Поцелуй мамонта

— Ну, брал…

— Не «ну», а просто брал. А возвращал?

— Ну…

— Гну! Не возвращал. Абщабу берданил56? Сено носил? Хоть бы раз, сука!

— Э — э–э… Вёрст — то до вас…

— Какой вёрст, нах вёрст! Бедолаг57 не вёрстами меряют!

— Вот и «э», — встрял Кожан, — забыл ты нас, а мы помнили. Мохнатую58 вместе теребили… Банк дербанили тоже вместе, а щас что? А то, что ты тут один развлекался, вот что. Поганку крутил59. А мы дело делали, товарищи на батарее60, а я вот в Чека прописался. Люди у нас теперь свои и там и тут. С двух сторон баррикады. Как бы своих не пострелять, понимаешь ты, дуралей? Над бонбой как на привязи сидим, а колечки у тех и у других на верёвочке.

— Под прицелом! — обиженно выкрикнул Алтын. — У своих, блядь!

Кожан:

— Ошибки могут… У фартовых61 и везучих, знаешь! Сдача не залёживается. Не простят… кто — то. Не одни мы в Питере. Мало кто знает ход наш. Рискованно и говорить никому нельзя. Наша это выдумка, партия шахмат, цейтнот: на том краю доски в половине полпервого, да на четвертинке полноги стоим. А что делать? Хитрим, Стёпка, вертимся как кишки в духовке, а ты тут булки отсиживаешь.

— Мы в дёжку62 там играли! Прикидывались! — обиженно выкрикнул Насос голосом юнца, вспомнив свою расцелкованную да разхераченную донельзя, проигранную в карты жопу, — пока ты тут… Сука ты, словом. Обычная сука. …Под путёвого шпарил! Жидил63!

— Мужики! Простите христарадь, я поправлюсь, мне с Лидками — Клавками уж теперь точно не по пути. Осадьте, люди, жиганы64, охолонитесь, а? Я с вами. Точняк. Провожу по дому, заначки, наколки, всё разменяю. Выпас есть. По стенке постучим. По Лидке, по Клавке тукнем. И зазвенит в трёх местах, блёй буду…

— Ха — ха — ха! Удивил.

— Время будет, — продолжал Степан, — мы ж с бумагами, а не нахрапом. Да же, Кожан?

— Не твоя забота, — говорит Кожан. Это мой туз, козырной он, а не твой, понял! Покамест ходи в шестёрках, пока не докажешь…

— Есть бабки у неё, не могли они исчезнуть. Мужики! Кайло возьмём. У меня есть! Пригодится, — защищается провинившийся на всю «Леблядскую» Степан.

— Кхе, ещё стенки копать!

— Подумайте вот, расклад какой:

***

Бла — бла — бла да бла — бла — бла… … …

Надоели такие герои с разговорами об одном и том же. Пропускаем часть базара.

***

Покумекали.

Желвак:

— Ну, смотри, Стёпка! А то, похоже, срыгнуть собрался. Не выйдет теперь так. Не прокотит. Мы за тебя, брат, столько отсидели, пока ты тут в пузе жир тиражировал. Такого понавидывали — тебе и во сне не придёт.

— И ещё отсидите, — буркнул Кожан и засмеялся, — партия наша скажет, комиссар ткнёт пальцем, дак все сядем, и звери и ловцы. На выбор. За ними не задерживается. Не поняли ещё красного смысла? Кому — то социализм, а большинству нары. Короче так: бабки делим пополам. Половина чеке, — иначе не выйдет — другая законным и корешам. По честному поделим. Всё поняли?

— Честно — то честно, а хазу кому на? — осмелился Степан.

— Кому — кому! В коммуну ещё отдай! А как всегда, нах! А чего почём зря интересуешься? Поймите, дурни. Чека расширяется, людей с Сибири набирают. Едут уже. Так что надо успевать и брать максимум. По Марксу и по Ленину жить, понял: не жалеть мешков, тащить всё, но сначала самое дорогое: стартовать с сортиру опосля посеру и всё по херу! Понято? Или нет? …А постепенно из них наберём пацанов, свежачка, обучим как надо жить. Думаете им Чека платить будут? Думаете, они там задерживаются? Там, бля, у молодых батарея почище нашего. А что, он деревенский, несмышлёныш, чистый дурак и бошку на стрельбу высовывает. У них, зелёных, уши впереди мозгов. Как, бля, у суслика. В Чеке, бля, чуть провинился и, хер — рак! к стенке. Своих к стенке! Вот такая совесть у Чека. У них там очередь: попользовать зелёного и в утиль! Чтобы знатоков не плодить. Воровать и бомбить лучше среди идиотов и руками идиотов. Чтобы самим чистенькими… Так что из этих пацанов мы умных себе возьмём. Пусть освоятся, а следом…

— Э — э, Кожан. С зеленью и твой хитрый кабур65 нам понятен. Согласуем. Ты у нас вождь. Так веди прямо как вождь и не сомневайся. А мы вожакам верим. Пока верим, отметь, блядь, покедова на мякине не прокололись.

— Пока не прокалывались, — грубо отвечал Кожан.

— Хорошо, тогда так: без тебя нам скучнее.

— Не сглазить бы!

— Ну, всё, козяку, мэкэлаву66! — запел Насос словно цыган. И крутнулся вокруг себя.

— В гости будешь звать, так себе забирай, — встрял Алтын, а мы тоже подкрасимся чеками и у тебя угол сымем. — Шутит так, или серьёзно, у Алтына порой такой толщины юмора не поднять.

— Комнат там много, — поддакнул Степан.

— Хорош вариант? — продолжал Алтын, почти не удостоив Степкиного уточнения оценкой. — Слышали твой план. Отличная хата… на слух, правда… и чёрный ход есть. А у нас явка толковая давно в отсутствии обретается. Это те не Мамка — Одесска! Надоело, верь, Кожан, по говняным дырам, да в подвалах шкоркать, да в кабаках родное спускать. Своё надо иметь, честно нажитое имущество. Со сральником, ванной, блядь, с девками… чё их грязных щелбать: сначала подмыть, шампани налить… и, бульк… туда. И там пежить и пежить, вертеть и долбить… шумовкой… сопелку их. Чё мы, хуже буржуинов? И пить своё, и шампани хотца иной раз, а не втридорога и не кабацкую разболтуху. Мануфактурка — то работает ещё наша? Ха — ха — ха! Ну, и как предложеньице? — и Алтын лихо сбил кепчонку на затылок.

— А то и продать можем твою новую хатенку… раза на три. Давай? — предложил Жало, сам удивляясь своей неожиданной, такой дерзкой и денежной выдумке — как банк без мокрухи взять.

— То надо думать, у меня начальство есть, — говорит Кожан. — комиссары один на другом. И наверх надо подать. Прыщей да клопов политических знаете сколько над ими? А сколько жён, а марух67 сколько! Марух у них пруд с тележкой. Вот, то — то и оно. А вы тут… башку молите об стенку. У них фраера есть покрепше наших. О! Политика, ептыть! Как их обойти? Делиться всё равно надо станет.

Воцарилась временная тишина.

— Я от вас теперь никуда, — заранее готовит отступного Степан, стрельнув в тишину просительным колером. — Куда вы, туда и я. Знаю, что на крючке я. Ну, нормалёк, понимаю. — И совсем осмелевши: «Если что, так сразу кляузу в Чека на меня, так?»

— Херов! Мы своих не сдаём, — сказал Желвак Чёрный. Лицо у него смурнее тучи, под щёками мышцы дрыгают — играются. Отсюда и кликуха. — Лучше мы тебя сами шлёпнем. Зачем нам риски такие, дубина? Бэмс под ребро и тишина. А у вас, чекистов, чё? Закон крепче нашего, что ли? — Посмотрел по сторонам. Стороны молчат, будто водой набрались по уши. — Крепче. Догада такая есть. Так же Кожан? Подтверди военную тайну.

Кожан только хмыкнул. — Вот проныра, такой огромный, есть где спрятать, а всё у тебя на виду! Все тайны, бля. Нахер вот цукиром так откровенно мажешь? Сладко, бля. Не наш это базар. И ты не сука.

Обиделся немного Желвак на чекиста в законе.

— Да ладно. Не обижайсь, забудь… Курнём покедова! — и громко, с пафосом: «Давай — ка, товарищ красногвардеец Желвак, из заначки нам всем по нюхе. Будете по половинке?»

— Чужого чё ж не пощучить. Нюхнем, давай. А после по галичке68!

— Я не буду, — попросту отказался Степан.

— А мы продажных мальчиков не приглашаем. Ишь, в друзья как перемещает! Ровно крот: тихохонько так.

Желвак достал кисет, из него железную коробочку.

— Мне с собой этого дела носить не положено, — продолжал Кожан, — проколюсь на кейфе. Я понемногу совсем, перед делом только… А у нас дело выклёвывается. Так?

— Вроде того.

— Значит можно. Давай, давай, не жалей. Забей ка мне по шейку…

— Эх, банки — хвостики! — запел Алтын.

— Это после.

Услышана и «шейка». Вспомнил своё тюремное увлечение Жалов и затрещал тараторкой:

— Законы щас гибкие, как молодуха.

А куда ей шею гнёшь,

так в то место и етёшь.

Можешь в зад как на парад,

можешь в ухо, можешь в нос,

лишь б не насморк, не понос…

Философствует Жало, декламируя недавний собственный стих, процарапанный сплюснутым под конкой и наточенным гвоздиком на стенке камеры.

Амнистия спасла четверых друзей, а это половина кодлы:

— Поэт!

— Маяковский!

— Сенька Есенька!

— Душу петуха за душу дурака!

— Ну всё, хорош, Жало. Не наёбся ещё на воле? Роли щас распределим, а завтра бежим по делу. Рассаживайтесь, граждане смирные, хватит воздух трепать. Объявляю вопрос номер один: со Степки — На и начнём. Будем верить, или сразу в расходную часть пишем?

— Я вам… — вновь ринулся оправдываться Стёпка…

— Поверим, х — х–хам с ним. Он нам план рассказал. На правду смахивает.

— Хорэ! Не уверен я, но попытать можно. Там нас ждать с обрезами не будут. Так? Так. Миленько. Вопрос два. Оружие… у нас…

— Есть! — хором.

— План хаты.

— Я ж рассказывал, — недовольно заёрзал временно прощённый бывший член банды.

— На сказке твоей черты не провести! Карандаш бери!

— Нарисую, — засуетился Степан.

— Вот и рисуй, пока мы в трёпе.

— Эге. — И зашелестел. — Локоть сдвинь.

— Полегче пихайся, не герой ты, а… четверть моржовая.

— Ха — ха! Тьфу, масленица.

— Ладно, ладно. Его моржа не трожь… рассыпется… ледяной.

— Вопрос временно снимается. Прикид? Ну, повязки, бушлатики… такое всё. Под нас… артистов.

— Хе — хе, артистов! Артистам наперёд денег собирают, а потом работают: у кассы!

— У нас наоборот!

— А, мы по окончанию, точно. Сами берём кассу.

— Аншлаг надо полный собрать.

— Чего — чего?

— Есть всё. Вот чего. Если чего нет, то у Херчека возьмём?

— Не понял???

— У кладовщика нашего, олухи. Потому что херчик у него махонький вместо Херища. Прапор поганый, наполовину чех. Херичек Дуб. Это имя и фамилия. А вы подумали как? Ха, так и знал. Дак, отсиживается в тылу, сволочь. Аж с тринадцатого года. Три пальца на ноге отрубил сам. Будто под косилу попал. Косило он и есть. От армии косило. А не доказать!

— Вот же сука. Тут родину защищать трэба, а этот…

— Теперь вопрос номер… сколько?

— Пятый.

— Вопрос пять: масло, бензин…

— Хватит.

— За рулём…

— Я. Кто же ещё! — выкрикнул Насос — шофёр бессменный. — Своего руля никому не дам.

— А и не просим. Целуйся с ним…

— Время…

— Само собой. Как в Чеке.

— На операцию отводится…

— По месту решим…

***

Ночь — заполночь. Махонькая как каретка у царевны — лягушки машина перебирает уличные булыжники, тарахтит, на поворотах не сбавляет скорость. В кабине двое. В кузове, сгорбившись под брезентом, четверо. Пока ехали, молчали. Курили и совали цыгарки в щель дна. Дует, зараза, и снизу, и сбоку. А не лето! Куржит за стеклом кабины то ли мокрый снег, то ли замерзающий на ходу дождь. Фары едва видны.

Обыкновенный, бытовой чекистский график. Удивляться не должно. Петроград напуган не только морозами и пустотой желудков.

Синий грузовичок стал неподалёку от арки. Из — под тента высыпали по одному люди: бряк — бряк подковками. Кто в шинелке, кто в полушубке. А зажимистый Степан так овчину наторговал, пока в мирном отсиде был. И все с красными повязками. Театр шести актёров!