Честная книга

Мой метод не сработал. Вернее, сработал не так, как я себе представлял. Список помог отследить приближение срыва. И в этом был его смысл. Но он никак не отвечал на два ключевых вопроса – кто виноват и что делать. Теперь, когда я знал, как запускается механизм, мне не хватало понимания причин. Потому что только поняв причины, я мог найти решение. Я думал.

Я немного подышал и зашел в магазин. Купил какой-то еды, вернулся в номер и хотел заснуть. Не получалось. Я что-то упускал. Что-то очень важное случилось вчера. Что-то, что вело к пониманию. Мысли о смерти отступили. Я лежал и думал.

Внезапно я понял. Вспомнил, почему, уже напившись, я решил уехать из дома. Я позвонил жене и изо всех сил старался казаться трезвым. Она сказала, что я пьян. Я сказал, что нет. И уехал потому, что был уверен – так никто не узнает, что я напился. Я отрицал сам себя. Я убегал от себя. Эта мысль была настолько проста и настолько многое объясняла, что сначала я в неё не поверил. Тем не менее у меня появилась надежда. Умирать уже не хотелось. Я побросал вещи в рюкзак и поехал домой.

XII. Радость

Нас было двое – я и мой брат-близнец. Брат умер сразу, а я был жив, но не хотел дышать. Врачи запустили легкие, но в первые несколько лет у меня сохранялся астматический компонент. Поэтому при малейшей попытке покашлять меня тут же отправляли в Анапу – к бабушке и дедушке. Там прошли лучшие дни моего детства. Именно поэтому я до сих пор так люблю море.

Я покинул Шкуринскую и двигался в сторону Анапы. Меня окружали идиллические, давно забытые виды. Пирамидальные тополя по краям дороги и бесконечные поля всех оттенков радуги – черные, зеленые, голубоватые, золотистые и бронзовые. Я обратил внимание, что плечи расправились, а подбородок гордо поднялся. Открыл окно и жадно вдыхал запахи детства.

Разогретая на полуденном солнце и местами уже выгоревшая трава. Плавящийся асфальт. Жирная, черная, рассыпчатая земля. Запах плавней и камышей. Аромат остывающей травы и бесчисленных насекомых, ударивший в нос под вечер, когда солнце стало клониться к закату, а жара начала спадать. Запах рисовых чеков – оказалось, что я его помню. И уже совсем под Анапой, когда выпала роса – плотный и влажный аромат вечерних полей, виноградных лоз и цветов табака. Я был абсолютно счастлив.

Утром я сидел на лавочке и смотрел на довольного, улыбающегося дедушку. Это была его любимая фотография. Прямой и гордый взгляд, высоко поднятый подбородок – точно как у меня вчера. Я протер памятник, подергал траву вокруг и просто сидел. Я рассказывал ему о своих открытиях. Думаю, ему было приятно. За несколько месяцев до смерти, когда стало понятно, что рак побеждает, он очень просил свозить его на родину. После депортации он ни разу там не был. Тогда врачи не разрешили – он не пережил бы этой поездки. Я съездил туда сам. Думаю, он всё видел и понимал. Я радовался.

Солнце пекло, и было очень жарко. Я выпил всю воду, с меня лил пот, но уходить не хотелось. Я очень любил это место. И знал, что дедушке оно тоже нравится. Он смотрел туда, где в паре километров от нас под высоким обрывом искрилось и плескалось море. Справа от нас, за полем и небольшой рощей стояли многоэтажные дома. Раньше там были огороды, и пока я не пошел в школу, мы с дедушкой проводили там почти все время с апреля по сентябрь. Слева от нас вдаль уходили виноградники. За ними был небольшой поселок, и его крошечные домики старательно ползли в гору. На верхушке горы стояли белые шары – пластиковые купола радаров ПВО. За последние 15 лет здесь ничего не изменилось. Только домов стало больше. Я зашел к бабушке, оставил цветы и поехал к морю. Очень хотелось искупаться.

Каменистый берег уходил влево и где-то вдалеке заканчивался мысом. За этим мысом находился Большой Утриш. Раньше там был дельфинарий. Я помнил, что в детстве мы с двоюродными братьями часто ходили в ту сторону. Там был нудистский пляж, много крабов и мало людей. Почему-то меня неудержимо тянуло туда. Через день утром я взял рюкзак, полотенце и пошел.

Спустился к воде там же, где мы спускались четверть века назад. Метров через пятьсот нахлынули воспоминания. Вспомнился дедушкин сарай, где он держал ласты и маски, которые мы брали на море. Вспомнилось, как с братьями ныряли за водорослями и бросались ими друг в друга. Вспомнилось, каким счастьем было найти на берегу дерево или хотя бы крупное бревно, чтобы потом плавать на нём. Как ловили крабов. Как обгорали и покрывались волдырями. Как курили первые сигареты, которые таскали у дедушки.

Я шел и вспоминал. Прошел больше 7 километров, но каждый раз, когда думал, что вот после этого поворота станет виден Утриш, за ним открывался очередной изгиб берега. В конце концов, я плюнул, снял плавки и полез в воду. Было нестерпимо жарко.

Потом я лежал, рассматривал камни и курил. Внезапно вспомнил. Когда мне было лет 12, папа предложил сходить в поход за мыс. Мы взяли рюкзак, еду, котелок, ружье для подводной охоты, еще какие-то вещи и пошли. К обеду мы дошли примерно туда же, где сейчас лежал я. Я полез купаться, а папа стал готовить обед. На обед должен был быть суп, а для этого нужен был костер. Папа собрал дрова, развел огонь и поставил котелок закипать. Я вылез на берег. Почему-то мне захотелось сесть поближе к огню. Там была большая наклонная плита, обтесанная морем. Я уселся на ней. Папа сказал, что так лучше не делать, потому что я упаду. Я сказал, что это ерунда и всё будет в порядке. И тут же сполз в костер.

Я кричал очень громко. Наверное, не столько от боли, сколько от обиды. Хотя лохмотья кожи и мяса, висевшие на колене, живо сигнализировали о том, что боль была сильной. Никаких обезболивающих мы, конечно, с собой не взяли. Поэтому всё лечение сводилось к тому, чтобы обмотать ногу тряпкой и периодически мочить в прохладной морской воде.

Поход закончился. Я не мог идти. Папа посадил меня на шею и понес домой. 8 километров каменного триала в середине лета в 30-градусную жару с тяжеленным телёнком на шее. Потом мне рассказывали, что папа тащил меня до дома часа 3. А когда дошел, был весь бледный, и пот с него лил ручьем. У меня на колене до сих пор есть большой белый шрам.

Я прикидывал маршрут, который только что прошел. Представлял, как я преодолел бы этот же путь с 35-килограммовой тушкой на шее. И тогда я понял, что папа должен был очень сильно меня любить для того, чтобы такое проделать. Это было удивительно. Я лежал и улыбался. И снова радовался.

Вечером я заехал в старый дедушкин дом. Он давно стоял пустой и заросший, но я взял ключи у соседки. Мне нужно было найти фотографии, которые оставались в доме. Фотографий было много. Я вернулся в отель и долго не мог решить, смотреть их или отложить на завтра. Любопытство взяло верх.

Они были удивительными. Какие-то из них я помнил с глубокого детства. Какие-то видел впервые. Две из них поразили меня.

На одной папа держал меня на руках. Рядом стояла мама. Они были абсолютно счастливы. Они светились любовью. Это был день, когда папа забрал маму со мной из роддома. На другой фотографии я сидел на коленях у дедушки во дворе анапского дома. Плечи у дедушки были расправлены, подбородок высоко поднят. Он смотрел на меня и буквально сверкал от счастья и гордости.

Я смотрел на груду черно-белых фотографий и не мог поверить. Папа и мама любили друг друга. Я не был случайной ошибкой. Я был плодом любви. И они очень любили меня. Никаких сомнений не было. А как любил меня дедушка! Он просто искрился от этого чувства. И очень гордился – это было видно на всех фотографиях, где мы были вместе. Я испытал невероятное счастье, гордость и благодарность. И тут же в голове пронеслись вопросы. Почему я ничего не знал об этом раньше? Почему никто из них никогда не говорил мне о том, что любит меня так сильно? Почему папа и мама перестали любить друг друга?

Несколько больших осколков меня, вытесненных и спрятанных глубоко внутри, зашевелились и попробовали встать на место. Удалось не всем. Некоторым нужна была помощь. И время. Цель путешествия была достигнута. Пора было возвращаться.

XIII. Макс

Первой я увидел девушку. Стройная брюнетка с короткой стрижкой – когда-то мне очень нравились такие. Я знал, что ее зовут Жанна. Она стояла возле длинного стола в комнате без дверей и окон. За столом сидели люди. Их было около десяти. Ближе всех сидел старик с седой бородой в накинутом на голову капюшоне. Я видел контуры, но не мог разобрать деталей и лиц. Я спросил у девушки, кто из них тот, которого я искал. Она нахмурилась. Достала откуда-то коробку, поставила на стол и открыла ключом. Тогда я увидел его. Его звали Макс.

Прошло полгода с той памятной ночи, когда я узнал, что я не один. Список маркеров не работал – я всё равно периодически срывался. Всё чаще и чаще я помнил, что происходило в моменты переключений. Было всего два пути – оставить всё как есть или попытаться интегрировать вытесненные фрагменты в мою основную личность. Но я не представлял, как это сделать. Перечитал всё, что нашел в интернете, но там совсем не было конкретики. Я ждал.

Понимание того, что я отрицал своё пьянство, заставило задуматься о вранье. Оказалось, что в последние годы я окружил себя сплошной ложью. Я не мог быть таким, каким хотел. Поэтому врал себе и всем вокруг. Я старался понять, почему так случилось и каким я хотел быть. Результат меня не порадовал. Выходило, что я просто хотел нравиться людям. Хотел, чтобы меня одобряли. Хотел казаться, но не быть. Ведь это так легко и приятно.

Проблема была только в одном – в результате вранья я совсем забыл, кто я. Какой я. Чего хочу и к чему стремлюсь в жизни. Я не мог ответить на простой вопрос – что я люблю делать. Я полностью утратил себя. Это было как удар кирпичом по голове.

Я пытался прислушаться к себе. Долго и мучительно старался понять, чего хочу. Но не мог. Я как будто уперся в стену. Я отказался от лжи и увидел, что стою голый в пустыне. Вокруг не было жизни – только я, солнце, небо и бескрайний песок. Нужно было куда-то идти. Но я не понимал зачем. Наверное, посреди пустыни я должен был хотеть пить. Но не понимал, хочу ли. Не понимал даже главного – хочу ли я вообще жить.

Интуитивно я искал ответы в вытесненной части. Я не знал, как туда достучаться. Поэтому всё чаще и чаще срывался. И совершенно неожиданно это помогло. Чем сильнее я хотел понять, что находится по ту сторону, тем лучше я помнил моменты переключений. В конце концов, я заметил, что почти каждый раз переключаюсь в одного и того же парня. Он очень любил женщин. Он был груб, бесцеремонен, и ему хотелось только одного – секса. Не важно где, с кем и какой ценой. Именно он привел меня в ту комнату.

Я запомнил ощущение, которое испытывал, когда переключался в него. Оно было приятным. Когда я трезвел и переключался в основную личность, мне было невыносимо стыдно за действия, которые он совершал. В конце концов, во время очередного срыва он устроил такое, что мне опять стало страшно.

Последствия были из числа тех, которые нельзя устранить. Ни деньгами, ни переговорами я не мог исправить того, что натворил. Помочь могло только время. Я нервничал. После срыва прошла уже пара дней, и физически я полностью восстановился. Посреди ночи я проснулся. За окном начинался рассвет. Часа полтора я ворочался в полудреме. Очень злился и тревожился из-за того, что не могу управлять сам собой. Я лежал и думал об этом. Потом начал вспоминать ощущения. Старался почувствовать то, что чувствовал по ту сторону. Мысленно стал звать тех, кто там находился. И внезапно оказался в той комнате.