Безликий

– Ну, ты даешь! – Водитель издал нервный смешок и неосознанно ощупал рукой большой нос и впалые щеки. – Как описал меня… Мое лицо, раз на то пошло, самое обычное лицо: таких тысячи – куда не глянь. Все усталые, злые, грустные, но в то же время в каждом лице есть доброта. Знаешь, говорят, что мы добрые тогда, когда не злые. И, главное, в нас есть смирение – это ты верно подметил: кроме этого ничего не остается. Наверное, единственное, что отличает нас от других, так это покорность судьбе.

– Никогда не замечал в лицах покорность судьбе. Смирение – видно сразу, оно проявляется в отрешенном взгляде и равнодушии; кажется, что человека уже ничем не удивить; он, словно заведомо знает, что ко всему, даже самому удивительному и необычному, будет относиться как к данности и само собой разумеющемуся… – Озадаченно ответил Макс.

– Эх, ну ты загнул! А все-таки ты еще жизни не видел. Говорить о красоте ты умеешь, а знать ничего не знаешь о людях.

– Возможно, так и есть. – Сказал Макс.

– Но ничего; жизнь с тебя свое возьмет. Рано или поздно, придется начать разбираться в людях. И скажу одно: человеческая внешность обманчива, нельзя верить своим глазам – в них много от лукового, как говорит мой приятель.

Макс ничего не ответил. Ехали с минуту в молчании. Водитель закурил.

– Ты сказал, – начал водитель, – что ты лепкой занимаешься и все такое. А зачем тебе ацетон? Пьешь что ли? – Ухмыльнулся он.

– Нет. Мне он нужен, чтобы была возможность исправить помарки и недочеты, которые я, скорее всего, буду совершать при работе с цветом. Я никогда раньше не брал в руки кисти. Будет много технических ошибок. Не знаю, что из этого получиться.

– Теперь понятно. Серьезно подходишь к делу.

– Это дело всей моей жизни. – Ответил Макс.

– Много получается зарабатывать?

– Нисколько. Я не выставляю свои работы. Это личное.

– Вот те на! Как так? – Воскликнул водитель и ударил рукой по рулю.

В этом момент с противоположенной стороны перекрестка легковая машина, игнорируя красный свет светофора, с большой скоростью пролетела прямо перед маршруткой на другую часть дороги и продолжила движение, петляя и выравнивая свою траекторию. Водитель такси не ожидал, что на него выскочит машина и инстинктивно выкрутил руль сначала вправо, потом влево, избегая столкновения, от чего газель накренилась, и, не удержав сцепление с дорогой, несколько раз перевернулась.

К маршрутному такси сразу подбежали вовремя оказавшиеся рядом люди, которых не должно было быть рядом в такое время и в таком месте, но они были и только потому, что их кампании не хватило выпивки на вечер, а продавали алкоголь только в одной палатке в этом районе. Одни вытащили растерянного водителя, из головы которого сочилась бордовая кровь и его растерянные глаза метались от одного лица к другому, словно спрашивая, что произошло; оставшиеся – подлетели к другому пассажиру. С Максом все было намного плачевнее. В то время, когда машина потеряла равновесие, его портфель ударился о потолок и находившаяся внутри стеклянная бутылка ацетона разбилась. И, быть может, все бы обошлось, если бы Макс перед самой аварией не открыл портфель, чтобы достать ключи от квартиры. Поэтому содержимое бутылки не впиталось в водостойкую ткань портфеля, а мгновенно окропило все его лицо и грудь, и даже в этом случае все могло бы оказаться благополучно, если бы не наполовину выкуренная сигарета водителя маршрутного такси, искра которой подожгла гремучую смесь.

Лицо Макса вспыхнуло моментально. Он с истошным воплем вылетел из салона; его тело извивалось от боли, и языки пламени начали расползаться, как змеи, по всему телу. Остается загадкой, что произошло бы дальше, если бы у одного мужчины из этой компании не нашлось под рукой пятилитровой баклажки с водой, которую он достал из машины, чтобы утолить утреннюю жажду, которая была неизбежностью после пьяного застолья. В течение нескольких десятков секунд огонь был потушен. Макс корчился от боли, лежа на земле; на его обожженное, обезображенное и изуродованное пламенем лицо и тело с отвращением смотрели собравшиеся люди.

2

Стояла ночь. Тишину крохотной больничной палаты нарушало монотонное звучание датчика сердечного ритма. В единственном окне можно было увидеть чернеющее небо, усыпанное мелкими горстями ярко-желтых звезд и полную луну. Макс лежал на кровати; к его телу тянулись разноцветные провода и одна тонкая, матово-белая трубка. Слева от него стоял цветной монитор, на котором была изображена корявая кардиограмма и большими цифрами – значение пульса; справа – капельница, наполненная прозрачной жидкостью. Его лицо и грудь были плотно забинтованы: оставались нетронутыми прорези для глаз и рта. Макс был без сознания около суток, прежде чем очнулся. После аварии он был срочно госпитализирован в больницу. Огонь сжег кожу на его лице, шеи и части грудной клетки. Врачи на протяжении нескольких часов скрупулезно работали, склонившись над телом больного, чтобы облегчить испытываемую им боль и сохранить как можно больше эпидермиса на пораженных участках. После операции лицо Макса представляло собой ужасающее зрелище: обугленные и свисающие куски кожи, сожженные брови и ресницы, пузырящиеся и наполненные жидкостью волдыри, обожженные контуры губ и обуглившиеся длинные волосы. От его прежней красоты осталось воспоминание; красота сменилась пожизненным уродством – неизбежностью, Фатумом, суммой неконтролируемых случайностей или же воплощением в жизнь его ночных кошмаров. Максу в некоторой степени повезло, но повезло лишь в том, что огонь необычайным образом не задел роговицу и слизистую оболочку глаз, поэтому у него оставалась высокая вероятность сохранить зрение.

Он очнулся глубокой ночью. В палате раздался его протяженный и хриплый стон. Макс резко поднялся с кровати и оторвал провода от своего тела. Он смотрел в темноту и не мог понять, что с ним произошло; он чувствовал страх и приступ неконтролируемой паники. Вскочив на ноги и сделав несколько стремительных шагов к окну, в котором рябило расплывшееся свечение, к которому он неосознанно потянулся как мотылек, Макс опрокинул и разбил капельницу. Дежурный врач сразу же прибежала в палату на шум и поставила ему укол снотворного. Макс вновь провалился в глубокий сон.

Прошли еще сутки. Макс находился в бессознательном состоянии, которое иногда прояснялось, и в эти моменты он по крупицам восстанавливал фатальные события недавнего прошлого. Он вспомнил дождливый вечер, вереницы многоэтажных домов, воспоминания о своей матери, усталое лицо водителя маршрутного такси и их непродолжительный диалог, но потом воспоминания блекли, и оставалось только ощущение внезапного приступа боли. Макс не догадывался, что несколько дней назад его окутывали языки пламени, которые едва не сожгли его дотла, если бы не чудом подоспевшие на помощь люди.

Первый его вопрос, который он задал медсестре, назначенной его лечащим врачом, заставил Макса приложить немалые усилия и проявить мужество, чтобы выдавить из себя несколько тихих и хриплых слов.

– Что произошло? Почему мое лицо перебинтовано, и отчего оно так сильно болит?

Медсестра посмотрела в глаза больному, будто принимая решение, и ответила после короткой паузы:

– Меня зовут Арина, и я ваш лечащий врач. Максим, три дня назад вы попали в автомобильную аварию. В то время, когда машина переворачивалась, на ваше лицо попало спиртосодержащее средство. Достаточно было одной искры, чтобы зажечь пламя. От огня пострадало ваше лицо и часть грудной клетки. Врачи сделали все, что было в их силах – Ответила она.

Макс видел перед собой прекрасную женщину. Ее профиль еще сохранял в себе очертания детской и наивной формы, но уже превращалось в лицо красивой и волевой женщины. Голубые, прищуренные глаза Арины смотрели прямо в глаза Макса; она не посмела отвернуться в смущении и неосознанно принимала брошенный ей вызов. В молчании прошло около минуты.

– Максим, вы меня понимаете? – Спросила Арина, заметив отрешенный взгляд Макса.

– Повторите еще раз… я прослушал. – Выдавил из себя он, постаравшись отвлечься от внешности медсестры и переключиться на смысл ее слов.

Арина снова рассказала больному о событиях, случившееся несколько дней назад. В течение нескольких минут Макс старался осознать услышанное, но не мог поверить в произошедшую с ним трагедию. Он медленно притронулся руками забинтованного лица, и с этим легким касанием вернулась боль – пронизывающая, тупая, жгучая и безжалостная боль, распространившаяся от обожженных губ по всему телу.

– Дайте мне зеркало. – Попросил Макс медсестру.

– Я думаю, что это будет лишним. Когда окрепнете и придете в себе, тогда и посмотритесь в зеркало. – Уклончиво ответила Арина, понимая, как может травмировать Макса собственное зеркальное отражение.

– Вы не в состоянии представить, насколько важно мне сейчас увидеть себя. Если вы не найдете мне зеркало сейчас, то это сделаю я, когда вы уйдете. – Голос Макса был тверд и решителен.

Арина работала врачом в городской больнице на протяжении нескольких лет после окончания медицинского института и ординатуры. Будучи доброй по натуре, ей пришлось научиться говорить «нет» и отказывать требовательным больным в их просьбах, которые зачастую являлись для них вредными и губительными. Умение отказывать было для нее особым видом искусства; отказывать нужно было таким образом, чтобы больные не успели обидеться на нее и могли сохранить по отношению к ней такую хрупкую материю как доверие, которое в наивысшей степени важно по время лечения. Арина была фанатиком своей работы и относилась к возложенным на нее обязанностям с высокой степенью ответственности. Помогать людям и возвращать им здоровое состояние тела и духа либо же облегчать их участь – было для нее главной целью в работе, которой она строго придерживалась. Что могло быть лучше, чем наблюдать, как к человеку возвращаются жизненные силы после долгого времени борьбы с изъянами тела? Или тех слов благодарностей, которые он говорил в ее адрес, когда стоял здоровый и бодрый с сумкой в палате, готовясь вернуть домой? Арина знала свою работу и понимала, что Максу нельзя в его состоянии смотреть на свое изуродованное лицо. Она отдавала себе отчет, что необходимо время и психологическая подготовка, прежде чем он столкнется с ужасной реальностью и осознанием неизбежного пожизненного уродства. «Если человек падает духом и опускает руки, то помощь врача сводится к минимуму» – она вспомнила слова своего наставника, которые прозвучали в ее голове как назидание. Но пронзительный взгляд Макса, в котором читалась мольба и искренность в изложенной им просьбе, побудили Арину пренебречь правилами и выработанными за годы практиками принципами. Она интуитивно понимала, что должна именно сейчас помочь открыть ему правду, которая была для него важнее, чем моральное и психическое здоровье.

Арина, ничего не говоря, вышла из палаты. Через считанные минуты она принесла ему зеркало и еще раз спросила о том, уверен ли он в своем решении. Макс без раздумий ответил, что уверен и попросил лечащего врача оставить его одного.