Ну ты и дура, Лиза!

Уже поздно вечером, когда разомлевшая Лиза выползла из горячей ванны, и, закутавшись в большой тяжелый махровый халат Николая, вместе с ним вкусно поужинала, вспомнила.

- Николай! Мама все мои вещи отобрала! И документы!

Он серьёзно глянул на Лизу, потёр задумчиво ладонью лоб, а потом мягко улыбнулся.

- Так ты у меня бесприданница? И я, получается, тебя забрал из отчего дома в чем была?

- В зимней куртке, - хмыкнула Лица, - и старый плед вместо приданного.

Николай рассмеялся, пересел ближе и крепко обнял её, прижав к себе.

- Это мы решим, не переживай! - сказал. - Попробуешь завтра сходить домой, пока Инна будет на работе, а если нет, я тебе всё, что нужно, куплю.

Он подмигнул, улыбнулся и поцеловал её губы. И Лиза только с радостью ответила – вот так отомстить матери за то, что унизила, будет в самый раз. Только Николай оторвался от неё и погрозил пальцем.

- Не спеши. Давай сделаем из этого праздник, - предложил, – но чуточку позже.

***

Ни вещи, ни документы выручить не удалось. Конечно, Николай нашел знакомых, благо, город был не настолько велик, чтобы не найти к кому обратиться. И благодаря советам ценных знакомых, Инна не смогла бы пойти дальше угроз. Однако и новоиспечённые жених и невеста до самой свадьбы жили порознь. Лизу устроили у Зины, и Николай приходил к ним в гости, да и то в дневное время.

Эти предосторожности были перестраховкой, поскольку Инна больше грозилась, чем хотела навредить. Не в её характере было систематически, упорно доводить до конца дело, если не получилось с наскока, пока была злость, адреналин и силы кусаться.

Она перешла в осаду. И если вещами Николай с особым удовольствием снабдил свою будущую жену, испытывая удовольствие от самого процесса покупок, от результата и ещё от радости Лизы, то документы остались там, куда не хотелось возвращаться.

Но Лиза несколько раз приходила домой, искала свои документы, но казалось, что их просто нет в квартире. Дочь, ещё с раннего детства знавшая там каждую щель, обыскала все, где только было возможно спрятать тонкую папку с бумагами, но не нашла ничего. Даже к деду пошла. Но тот как всегда равнодушно ответил, что Инна ничего не приносила, не просила сохранить или спрятать. Внучка радостно сообщила о том, что выходит замуж, желая поделиться радостью, и, может быть, пригласить на свадьбу. Но тот только покивал, буркнул «Ну и хорошо» и распрощался, как всегда громко захлопнув дверь.

Вот так и получилось, что поступление в техникум из-за отсутствия аттестата провалилось. Хорошо, что паспорт был у Лизы, и Николай помог устроиться на работу. Он не очень этого хотел, но ситуация вынуждала. Не могла же она сидеть целыми днями в квартире у Зины? Да и жить на его деньги ей было как-то… Лиза долго не могла определить, как назвать этот дискомфорт: непривычно? ненормально? Как-то, в общем, не удобно. Ко всему прочему, работать ей было интереснее, чем бездельничать. Ещё и зарплату за это платили. Для вчерашней школьницы это была новая жизнь, новые люди, новые впечатления, которые хотелось ощутить и на вкус, и на запах.

Период жениховства украсился долгими вечерними беседами по телефону о всяких глупостях и пустяках. Лизу они наполняли радостным предвкушением, а Николай чувствовал себя мальчишкой, который забросив две копейки в уличный телефонный автомат, болтает с любимой девушкой.

Поженились Лиза и Коля сразу же, как только невесте исполнилось восемнадцать лет. Не было огромного платья «из штор», которые молодой категорически не нравились, не было огромной и шумной гулянки с толпами пьяных. Новая семья образовалась элегантно, камерно, тихо и торжественно, а отметили это событие небольшим кругом самых близких в одном из лучших ресторанов.

Накануне этого события Лиза позвонила матери и попыталась пригласить её на свадьбу. Но быстро перешедший в истерику возмущенный крик, о том, что такие дочери никому не нужны, гадости и оскорбления в лучших традициях базарных торговок перекрыли теплившееся чувство вины. Стало очень обидно, так, что весь вечер невеста проплакала, уткнувшись в подушку.

Зина посидела рядом, гладя её вздрагивающую спину, тихим своим и ласковым голосом утешала, говоря о том, что Инна защищается от боли. У неё дочь стала взрослой, замуж выходит, и трудно смириться с тем, что молодость ушла, трудно признаться в сожалении о том, что дети становятся взрослыми. Рассказала, что сама плакала, когда сын, женившись, ушёл жить отдельно, и как это было тоскливо.

Лиза подняла свое заплаканное лицо, всхлипывала, слушала, вытирала слёзы, а потом обняла тётю за плечи и прижалась щекой.

- Зина, почему ты не моя мама? У тебя все хорошие, всех ты понять можешь, всех пожалеть, посочувствовать…

Теплая рука погладила её, как маленькую, по голове.

- Какая же ты ещё молоденькая! Эх! Ты, Лизочка, люби Николая, у вас хорошая семья будет. Ты за ним будешь, как за каменной стеной.

Глава 8.

Ты люби Николая... как за каменной стеной будешь…

Большая потеря крови…

Ты люби... как за каменной стеной…

Потеря крови…

Ты люби…

Лиза жила в какой-то прострации, не всегда понимая, где она и что происходит вокруг, в голове было светло и чисто. И пусто. После того, как ей сказали, что Николай умер на операционном столе. Аневризма артерии, большая потеря крови, спасти не удалось…

Все хлопоты по оформлению документов, организации похорон и поминок прошли мимо неё. Сначала всё было как в тумане, затем в каком-то отсутствии мыслей, будто голову поместили в ярко светящийся белый сосуд с мутным маленьким окошком, сквозь которое были видны только мелькающие тени, немного похожие на знакомые образы Вари, Зины, Лили и совсем незнакомые – мужские.

Лиза смутно помнила похороны, людей, подходивших к ней со словами участия и соболезнования, потом длинные столы, опять какие-то люди, плачущих Лилю и Зину. А всё остальное было стёрто.

Она не заметила, как все их вещи оказались в квартире – их новом месте обитания, не задумывалась откуда берутся продукты, где и с кем гуляют дети. Она не замечала собственного голода, как не замечала страданий дочери.

Шурик и Пашка сидели рядом с сестрой, как воробьи на жердочке, и гладили её то по голове, то по руке, то по спине. Им было её очень-очень жалко – у неё умер папа. Мама, которая могла лежать неподвижно по нескольку часов, уставившись в потолок, не вызывала у них такого сочувствия, скорее какой-то ужас, панику, от которых хотелось бежать не глядя. А вот горе сестры было понятно и близко, как любому ребенку слёзы другого ребёнка. Поэтому они не отходили от неё, теребили, пытались её о чем-то расспрашивать, и этим немного отвлекали.

Лиза же почти всё время лежала, а если вставала, то ходила, сшибая стулья и цепляясь за мебель, смотрела и ничего не видела. Готовила только потому, что Шурик напоминал о необходимости всем им что-то кушать. Сама бы, наверное, не ела, но Пашка важно, как это умеют только дети, заявлял, что если она не будет есть, то не вырастет. Лиза понимала, что слова были Зинины, но даже на улыбку сил не было.

А та приходила часто. Если бы не белый туман, в котором жила, было бы понятно, что тётушка у них бывает если не ежедневно, то через день обязательно. Она пыталась растормошить застывшую Лизу, что-то ей рассказывала, спрашивала, но всё это не помогало её расшевелить. Записывала Шурика к врачам, но ходить с ним заставляла беременную мать, по телефону просила Лилю записать и напомнить ей, когда куда идти, что нужно приготовить и что купить в магазине.

Однажды, придя по традиции делать уборку, застала в детской Лилю, которая наглаживала маленькие детские одежки и приговаривала тихонько, поглядывая на портрет отца, пристроенный напротив:

- …Если будет мальчик, я попрошу, чтобы его звали Коля. И будет Николай Николаевич. Нет, лучше пусть будет Георгий Николаевич, как ты, папка, только наоборот. Он будет маленький и раньше меня не умрёт.

Зина прикрыла рот рукой и, жалобно сморщившись, стояла, не решаясь отвлечь девочку. Лиля гладила, складывала в аккуратные стопочки отглаженное и продолжала:

- Если девочка, то лучше пусть будет Аннушка, как твою маму звали, пап. Мне некогда будет грустить, надо будет учиться, нянчить малыша, катать его в колясочке, не знаю… стирать пелёнки, наверное. Так что, когда мама ещё малыша родит, я за тобой не буду так сильно плакать.

Лиза нашлась на кухне, она стояла с ножом в руке над разделочной доской, на которой лежало мясо, и смотрела в окно. На плите в сковородке уже начинало перегорать и дымиться масло. Зина выключила огонь, вынула нож из слабой руки и подвинула несостоявшуюся повариху от стола. Та медленно сосредоточила взгляд на пришедшей.

- Что, Зин?

- Ты, Лиза, вообще соображаешь, что не тебе одной плохо?

- А кому ещё?

Мерно двигая ножом, старенькая тётка неверяще покачала головой.

- Неужто некому?

- Ты, да? Ты его, что ли, любила? – хрипловато спросила Лиза.

- Нет, - тяжело вздохнула, - дурочка ты. Благодарна я ему. До сих пор благодарна, и помню добро. Я тебе про Лилю говорю. Она же тебя потеряла ещё лет шесть назад, когда отец разрешал вам встречаться только на выходной, а ты не приезжала. Теперь ты вроде вернулась, а ушел отец. Но тебя всё равно нет. Ей плохо. Она совсем ещё ребёнок, и вся её жизнь была сосредоточена на Николае. Ты сама-то вспомни, как после свадьбы у вас было. Ты же в рот ему смотрела, никого вокруг не замечала. Да… Умел он с людьми говорить… А дочка его любит даже сильнее, чем ты тогда. Подумай ты, голова садовая, как ей тяжело! Ещё и ты с проблемами со своими…

Лиза тяжело опустилась на табурет, потёрла лицо руками.

- Теть Зин, - протянула жалобно, - не могу из тумана выбраться, плаваю там, и никак не могу вырваться. Как в болоте.

- Поговори ты с ней, поплачьте вместе, обоим же легче станет.

- Думаешь? – с сомнением взглянула на неё Лиза.

Зина только покачала головой, удивляясь, и помешала мясо, ароматно пахнущее, шкворчащее, поджаристое.

Лиля говорить не хотела - пыталась избежать боли и увиливала от любых попыток начать разговор. Но матери всё же удалось её словить, когда мальчишки смотрели мультики, усадить рядом с собой и обнять за плечи.

- Нам обеим плохо, но тебе труднее. У тебя, кроме него, почти никого не было.

Лиля тихо заплакала.

- Но и мне тяжело. У меня ещё и вина перед ним, – Лиза глянула в глаза дочери, такие похожие на глаза покойного мужа, вздохнула. – Ты знаешь, я виновата. И я рада, что всё-таки успела поговорить с ним, попросить прощения. Простил ли он… Не думаю.

Лиза вспомнила, как её саму ломало, когда она представляла Сашу в одной кровати с Олей. А у мужчин, наверное, чувство собственника сильнее. Такое разве простишь?

- Но, ты знаешь, девочка моя, он умер счастливым.

Лиля удивленно, но очень внимательно смотрела в глаза матери. Смотрела, глотала слёзы, молчала и ждала, что та ещё скажет. Лиза вглядывалась в такое похожее и в тоже время совсем другое, новое и молодое, лицо, и вспомнила, что не рассказала дочке о последнем разговоре с Николаем, тогда, в палате реанимации.