Бороться, чтобы дышать

— Поднимайся наверх, разденься и ложись на кровать лицом вниз.

— Ты не будешь меня шлепать, — снова шепчет она, но на этот раз слова полны желания, и я знаю, даже если Лея никогда не хотела этого раньше, сейчас ей этого хочется.

— Делай, что говорю.

Разблокировав дверь, наблюдаю за ее задницей, пока Лея входит в дом через задние двойные двери. Откидываю голову назад и пытаюсь взять тело под контроль, затем выхожу из машины и направляюсь внутрь, наполовину ожидая увидеть Лею на кухне, но во всем доме тихо. Перепрыгивая через две ступеньки, добираюсь до спальни и обнаруживаю Лею на кровати — лицом вниз, совершенно голой — ее идеальная попка манит, словно подношение.

Я иду к ней, по пути сбрасывая рубашку и ботинки. Добравшись до кровати, подтягиваю ее за бедра так, чтобы она ногами касалась пола, затем опускаюсь на колени между ее ног. Без предупреждения дважды шлепаю ее по заднице, по шлепку на каждую ягодицу, затем ласкаю место удара, слушая, как она стонет и водит руками по простыням, крепко их сжимая.

— Остин. — Мое имя слетает с ее губ хриплым стоном, устремляющимся прямиком к члену.

— Не разговаривай.

Шлепаю ее еще дважды; она извивается, встает на цыпочки, приподнимая попку выше. Она такая мокрая, что доказательство возбуждения покрывает ее бедра. Раздвинув ее ягодицы, утыкаюсь лицом между ног. Мое имя снова слетает с губ Леи, чем она зарабатывает еще один шлепок, на этот раз сильнее, заставляя ее конвульсивно сжиматься вокруг моего языка. Каждый раз, когда я чувствую, что она приближается к краю, я отстраняюсь ровно настолько, чтобы она была вынуждена спуститься с небес на землю.

Когда ее тело покрывают мелкие бисеринки пота, а ноги дрожат, я сильно шлепаю ее по заднице, раскрывая своему рту, и поглощаю, пока она не выкрикивает мое имя так громко, что звук эхом отражается от стен.

Лея обмякает, я расстегиваю джинсы и накрываю ее, входя так глубоко и сильно, что кровать скользит по деревянному полу. Я не останавливаюсь, пока не чувствую у основания позвоночника нарастающий оргазм, а ее киска сжимает меня, затягивая глубже, чем когда-либо. Еще два резких толчка, и я погружаюсь глубоко, кончая так сильно, что поджимаются пальцы ног.

Быть внутри Леи — не похоже ни на одно, когда-либо мною испытанное, чувство. Даже когда подростками мы занимались с ней любовью, это было нечто особое.

— Ты в порядке? — спрашиваю, как только снова обретаю голос.

— Не думаю, что смогу двигаться, — бормочет она, вжимаясь в меня задницей и заставляя стонать.

— Давай я приведу тебя в порядок и принесу нам поесть.

— Конечно, — бормочет она, и я улыбаюсь.

Выйдя из нее, слышу, как она разочарованно мяукает, и в ответ целую. Взяв Лею на руки, укладываю в постель, после чего иду в ванную и беру полотенце, чтобы ее вытереть. Когда выхожу, она, завернувшись в одеяло и закрыв глаза, лежит на боку. Вместо того чтобы ее разбудить, заползаю в постель позади нее, обнимаю и уплываю за ней в сон.

Глава 13

Лея

— Алло? — отвечая на домашний телефон, ставлю коробку, которую принесла с чердака, на кухонный стол и открываю ее.

— Могу я услышать Лею Лэм? — спрашивает женщина таким голосом, словно у нее простуда.

— Это я.

— Привет, Лея, меня зовут Эльза. Я работаю на Дугласа Пуласки, адвоката вашей матери, — говорит она, и я хмурюсь. Мама не упоминала, что у нее есть адвокат, но, как оказалось, за ней водилась привычка многое от меня скрывать.

— Чем могу помочь?

— Мистер Дуглас оставил мне завещание вашей мамы, так как весь следующий месяц будет отсутствовать в городе. К сожалению, я подхватила воспаление легких, и не смогла доставить его вам.

— Все в порядке.

— Не уверена, когда мне удастся это сделать. Если нужно, я могу отправить его по почте, но есть пара моментов, которые нам стоит обсудить, — объясняет она и сморкается.

— В документах содержится какая-то крайне важная информация? — спрашиваю, сочувствуя ей.

— Нет, ничего такого. В основном они связанны с домом и несколькими счетами вашей мамы.

— Значит, это может подождать. Просто дайте знать, когда вам станет лучше, тогда и поговорим, — соглашаюсь я.

— Спасибо за понимание, и очень сожалею о вашей потере. Ваша мама была удивительной женщиной.

— Спасибо, — бормочу, все еще не зная, что говорить, когда люди выражают свои соболезнования.

— Мы скоро все обсудим. — Она вешает трубку.

Положив телефон на стол, открываю коробку с надписью «Комната Леи». Сверху в темно-синей деревянной рамке лежит наша с Остином фотография, когда нам было по семнадцать. Пробегая пальцами по снимку, вспоминаю, когда она была сделана.

Мы с Остином провели весь день, ловя лосося и наблюдая за медведями. Когда вернулись домой, мама вышла на крыльцо и сфотографировала нас, потому что подумала: мило, что мы одеты почти одинаково, в джинсы, толстовки, шапочки и ботинки.

На фото видно, как сильна наша любовь, ее можно реально ощутить. Сильно прижавшись, мы стоим лицом друг к другу, моя голова откинута назад, подбородок упирается в его грудь, я обнимаю его за талию. Его голова склонена ко мне, рука обвивает мою шею, и даже в профиль я вижу, как тогда он мной восхищался.

Отложив фотографию в сторону, достаю из коробки следующую вещь, кладу ее рядом с рамкой, затем достаю то, что искала с самого начала. Мама подарила мне медальон в тринадцать лет, а я, покидая дом, его оставила. Открыв его, вижу фотографию мамы и папы, прижавшихся друг к другу щеками. Снимок был сделан в тот день, когда они узнали, что мама беременна мной.

— Детка! — кричит Остин, входя в кухню и пугая меня. — Какого хрена дверь не заперта?

— Я думала, тебя не будет до завтра, — говорю вместо ответа.

— Почему дверь не заперта? — повторяет он, игнорируя мой вопрос.

— Потому что это Кордова, и я забыла об этом. — Остин обнимает меня и приподнимает так, что мои ноги отрываются от пола.

— Мне плевать. Когда ты дома одна, убеждайся, что дверь заперта.

— Ладно. — Я закатываю глаза. — Я думала, тебя не будет до завтра, — повторяю, опуская руки ему на плечи.

— Да, но я выполнил свою норму раньше, поэтому разгрузился и приехал забрать тебя и отвезти домой, — говорит он, прижимаясь губами к моим губам и крадя мое дыхание. — Я скучал по тебе.

— Мы виделись сегодня утром, — напоминаю ему, улыбаясь.

— Я скучаю по тебе, даже когда ты в соседней комнате.

Мое сердце начинает биться сильнее; я так его люблю. Я его люблю, и понятия не имею, как это случилось. Это чувство подкралось ко мне внезапно, или, может, никогда и не переставала его любить, и любовь к нему, которую я хранила все эти годы, вернулась, выбив у меня почву из-под ног. У меня не было ни единого шанса.

— Что? — Он хмурится, и я понимаю, что только что сказала это вслух.

Дерьмо.

— Мне нужно купить новые брюки, — говорю, и его лицо становится еще более растерянным, в то время как мое краснеет.

— Тебе нужно купить новые брюки, — повторяет он, поднимая меня выше, пока я не обхватываю его ногами.

— Однозначно. — Я киваю и пытаюсь спуститься, но он стискивает меня крепче.

— Мне нравятся эти брюки.

— Я без брюк, — говорю я, потому что так и есть. На мне футболка и трусики. Я уже собиралась ложиться спать.

— На тебе мои любимые носки.

— Ты ненавидишь эти носки.

— Нет, я сказал, что хочу тебя в них трахнуть, и только в них, — рычит он, подходя к стене и прижимая меня к ней, одновременно стягивая мою футболку через голову, прежде чем оказаться внутри меня, продолжив демонстрировать свою сильную любовь к моим носкам — или ко мне в одних только носках.

***

— Что ты здесь делаешь?

Отрываю взгляд от объектива телескопа и смотрю на нежное от сна лицо Остина. Скрестив руки на голой груди, он плечом облокотился о дверной косяк, будто стоял там некоторое время, наблюдая за мной.

После того, как он взял меня у стены кухни в доме моих родителей, сказал собрать достаточно одежды, чтобы ее хватило на несколько дней, и что я остаюсь с ним в его доме. Я даже не стала с ним спорить, просто пошла в комнату и собрала сумку. Когда я закончила, он сидел за кухонным столом и смотрел на нашу фотографию. Он ни словом не обмолвился мне о ней, но я почувствовала перемену в его настроении.

Осознав, что я рядом, Остин взял у меня сумку и положил туда нашу фотографию в рамке. Когда мы приехали к нему домой, он первым делом поставил фотографию на каминную полку, а потом повел меня наверх и снова занялся со мной любовью, на этот раз медленно, словно стараясь запечатлеть этот момент.

— Я не могла уснуть, — отвечаю тихо.

Проснувшись час назад, я полчаса пялилась в потолок, после чего встала и спустилась вниз. Я не могла побороть желание ворочаться в постели, но мне не хотелось его будить, потому что знала, как мало он спит.

— Ты должна была меня разбудить, — говорит Остин, и, подойдя ко мне сзади, целует в местечко между шеей и плечом, щекоча бородой.

— Тебе нужно было выспаться, — говорю, обнимая его.

— И тебе тоже, — парирует он, зарываясь лицом мне в волосы.

— Я сплю лучше, чем когда-либо за долгое время, — признаюсь честно.

Остин стал моим личным рецептом снотворного. У него есть способность сделать все лучше и не дать моему разуму задуматься.

— О чем думаешь?

«Я скучаю по маме», — произношу мысленно, но не говорю. Я рада, что Остин разрешил мне остаться с ним в его доме; жить в доме родителей трудно. Тяжело, когда тебя окружают воспоминания. Странно находиться в доме, зная, что, хотя там все выглядит так же, как и до кончины родителей, они уже никогда сюда не вернутся.

— Ты скучаешь по маме, — догадывается он, и я киваю, чувствуя, как слезы наполняют глаза, а в животе возникает не проходящая тяжесть.

— Каждый день что-нибудь случается, и я думаю: «О, маме бы понравилось» или «Не могу дождаться, чтобы рассказать ей об этом», но ее здесь нет.

— Она всегда с тобой.

— Знаю, — соглашаюсь, касаясь найденного вчера медальона и потирая металл между пальцами. — Думаю, мне станет немного лучше, когда я получу ее пепел, — шепчу я.

Мама завещала свое тело науке, поэтому после смерти ее телом распоряжалась больница, и, в итоге, они отправят мне ее прах, но я понятия не имею, когда.

— Мы сможем взять твою лодку и развеять ее прах там, где нашли лодку папы?

— Конечно, детка.

— Спасибо. — Прижимаюсь к его теплой груди и принимаю утешение, что дарят его объятия.

— Увидела в телескоп что-нибудь интересное? — нарушает он молчание.

— Только звезды, — я улыбаюсь, и его пальцы впиваются в мои бока, заставляя смеяться. — После отъезда я иногда лежала под ночным небом и смотрела на звезды, гадая, делаешь ли ты то же самое.

— При каждом удобном случае, — говорит он, и у меня от слез щиплет в носу. — Но теперь ты здесь, со мной, так что мне уже не придется снова гадать, смотрим ли мы на одни и те же звезды.