Ну ты и дура, Лиза!

Теперь в их семейной жизни появились новые разговоры. Мать усаживалась в свой любимый уголок дивана, изящно подогнув ноги, закуривала длинную сигарету и размышляла вслух, что и как нужно будет сделать в квартире.

Она с томным видом курила, кошачьим жестом тянулась, чтобы стряхнуть пепел, изгибала спину, пытаясь рассмотреть себя в высоком зеркале, висящем в крохотном полутёмном коридорчике. И столько рисовки было в этой позе, столько манерности, что было понятно – это репетиция.

И… Инна говорила. Говорила почти не переставая, учила дочь жизни, давая советы, которые той были не интересны и абсолютно не нужны.

- Темноватые, явно давно небеленые углы комнаты – это хорошо. Они подчеркнут наше небогатое существование, но если всё остальное будет чистеньким, без пыли и паутины… Надо обязательно, Лиза, слышишь? Обязательно смести с потолка всю паутину! И вот тогда будет казаться, что у нас очень уютно, и мы в меру сил заботимся о жилье, просто у нас маловато средств. Нужно будет обязательно купить бутылку хорошего красного вина, мяса…

Значительная пауза на длинную затяжку и выпускание фигурных клубов дыма накрашенными губами, с прищуриванием глаз, изгибом шеи то в одну сторону, то в другую в попытке поймать наиболее изящный и выгодный ракурс.

- Мясо нужно порезать на стейки и забросить в морозилку, чтобы гость, придя, чувствовал, что здесь бывает вкусно, просто мы немного не ожидали.

Инна мечтательно разглядывала клубящийся против света дым и немного хищно улыбалась. Дочь передернуло. Мать, заметив это движение, вопросительно приподняла бровь.

- Я открою форточку? – Лиза не любила запах дыма, Инна это знала, и потому отговорка была удачной. Дочь и окно бы открыла, но погода не располагала. Запоздалые февральские холода для их южных краёв не давали весне разгуляться, а заодно и проветрить как следует квартиру. Инна величественно кивнула.

- И ещё, Лиза, ты должна знать, ты же будущая женщина…

Дальше шел один и тот же текст о том, как надо мужика завлечь и удерживать, как приручить, как правильно себя вести, чтобы мужчина с радостью делился деньгами, что можно себе позволить, если ты жена, а что - если только любовница. Лиза кивала и думала о своем.

Отключаться от материнских воспитательных бесед девочка научилась уже давно, ещё года два назад, и теперь всё, что мать говорила с видом философа, всемирно признанного учёного, легко отскакивало от сознания дочери.

Наверное, Инна не очень-очень и хотела быть услышанной, ведь главное для неё в этих беседах было ощущение себя хорошей матерью, которая воспитывает ребёнка. А уж как там этот ребёнок воспитался, научился ли, было не важно. Она же учила? Учила. Значит, с обязанностями матери справилась. Но если бы мать захотела чтобы дочь усвоила науку, она бы приложила к этому всю силу своего характера.

Воспитание её было строгим, но в тоже время небрежным. Инна рассказывала много о важных жизненных ценностях – надо уважать себя, тогда легко заставишь уважать себя других, всегда держи лицо и осанку – они выдают твою внутреннюю суть и так далее и тому подобное. Жестко требовала выполнения каких-то странных, явно надуманных правил, вроде нескольких мгновений тишины перед тем, как приступить к еде, или непременное ведение девичьего дневника с записями впечатлений дня, который иногда в воспитательном порыве проверяла. Или обязательного надушенного платка, обшитого кружевами, от которого у Лизы, тяготившейся сильными запахами, могла разболеться голова.

При этом мать абсолютно не заботилась о том, чтобы научить дочь вести хозяйство, готовить или стирать. Убирала сама, не давая помочь даже движением, благо квартирка была маленькая, но при этом возмущалась неспособностью дочери нормально прибраться, обвиняя в дурной наследственности.

Только повзрослев, Лиза поняла, что порядок мать наводила сама больше потому, что их хрущевскую одиночку нужно было представлять в таком виде, который соответствовал бы впечатлению о самой Инне – скромно, но с претензией на изысканность в нескольких ярких чертах: раскрытая на журнальном столике красивая книга, торшер с мягким светом, элегантно-небрежно лежащий на кресле плед и прочая подобная чепуха.

А что касалось наследственности… Лиза довольно долго верила в рассказы матери об её отце – очень одарённом учёном, но совершенном ничтожестве в любом другом плане. И внешностью он не вышел, и галантностью, и богатством был никак не ровня Инне.

Когда Лиза стала подрастать и, размышляя об этом персонаже – своем отце, спросила, почему же мать вышла замуж за такого несимпатичного типа. Та вынырнула из своих размышлений и остро глянула на дочь, на её первые прыщики, на светлые волосы («Ах, как хорошо, что ты на меня больше похожа! У отца твоего реденькие волосики были такого невнятного цвета!») и, поджав губы, сказала, что просто пожалела этого несчастного, сгоравшего от любви к ней.

Довольно долго в своём детском ещё уме Лиза пыталась сложить картинку, на которой мать жалела щуплого, невзрачного очкарика. Но у неё всё никак не получалось. То ли от того, что никогда не видела своего отца, даже на фотографии, то ли от того, что жалеющая мама было чем-то совершенно невероятным, вроде снега в летнюю жару.

Уже позже картинка взаимоотношений её родителей наконец сложилась, но совсем не такая, на какую намекала мать. Подросшая Лиза однажды наткнулась на паспорт Инны и внимательно его изучила. Оказалось, что фамилия-то у них общая с единственным дедом по материнской, естественно, линии, и а отчество у Лизы совпадает с отчеством матери. Они не сестры, в паспорте черным по белому написано – дочь. Да и кто бы вносил сестёр в паспорт? Это было понятно даже двенадцатилетнему ребенку. Но непонятно, что означает такое совпадение. Отсутствие каких бы то ни было записей на странице семейного положения тоже давало богатую пищу для размышлений.

Умная девочка Лиза молча вернула на место мамин паспорт, дважды изученный от корки до корки, а сама стала думать об этих странных совпадениях. Думала несколько дней, пока все кусочки мозаики не стали на свои места. И одна на всех фамилия деда, и общее с матерью отчество, и отсутствие каких бы то ни было материальных свидетельств существования отца.

Этот вопрос, кстати, всегда занимал Лизу, когда она ребенком пряталась в шкафу, играя в свои малышовые игры, – почему она не может найти ничего папиного? Ну, шляпы какой-нибудь, шарфа или носков, ну хоть мужского носового платка, если даже самой маленькой фотографии нет?

Ответ был прост – никакого папы никогда не было. Это озарение пришло так ярко, так внезапно, что девочка на какое-то мгновение ослепла. Перед глазами резко, как занавес, упал серый туман, по которому плыли цветные пятна. А когда он рассеялся, поняла, что это очень обидно и даже больно, когда у тебя нет отца.

Наверное, какой-то человек, причастный к её появлению на свет, всё-таки существовал. Не возникла же девочка Лиза из ниоткуда? Но то, что этот человек не оставил никакого следа в их с матерью жизни, было неприятно. Она была ему не нужна? Он не знал о её существовании? Теперь вся та скудная информация, которую так неохотно и пренебрежительно цедила мать об отце, ставилась под сомнение.

Девочка долго переживала эту боль, это огромное разочарование. Мучилась, страдала, особенно, кода видела своих ровесниц с отцами. Девчонки уже достаточно подросли, чтобы начать стесняться родителей, а Лиза им завидовала. Хотелось так же идти рядом и, не зная куда деть длинные и неловкие руки, сцепить их сзади в замок или сложить на груди или лучше висеть на отце, зацепившись за локоть.

И ей так ярко представлялось, как она бы шла со своим отцом через двор или по улице. И пусть бы он был щуплым и невзрачным, с залысинами, волосами невнятного цвета и очками на пол-лица. Но она бы цеплялась за его локоть, повисая на руке, и, счастливая, заглядывала бы ему в глаза. И какая разница, какие там у него волосы, если это был бы её папка?

И когда девочка думала о своем отце, ей было ужасно жаль и себя, и его. Ну и пусть не похожа, но хотелось верить, что он всё равно был бы рад узнать, что у него есть дочь, и что она умница, хорошо учится и ею можно гордиться.

Этот кризис «у меня нет отца!» Лиза переживала в одиночестве. Поделиться с кем-то таким она не могла – было стыдно рассказывать. Поговорить с матерью тоже было невозможно, с ней вообще было сложно разговаривать, а уж о таком... Да, мама не была тем человеком, с которым можно было бы поделиться своими переживаниями. Да и дед, единственный родственник, по крайней мере, из тех, с кем была знакома Лиза, не располагал к общению – хмурый, молчаливый старик, к которому они с матерью иногда заходили в гости по воскресеньям. Они почти и не общались, поскольку мать надолго у него не задерживалась, а сам он никогда не пытался хоть о чем-нибудь заговорить с внучкой.

Были несколько маминых подруг, но и они не были теми людьми, которым хотелось бы приоткрыть душу – чужие взрослые тётки, для которых девочка была вечной помехой в их взрослых посиделках.

А потом, когда этот кризис миновал, когда Лиза приняла свою жизнь без отца, она сильно отдалилась от матери, хоть и была ей благодарна за такого родителя – пусть придуманного, пусть и неказистого. Всё-таки светлая голова у Лизы, удивительно хорошо учившейся в школе, была явно не от матери, которая не могла помочь ей ни с химией, ни с геометрией. Может и правда отец был умным?

Мать перемен не заметила, и это тоже могло быть стать поводом для расстройства, но доля цинизма, основательно укоренившаяся в характере Лизы, позволяла не обижаться, а использовать эту черту характера Инны как возможность – для подростка меньше контроля всегда лучше, чем гиперопека.

И вот всё приготовлено – и квартира, и внешность, и запасы вкусненького в холодильнике. Дата встречи заранее не обсуждалась, но Лиза сразу догадалась, когда однажды вечером на пороге их квартиры появился мужчина с двумя букетами цветов – красным для матери, белым для дочери. Девчонка вежливо поблагодарила, улыбнулась, помогла накрыть на стол, посидела за столом для соблюдения приличий и спросила:

- Мам, я пойду погуляю?

Инна с явным облегчением выдохнула, но Николай повёл себя неожиданно. Он встал, подошел к Лизе и положил ей руки на плечи.

- Ну что вы, мила девушка. При прошлой нашей встрече молодые люди завели очень интересную беседу об образовании, и мне хотелось бы ещё уточнить некоторые моменты и узнать ваше мнение и планы.

Милая девушка с сомнением поджала губы и уставилась на гостя. Он вернулся на своё место за столом и, взяв столовые приборы, пояснил:

- У многих моих товарищей дети в возрасте выпускников школы, и у многих вопрос куда идти учиться и почему именно туда, стоит очень остро.

Объяснение Лизе показалось немного странным, но польстило, что её мнением кто-то интересуется, и она осталась. Вечер закончился очень приятно, поскольку Николай пригласил на прогулку по набережной их обеих – и мать, и дочь. И хоть было довольно холодно и ветрено, но Инна с удовольствием продемонстрировала своё новое кашемировое пальто, а Лиза просто радовалась интересному собеседнику. Получасовая прогулка закончилась поездкой на такси до дома и галантным прощаньем с новым приглашением в гости к дамам.