глядел. Философский взгляд Летаева был направлен куда-то вдаль, но точно не на новобранцев:

– Да, мужика не хватает, – повторил он. – Хотя я на месте её мужа сбежал бы давно. Тут такой характер… Наверное, хлеще, чем у жены Сорокина.

С этими словами Фёдор обернулся назад и столкнулся лицом к лицу с героиней обсуждения. Норков и Тимонов перестали жестикулировать и замерли на месте. Всё, теперь она его точно прибьёт. За такое имеет полное право. Но женщина даже не пошевелилась. Её, несколько секунд назад румяное лицо, стало белее мела. Летаев ничего не говорил. Он не знал, что сказать и стоит ли раскрывать сейчас рот вообще. Боец ждал её реакции и готовился к тому, что его сейчас, наверное, будут бить. За такие слова точно. Но Мария Фёдоровна смотрела на него пустым взглядом. Нет, не на него. Она смотрела сквозь Летаева. И что-то было в этих глазах такого, отчего бойцу стало неуютно. Женщина, так ничего и не сказав, медленно развернулась и побрела к своей землянке. Бойцы проводили её взглядами.

– Это что сейчас было? – первым нарушил тишину Геннадий.

– Не знаю, – тихо ответил Сергей, – но мне это не нравится.

Летаев их не слышал. Он стоял молча и смотрел на землянку, в которую некоторое время назад спустилась врач. Почему она ничего не сказала? Почему так отреагировала? Бойцу было не по себе. Такое на его памяти было впервые. Обычно, женщина ему высказывала всё, что о нём думает, огревала тряпкой по чём попадала, если она имелась под рукой. Но никогда не уходила молча. И этот взгляд… Лучше бы женщина его отчитала, отругала, ударила. На душе было бы спокойнее. А сейчас даже не знаешь радоваться или нет.

* * *

Катя возвращалась к землянке, за ней, довольная, по пятам торопилась Пуля. Почти всё это время собака провела у Рубцова. Всё-таки хороший у них повар – добрый, всегда чем-нибудь, да подкормит. Вот и сейчас дядя Максим вручил Кате корку хлеба, которую она и поделила со своим четвероногим другом. Есть по-прежнему хотелось, но скоро обещался обед. Потерпеть осталось немного. А пока, можно пересидеть в землянке. Девочка после стрельбы туда так и не смогла зайти – пошла забирать Пулю. Из носа уже текло от сильного мороза, губы в кровь потрескались, щёк не чувствовалось. Ничего, сейчас она зайдёт в землянку, снимет с себя телогрейку с шапкой, подбросит дровишек в буржуйку и будет в жизни всё хорошо. Катя спустилась по вырубленным ступеням, отворила дверь и вошла внутрь. Оказалось, не только она решила здесь погреться. На нарах сидела Мария Фёдоровна, подперев голову рукой. Девочка ничему не удивилась. Женщина часто приходила после медпункта вся уставшая и замученная. Катя сняла ушанку, варежки, и стала расстёгивать красными пальцами железные, ледяные, жёсткие пуговицы куртки:

– А что ты буржуйку не затопила, тёть Маш? – посмотрела на печку она. – Холодно же так сидеть.

Но женщина ничего не ответила. Она продолжала молчать, закрыв лицо ладонью. Девочка прошла к печке и стала закидывать туда дров:

– Что? – продолжала спрашивать она. – Так много тяжёлых раненых? Ничего, скоро машина уже приедет. Вздохнём, наконец, полной грудью. Я сегодня помогу вам в медпункте. Бинты прокипячу. Как раз поручений никаких нет – командир ушёл в окопы. Дядя Ваня за главного остался, – она стала поглядывать вокруг буржуйки. – Так, где-то тут были спички.

Катя, наконец, вытащила помятую коробочку и повертела её в руках. Хоть она уже видела её, но с каждым разом глаза так и хотели прочитать надписи на упаковке. На одной стороне было написано: «1943. Спички. ЛЕСОТЕХНИЧЕСКАЯ А К А Д Е М И Я им. С. М. Кирова». Девочка перевернула коробочку, чтобы прочитать самое главное: «ВСЕ СИЛЫ – ФРОНТУ! ВСЕ СИЛЫ – НА РАЗГРОМ ВРАГА!» Как же, всё-таки, поддерживают их люди. Даже такая маленькая надпись грела душу, говорила о том, что они не одни воюют здесь за свободу страны. Катя выдвинула коробок и достала оттуда спичку. Красные тонкие пальцы от холода совсем не хотели слушаться. Девочка чиркнула спичкой и на её коричневой головке вспыхнул маленький огонёк. Катя взяла клочок газеты и подожгла его. Затем, всё это дело отправилось уже в печку.

– Сейчас пойдёт дело, – повернулась она к Марии Фёдоровне и взволнованно посмотрела на неё. – Тёть Маш, может вы поспите? Тихо пока, бои не идут. Я вас, если что – разбужу. Нельзя же так себя мучить.

– Нет, – наконец, отозвалась та, – я не хочу, спасибо.

Что-то с ней было не так. Даже для Марии Фёдоровны это было странным. Голос был не спокойным и уставшим, а каким-то осипшим, хриплым, прерывистым. Катя встала с колен и подошла к женщине:

– Тёть Маш, – положила ей руку на плечо она. – Всё хорошо?

Тут даже Пуля заволновалась. Она стала вертеться возле них и тихонько поскуливать. Даже сквозь толстую телогрейку Катя почувствовала, как Марию Фёдоровну трясёт. Сильная и независимая женщина плакала. Катя могла поверить во что угодно, но в то, что тётя Маша когда-нибудь пустит даже маленькую слезинку? Да никогда. Что-то случилось. И это «что-то» было чем-то очень серьёзным. Девочка присела на нары:

– Тёть Маш, – обняла её Катя. – Тёть Маш, что случилось? Тёть Маш!

Но женщина продолжала молчать, как партизан. По её скованности было видно, что она пытается всё сдержать в себе. Тут взгляд девочки остановился на второй руке Марии Фёдоровы, которая лежала у неё на колене. Пальцы крепко сжимали помятую жёлтую фотографию, на которой был запечатлён какой-то незнакомый мужчина. Ему на вид было лет двадцать восемь – двадцать семь. Добрые глаза тепло смотрели на неё с фото. Прямые тёмные волосы были аккуратно причёсаны. Мужчина сидел в кресле, положив одну руку подлокотник. Он был высокий, атлетического телосложения. На колене лежала сложенная пополам газета. Таких фотографий у солдат было много. В СССР часто устраивали домашнюю фотосъёмку. У Кати такое фото висело дома над кроватью. А может оно до сих пор там висит? Кто его знает? Мария Фёдоровна согнулась пополам и заплакала, пряча своё лицо от девочки. Сильные люди тоже могут пустить слезу. Тут дверь в землянку отворилась и на пороге показалась Алёна Маренко. Девушка глубоко вздохнула и сняла с себя шапку: