Поцелуй мамонта

— Ну, с богом Антихристом, твою мать, пошли. Строем, строем. Чеканим. Мы от красных.

В арке пять аршин ширины. То ли спряталось авто, чтоб лишних не смущать, то ли лень продвинуться дальше. Но нет, проявился грузовик словно из дыма и стал маневрировать. В окошке едва видно силуэт Насоса. Ага, подгребает ближе, чтобы быстрее отчалить, умно! Молодец, Насос.

Отсчитали люди с красными повязками ступени нарочито громко и нахально. Будто у себя в деревне. Чтобы сейчас и наперёд знали, чья в городе власть.

Стряхнул Кожан снег с фуражки: «Желвак, давай, бей, пока уши в снег не упали. Сезон не тот».

Лупанули один раз подошвой в железку двери. Подковку не применили пока. Прислушались: без результата. Стихли жильцы доходного заведения, отдёрнулись уголки занавесок со всех этажей. Надо же, не спят, суки! Где — то, словно по мановению волшебно — поддубной тросточки стали гасить свет.

Не ждали от петров — водкина Красного Коня такой шустроты. В последнее время красный чекистский Конь стал ходить сюда реже: забрали уже кого надо и что надо. Золотишко с первых этажей реквизнули, фаянсы с фарфорами тоже, сняли со стен классиков: это Луначарскому в музей. Всё, что горит в буржуйках, давно забрали для отопления рай — милиции, ад — пожарки и глав — почты. Остались у наёмщиков и угловых махонькие, дешёвые щепочки, с которых и лучины не выйдет. А денег у них и так и эдак не было. Живут в долг и на последнее. Хозяина выкинули и, говорят, к стенке прислонили. Теперь тут коммуна. А у коммуны общественный кассир и сам тоже сдатчик и наёмщик в одной бутылочке.

Кока и Кола! Нефть, трава и вода! Трава со скидкой.

Опять стучат. Теперь уже градобоем в шесть ног.

— Слава богу, не к нам. Кого нынче заберут?

— К Лидии и Клавке, — шепчут. — Вот тёткам — то «повезло». — Что ж они сделали такого, вроде правильные обе бабёнки?

— В очереди они, дура. Мы все в очереди.

— Ну — у–у? Быть не может такого, чтобы все.

— Это из — за отца Владимира. Ну, у Лемки, Лемкауса ихнего. Он вроде к немцам сбёг, веру менять.

— Не доказано.

— Нам не доказано, а Эти всё знают точно. Фамилия у него от кого?

— Латыш он.

— Латыш не немец, однако. У Ленина латышский полк. Насквозь красный. Понимаешь, про что я?

— Им всё едино. У них и на тебя есть листок, не думай, что ты особенный.

— Сглазишь, молчи уж. Я человек фабричный, мне нечего таить. Власть наша.

— А жрать — то ваша власть не даёт, — сказала женщина, — подлей — ка лучше кипяточку: вода уж ледяная, ноги стынут!

— Ты б ещё на улицу вышла голову мыть!

— А ты мне не командуй, цинкового корыта не купил, а об ресторациях мечтаешь.

— Время такое. Погоди. Крупную рыбу ловят, а как выловят, так и нам полегчает… мы селёдочки с килькой, а не стерляди!

— Ну и иди к своей рабочей селёдке. Дожёвывай костышки — то. Со вчерашнего дня лижешь… Вкусно, да? Как в ресторанте, ять, пролетарском твоим, да? Кинь — ка полотёшко!

— Да не отвлекай ты! За спиной твоя тряпка, блядь. Не по глазам чё ль? Я посмотрю пока. Интересное затевается. А ты кончай булькать, как кончишь — лезь в буфет, да из шкалика — то каплю жулькни; беленькой, беленькой, не крушись. Не жидься! И себе налей с парка — то. Как банька? Неужто хороша? Глянь в градусник, да сбавь, а то обои полезут!

— Обои пожалел! Башку свою… Смотри, бабахнут в окна! Так заплачешь своим… Каплями с мозгами. Баньку, бля, супруге пожалел! Не суйся, говорю, дурень, на улицу!

— Брось. То спектакль! Халявский. Да я в щёлочку, не боись, досмотрю, коли уж начал. Как там это, прелюдией что ли зовут в театрах?

— Ты в зеватор меня не гони. Хоть бы ромашку одну принёс… И за то б спасибкала. Прелюдии! Хулюдии тебе сёдня, а не койку с пздой!

— Ну дура — то! Я тебя сегодня в харчу буду имачить!

— Ха, герой, щепку себе к херу сначала… Привяжь!

— Дура и есть!

***

Бьют уже прикладами: «Открывайте живо, власть пришла!».

— Старушка алая с косой кривавою, — хихикнул тюремный поэт Жалов прямо в ухо «чекисту разукрашенному».

— Молчи, дура! — шикнул Кожан, — дело на корню провалишь. Ус наслюнявь! Отпадёт.

Бум, бум, бум. Дверь скоро выпадет. За дверью стихает детский визг и плач: прячут их, что ли, куда?

— Открывай, немчура, не то дверь вышибем.

Не сразу открылась дверь. Тряслись руки у Клавки, и не смогла быстро сдвинуть защёлку.

Вот четверть Клавки показалась в щели. Отбросили её дверью. Ворвались. В прихожей пахнет карболкой, резиной и кислой подкладкой бот. С кухни дошёптывает только что выключенный воробьиный чайничек.

Глянули:

— Красивая стервь! И вовсе не мелкая, как Стёпка набрехал.

Для начала как полагается: «Лидия Лемкаус и Владимир Лемкаус тут проживают?»

— Месье Владимир в командировке. А Лидия тут живёт, только нет её сейчас.

— Как же нет, а ну — ка двинь в сторонку!

Двинули в сторонку так, что прилипла девка к стенным обоям. Сама стала плоской как обоина. Принялись бегать, проверять.

— Степан! — умудряется по старому знакомству шепнуть Клавка, — что это всё значит?

— Кому Степан, а кому Степан Яковлевич. Не дури Клавка, к тебе Чека в гости, а ты тут монии разводишь.

— Эх, чуяла…

— Молчать, кошара… голландская! — прикрикнул Кожан, — Жалов, беги вправо, проверь чёрный ход.

— Открыта дверь, — несётся из глубины, — через кухонь вынырнули.

— Красноарм… Алтынов, твою мать, дуй во двор, они ещё не успели…

— Степан, — снова затеяла Клавдия, — как же так, или мы тебя…

— Дурёха, молчи! Хуже будет.

— Стёпка, твою мать, тащи её в залу! К стулу прикрепи.

— Иди, иди Клавка, и не балуй, — подткнул молодуху Степан. Он временно «добрый чекист». Стал сымать ремень.

Но не верит ему Клавка:

— Так я и знала, что не наш он. — Но это не вслух, а в уме. — Щас задушат или после? Других вариантов нет.

— Молчи и не помышляй дёргать, а то приголублю. Криком не поможет, а в ребро дам.

Вот же сука Степан!

— Нет никого, — кричат.

Вернулся через главную дверь Алтын. Запустил морозца.

— Дверь запри. Ну? Что там?

— Я это, того… — застеснялся Алтынов.

— Что того? Трави по делу!

Алтын прижался к Кожану: «Я это, её…»

— Что? Кого?

— Ну по привычке… Кожан… Я её за руку, а она дёргается, ну Лидка… старуха наша.

— Степан, Клавдию в спальню перемести, тьфу, бля, на кухню! — отвлекается Кожан. — И стой там на стрё… стреножь её пока. И чтоб не кричала! Если что, кляп вдави.

— Знаю, да где взять на? Забыли на ха…

— Занавеску, тряпку, бля: учить, что ли, надо?!

Качаясь, пошла Клавдия на кухню, поняла, что лучше не перечить. — Дети, дети, успели, нет ли? — думает. Про Лидию поняла быстрее, чем Кожан, пока шла мимо прихожки. Всё, конец Лидии!

— Ну и? Алтын, твою мать! Говори толком.

— Автоматически, Кожан. Даже не хотел… пырнул я её. Нечаянно совсем. За штабелем пряталась сука. Дёргалась как у… сидора коза. Дровяник разнесла дура…

— Вот, сам ты дура, бля, чё ж ты, бля, Алтынов — красногвардеец наделал. В планах не было, Алтын… тьфу, красноармеец Алтынов!

— Автоматично, Кожан… случайно, что делать скажи?

— Дурень ты. Теперь торопиться надо.

— Не надо торопиться…

— Что так?

— Я ее тут же в приямок толкнул. Она не живая уже… Сразу. Я её прямёхонько… ну по привычке…

— Окна есть в приямке?

— Есть, но забито там… досками. Не видно ни хера. Темно…

— Вот же сука ты, Алтын! Будем разбираться. После! У кого теперь спрашивать? Жало, Жалов, ёпть! Где ребёнки?

— Нет никого, — говорит, скуксившись, Жалов.

— Да что, блядь, за дела. Растворились что ли они? Сбегли? Степан!

— Я!

— Клавку запри на щеколду. Кляп вставил?

— А то!

— Привязал?

— Легонько.

— С какого… легонько! Ну, так иди сюда, рассказывай.

— Что?

— Где все? Лидки твоей нет больше. Короеды исчезли. Улетели в трубу (почти угадал). Наболтают или позовут… Может и золота нет? Смотри! Обещал. Клавку пытать теперь? Думаешь, она знает?

— Обещал, значит так и есть.

— Показывай заначки, раз обещал и «так и есть».

Задёргался Степан, покрылся паром. Рванул в галоп с места. Расстегнул по пути полушубок. Пробежался по анфиладе, заглянул в комнаты все. За ним Жало, Алтын, Желвак. — Ну! — кричат. — Где?

Мебель, канарейка, астролябия — всё на месте как всегда.

— Астролябию хватай, она старинная, в ней зла граммов на триста.

— Да ну?

— Хватай, говорю. Подушки испорите, в детской… грызоедов… на спальне ящик стоит… туда… под койку… мать!

Разворотили ящик. Нет ничего. Чугунный… Вот те на! Волчок только в конце коридора. Ну, ять, и игрушка! И нет в ящике второго дна.

— На кухне за сервантом…

— Там Клавка!

— Нах… Клавку! Корзину с бельём проверьте… Ванну, мать вашу… за вентилём… гитару трясни… струны серебряные там… медь одна осталась… вот, ёпть, а где тонкие? …сундук ещё… Часы, часы, где часы? Нет часов, только белая тень от них. Ну Монька, опередил, тварь! Всё скупил, сука!

Сердится Кожан, но не суетится, поглядывает вдаль и сохраняет чекистский вид. Мучает его пропажа детишек. А вдруг донесут? Они глазастые, морды враз запоминают… А не видели! Это плюс. Надо было сначала так, как сделали, то бишь официально, а потом маски нацепить… Внутри дома не видно, кто припёрся. Можно половину в живых оставить. А парочкой пожертвовать на шантаж. Вечерняя разведка показала, что все были дома. Насос не зря под окнами околачивался.

— Ну, чё там? Как обыск?

— Нет ни хера. Пустые блестяшки: цена им копейка.

Всё ближе Степан к товарищеской расправе над его мягким телом.

— Ошибся, сука, или перенадеялся. Шкуру свою защищал, — думает чекист, — оттягивал, падла, смерть свою…

Качается от суматохи клетка. Золота в ней ни на грамм. Щёлкнул Кожан по прутьям, а канарейка с испугу ещё в начале дверного стука сдохла и висит вверх тормашками на когтях. Пошарил под дном: пусто. Не богатая была птичка. В соломе и дерьме весь свой птичий век отбарабанила.

— Серьги есть! — кричат.

— Неси, щас пробу возьмём.

Принёс Алтын серёжки.

— Говно! Выкинь нахер.

— В унитаз палку сували?

— Нет, щас. Нет ничего.

— В бачок смотрели?

— И там нет.

— За ванной!

— Нет ни хера.

— Холодильник уличный?

— Пусто там. Крыса токо дох… мёртвая.

— Блядь!!!

— Ну, Степан, ну прохиндей, нет ни…уя у Лидки, — решил Кожан и пошёл Клавку теребить.

Вынул кляп:

— Ну, говори, девочка, по добру покамест.

— Не Чека вы, — только и успела вымолвить Клавка.

— Не твое дело… а если поняла, то сознавайся быстрей. Бабки где Лемкины? Золотишко? Где всё?

— Нету, давно всё на Ямской… сами посмотри…

Не успела Клавка досказать вежливое «те», как получила в зубы.

— А Степан, дак, утверждает…

— Степан ваш дурак, каких поиска…

На «ть» Клавка получила в глаз. Изнова прилегла на минутку поспать.

***

Не досчитался Степан одной комнаты. Хотел в последнюю нырнуть… Ба, нет комнаты! Вместо проёма прощупываются кирпичи и обоями залеплено. — Вот, нашёл!

— Что нашёл?

— Дверь тут была в крайнюю спальню, а теперь скрытная камора. Вот оно где золотишко — то.

Рад новому обстоятельству Степан: «Хитра старушенция: как я смылся, так реконструкцию затеяла. Всё с ней теперь ясно. Нашёлся Клондайк!»