Пардес
- Автор: Дэвид Хоупен
- Жанр: Современная проза
- Дата выхода: 2023
Читать книгу "Пардес"
* * *
Родители хлопотали. Нашли покупателя на дом, сняли квартиру в Бруклине. Они были готовы возвращаться, даже мать. Я спросил когда. В ближайшие недели, ответили они, после того как я уеду в колледж. Я сказал: втроем нам будет тесно в квартире. Они ответили, что планируют жить там одни.
На той же неделе мне позвонил Амир.
– Ари, – выпалил он: я пропустил несколько гудков и лишь потом взял трубку, – где ты?
Ранний вечер. Я был дома, я погружался в очередной медикаментозный туман. На коленях лежала раскрытая “Исповедь” Августина, хотя я не помнил, как взял ее с полки.
– А что?
– Мне нужна твоя помощь.
От отчаяния в его голосе меня подбросило.
– Что с тобой?
– Ничего, это… Эван.
– Эван?
– Он получил отказ.
– Из Стэнфорда?
– Ага.
Скорбь пожирает себя изнутри. Я закрыл Августина.
– Ну и ладно, – ответил я, – пусть катится к черту.
– Ари, послушай меня. Он в ярости, он… это страшно. – Опять то мрачное пространство: вдох, выдох, сосредоточиться на всполошенном голосе на том конце. – Нам нужно что-то делать.
– Нас это не касается. – В эту минуту мне был противен собственный голос, противна комната, вдруг совершившая изящный пируэт в сгущающихся сумерках. – После всего.
– Ари! – Неужели Амир кричит? – Он… он точно с собой что-нибудь сделает.
Она хочет быть как ты, у кого ничего не отнимется.
Я закрыл глаза, прижал телефон к щеке, вытянул руки в воздух.
– С чего ты взял?
– Он разбил свою машину в хлам. Тебе напомнить, на что он способен в таком состоянии?
– Ну, я… почему ты звонишь именно мне?
– А кому еще мне звонить?
Я задумался над ответом.
– Блуму?
– Блум и позвонил в Стэнфорд. А София…
– Я о ней и не говорил…
– …не отвечает.
Я вновь замолчал.
– Ты дома или нет?
Но грех мой в том, что я искал наслаждения, красоты и истины не в Нем, а в себе и прочих Его творениях. Я швырнул “Исповедь” в стену.
– Да, – ответил я, борясь с головокружением, силясь вернуть себе мир.
– Я сейчас заеду за тобой, – сказал Амир. – Мы должны его найти.
Искания привели меня обратно к боли, смятению и греху.
Я соскочил с кровати, накинул одежду. Я ждал у дома, на меня струился свет уличных фонарей. С тех пор как умер Ноах, установилась мучительная жара – знойные дни, душные вечера, беззвездные ночи, сильные ветра, ни капли дождя; газоны высохли, побурели. Небеса скорбели, протестуя против свершившегося в Южной Флориде. Амир подъехал через считаные минуты, он сжимал руль дрожащими руками, обливался потом. Меня так и подмывало сбегать через дорогу за Ноахом.
– Он звонил полчаса назад. – Амир гнал машину, вильнул, чтобы не врезаться в почтовый ящик, крутил головой, высматривая Эвана. – И сказал про Стэнфорд.
– Он не сказал, куда пойдет?
– Нет, конечно. Он распинался о Блуме, о том, что случилось в горах, и о… – Невольная пауза: Амир сглотнул, задумался над словами. – Еще он сказал, что придумал, как нам искупить вину.
– Искупить вину?
– Он в прямом смысле бредил. Я попытался его успокоить: можно, говорю, я приеду к тебе? – но он сказал, что уходит, а куда, не ответил.
Его не было дома. Его не было на улицах. Его не было в библиотеке. На озере его тоже не было. Его не было в “Трес амигос”. Мы позвонили Оливеру (на звонок ответила его мать и тут же повесила трубку), Донни, Ребекке, Реми, Гэбриелу, всем. Амир вновь позвонил Софии. Включился автоответчик.
– Может, хватит искать? – спросил я, проигрывая в памяти голос Софии на автоответчике.
Амир врезал по тормозам: красный свет.
– Хватит повторять одно и то же! Мы не можем взять и бросить его. Надо искать.
– Это уже не наша печаль, – не поворачиваясь к Амиру, сказал я. – И мне он больше не друг.
Загорелся зеленый. У Амира тряслись руки, он ударил по газам.
– Я съезжу в академию.
– Делай что хочешь, – согласился я, – но сперва отвези меня домой.
Пауза.
– Неужели ты бросишь меня одного?
– Извини, – сказал я, – но, по-моему, зря мы… зря ты это затеял.
– По-твоему, у нас есть выбор? По-твоему, то, что случилось с Ноахом, – это повод всех бросить? Забить на свою жизнь, как будто пострадал один ты, больше никто? Думаешь, Ноах хотел бы этого от тебя, от остальных? – Он замолк, голос его осекся. – Думаешь, после всего ему было бы приятно, что случившееся… сломило тебя и ты стал таким эгоистом?
Изнурительная вина затопила каждую клетку моего тела.
– Хорошо. – Я оторвал взгляд от зеркала заднего вида. – В академию.
Ехали мы молча. Стемнело; видеть академию ночью было жутковато. Ворота, как ни странно, были открыты. Стены школы заливало серебристое мерцание. На парковке несколько машин, маленький бульдозер и мусорный контейнер. У дверей громоздятся парты, высятся кучи мусора. В кабинетах горят огни. По макету Храма бродит один-единственный человек.
– Эван! – окликнул Амир в открытое окно. Мы бросили машину наискось через два парковочных места, боязливо приблизились, остановились на краю миниатюрного города. Ветер всхлипывал в барабанных перепонках. Я схватился за кипу, чтобы не улетела в ночь. – Мы тебя везде ищем.
Эван поднял голову, прищурился, глаза превратились в голубые щелки.
– А ты-то здесь зачем?
Я сразу же понял, что он обращается ко мне.
– Не знаю, – ответил я.
Он заметно дрожал на ветру.
– Это он… это Амир тебя подговорил.
Амир шагнул к Эвану, ступил во внешний двор Храма.
– Ну хватит, Эв, – мягко произнес он. – Мы хотим тебе помочь.
Слабый смех.
– В чем?
Еще несколько шагов вперед. Амир очутился во внутреннем дворе.
– Помочь тебе.
Эван разразился странным смехом.
– Боюсь, мне уже ничем не помочь, – сказал он. – Как и всем нам.
– Неправда, – возразил Амир. – Потому что я знаю, что это… это херня. Нам обязательно станет легче, даже если сейчас в это не верится, нам всем станет легче. Пусть не сразу, но то, что случилось, нам не указ, понимаешь? Мы придем в себя. Если ты захочешь, то снова подашь заявление в Стэнфорд, сделаешь что-нибудь, чтобы доказать…
– Ты правда думаешь, что я… – Эван лихорадочно заморгал, схватился за голову. – Амир, ты правда думаешь, что меня ебет, где я буду учиться?
Амир оглянулся на меня в поисках поддержки, но я не шевельнулся.
– Да, я так думаю. Потому что ты всегда этого хотел, и по праву. Мне неприятно это признавать, вряд ли я еще когда-нибудь это скажу, но у тебя золотая голова, ты этого заслуживаешь, я знаю, тебе… тебе важно, где учиться, потому что у тебя со Стэнфордом эмоциональная связь и…
– Это было все, что у меня осталось от нее. – Эван ушел в себя. – Это было все, что у меня осталось.
– Эван. – Я переступил с пятки на носок, сунул руки в карманы, его душевные метания меня ни капли не волновали. Я уже не благоговел перед Эваном Старком. – Зачем ты здесь?
Он достал из кармана зажигалку и принялся ею щелкать, как мне не раз случалось видеть.
– Как вы думаете, это красиво? – Он указал на Храм. Огоньком зажигалки осветил затейливые узоры, каменные лестницы, хейхал[307] с золотыми цепями и стенами, отделанными кедром, резными цветами, пальмами, херувимами. Задержался на Кодеш ха-Кодашим[308]: гигантская менора, позолоченный стол хлебов предложения, алтарь для воскурения благовоний. – Вот. – Он осторожно потрогал завесу – синюю, алую, густо-пурпурную, – скрывавшую деревянный Ковчег. – По-моему, мы попали сюда.
Амир встревоженно посмотрел на меня, я притворился, будто не замечаю, но придвинулся ближе.
– Ты о чем? – спросил он Эвана. – Куда мы попали?
– Во внутреннюю палату, – тихо пояснил Эван. – В святая святых.
Амир принялся грызть ногти, пристально глядя на Эвана и о чем-то напряженно размышляя.
– Подумайте сами, – продолжал Эван. (Мы молчали.) – Вспомните, что бывает с теми, кто проникает в святая святых?
– Они погибают, – ответил Амир.
– Беда в том, что так и вышло, – сказал Эван. – Так и вышло. – Огонек зажигалки дрожал в его руке, рябил лицо, подчеркивая шрам. – Вы все время смеялись над моими экспериментами, а я… получается, я был прав. И вы знаете это не хуже меня.
– В чем прав? – уточнил Амир. – Ты думаешь, мы что-то сделали правильно? Ты думаешь, смерть Ноаха доказала твою правоту?
– Нет, я хотел сказать… знаете, что говорит Зоар? Что в каждом из нас есть крупица святая святых. – Эван по-прежнему стоял около покрова. – И если жизнь человека приносят в жертву, то смерть, трепет священной смерти разрывает завесу, выпускает в мир то, что таится за покровом.
Амир уперся ладонями в колени, признавая свое поражение. Я обошел его.
– Знаешь что?! – завопил я, мысли мои мешались. – Ты ебанутый! И в ту ночь на катере ты хотел убить меня, зря я послушался…
– Иден, я вовсе не для того… что, если это наш последний шанс? Как ты не понимаешь, смерть Ноаха разорвала завесу! – Эван перекрикивал ветер. Из кармана он выудил фляжку, но пить не стал. Облил желтоватой жидкостью макет Храма. Завоняло бензином.
– Что за… – я попятился, – что ты творишь?
– Я думаю… нет, я знаю наверняка: мы сделали то, чего не делал почти никто. – Эван сунул пустую фляжку в карман. – Мы увидели Бога и выжили, охуеть! Мы оказались достойны, Иден, мы… в конце концов выяснилось, что мы достойны! Но мы порвали завесу, мы заглянули в святая святых и выпустили в наш мир… божество. А теперь я… – он коснулся шрама, – теперь мы должны его запечатать, чтобы больше ничего не случилось, чтобы оно не уничтожило все, но я не знаю…
– Слушай, – в отчаянии перебил Амир, – ты… ты не в себе. Нам всем нужно… – Он осекся, вгляделся в лицо Эвана. – Что с тобой стало?
Эван даже не взглянул на Амира – он смотрел на меня.
– Перед самым твоим приездом, – медленно произнес он, – она была не в Кении.
– А при чем тут…
– Она вообще никогда не была в Африке. Все это ложь.
Я боялся моргнуть.
– Что? Где же она была?
– Пряталась, – ответил Эван.
Амир нахмурился:
– Что ты мелешь?
– Она была с родителями в Коннектикуте. Она действительно должна была ехать в Кению. Это правда. Но ситуация изменилась, и ей пришлось… исчезнуть на время. Кения послужила прикрытием.
– Не понимаю. – Я шагнул к Эвану. – От чего она пряталась?
Эван кивнул, черты его лица расплылись под тяжестью безграничной печали, доходившей до исступления.
– Она была беременна.
Его слова зависли без чувств над макетом Храма. У меня заныл лоб. Наш первый поцелуй, я несу ее туфли, ее слезы на моей шее. Я обнимаю ее в спальне, боясь пошевелиться, приоткрываю глаз, чтобы убедиться, что все взаправду. Я стремлюсь соответствовать ей, меня выворачивает; вычурный бред, надежда, что отныне я полон, я здоров, я счастлив. Она не моя, и, если честно, мы никогда толком не были вместе – случайные ночи, меняющиеся сны, мгновения, оканчивающиеся слишком быстро. София Винтер никогда мне не принадлежала.
– Нет, но я… – Я обхватил руками голову. Не далее как год назад я был одержим трагическим величием. С тех пор я повидал, как отнимают жизнь, как скорбь охватывает всех и не проходит. С того самого дня, как я выучился читать, больше всего мне не хотелось сдаваться мелочности моего существования. Теперь я презирал себя за такое желание. Теперь я отдал бы все, лишь бы вкусить напоследок той мелочности. – То есть все это время… но как же ребенок?