Грязные игры [Наивная для мажора]

Глава 54

Мне надо домой, чтобы встретиться с Александром…

Это последняя адекватная мысль, больше ни черта не соображаю…

Пробуждаюсь от какого-то странного ощущения в области груди. Больно не привычного.

А ещё глаза побаливают и голова тяжелая, будто бы имела несчастье получить похмелье.

Некоторое время расслабленно нежусь в тёплой постели, пытаюсь проснуться, сегодня — воскресенье, значит, можно подольше поваляться.

Сладко потягиваюсь, ощущая покалывающее тепло и лёгкую расслабленность в теле.

Вспоминаю на чем же закончился день.

И, о Боже! Мы ведь с Александром должны были встретиться ночью!

Я согласилась сбежать к нему!

Неужели я заснула и не встретилась с ним?

Распахиваю веки… и…

Мой мир терпит полный, жесточайший крах.

Бьётся, трясётся, летит в тар-тар.

Горечь фонтаном бьёт в горло.

С трудом справляюсь с тошнотой. Озираюсь по сторонам и не верю увиденному.

Я абсолютная голая лежу на огромной кровати в неизвестной комнате.

По обе стороны от меня располагаются на коленях знакомые близнецы, тоже полностью обнажённые и, которые, глядя на мое тело, массируют свои красно-розовые члены.

Девин гладит мою правую грудь, с силой мнет ее, второй брат, склонившись надо мной, жёстко сосёт другой сосок.

Вот причина странного ощущения в груди.

С содроганием смотрю далее.

Мои ноги согнуты в коленях и разведены в стороны, а там… там… Меня лапают десять длинных мужских пальцев. Одновременно две братские руки.

Сотрясаясь от ужаса, я поднимаю затравленный взгляд и тут же получаю порцию внимания.

— О, спящая красавица проснулась? — причмокивая мой сосок, радостно комментирует Девин. — Мы тоже совсем недавно. Сейчас тебя снова сделаем мокрой и хорошенько выебем.

Не верю своему слуху, кажется с ума схожу, брежу, должно быть?

Сквозь тяжёлые раскатистые удары сердца слышу мерзкие гадости возбужденного близнеца:

— Какая сладенькая. Сегодня обязательно попробуем одновременно в попочку и ротик.

Не понимаю, что происходит, такого не может быть в реальности. Мои глаза подводят? Да? Пожалуйста. Умоляю.

Я лежу и боюсь сдвинуться с места, иначе получу прямые доказательства, что это действительно мое тело, и что секс происходит наяву, а не в каком-то дешевом порно-ролике с актрисой, не обремененной особыми моральными принципами, в главной роли.

Увы, вместо желаемого успокоения получаю новые похабные комментарии, сказанные хриплыми голосами разнузданных братьев:

— Дони, достань гондоны.

— Неа! Ты!

— Сейчас… Погляди только, какие спелые арбузы-торпедо, ахуенные.

Это бред… Кошмар… я скоро проснусь. Все исчезнет. Исчезнет нагота, галлюцинации. Я окажусь дома под теплым одеялом в объятиях мамы, а близнецы и секс с ними останется там… в кошмарном сне.

Молюсь об этом, однако сквозь глухоту прорывается беседа братьев:

— Чур, я первый ебу ее в жопу. Смазка у тебя в кармане?

Восхищенным тоном они начинают обсуждать, какую принять позу, чтобы был удобнее процесс, делятся впечатлениями о моей фигуре, натягивают презервативы.

Примерно в тоже время возле бедра я чувствую половой орган и вот тогда я окончательно вырываюсь из оцепенения, временно сковавшего тело.

Мне становится предельно ясно, что половой орган — настоящий.

С диким визгом я подрываюсь с постели.

Это мне с легкостью удается сделать по причине того, что парни были слишком заняты поиском смазки или может быть думали, что я перестала ерепениться и мне самой захотелось попробовать запретный плод.

— Ооо, протрезвела! — смеется Донован, расслабленно лежащий на кровати и выливающий гель из маленькой бутылочки себе на член. — Возвращайся на место, дорогая. Кол пиздец, как горит.

Как само собой разумеющееся он ждет моего возвращения, даже не пугается бегства, продолжает любовно размазывать гель по всей длине ствола.

На трясущихся ногах я пячусь назад, как можно дальше и дальше.

Смотрю, как Девин, вольготно лежащий на подушках словно великий султан, тоже ухмыляется, наблюдая мою панику.

Оглядываю комнату: с болью и разочарованием понимаю, что здесь царит беспорядок, хаос, сумбур. Ее хозяева провели бурную ночь. На столе недопитые напитки, остатки еды на тарелках. На полу разбросана одежда. В отчаянии от этой мысли я действую бездумно.

На рефлексах хватаю столовый нож со стола (пусть не слишком острый), тем не менее яростным тоном угрожаю:

— Не подходите!

На самом деле я готова к этому шагу. Все, что угодно сделаю, дабы избавиться от них.

— Ладно, не ломайся детка. Поздновато, знаешь ли! — ржет один.

Второй ехидно ухмыляется:

— И как же ты собралась уйти? Мы в отеле, на четвертом этаже, а над твоими вещами мы вчера немного поиздевались, не помнишь, как резали их на тебе? А остатки потом швырнули в окно и попали на какую-то тетку. Ох, она визжала! Пришлось ей два члена показать, в миг заткнулась от такого зрелища. Ну, что побежишь голая домой?

Да, черт возьми! Именно это я и делаю.

Швыряю нож и в панике бросаюсь к двери.

Близнецы до конца не верят, что сделаю это, поэтому даже не реагируют на мои попытки открыть дверь.

А я, обезумевшая от горя, делаю этот возмутительный, постыдный шаг!

Наконец, раскрываю дверь и выбегаю наружу.

В залитый светом коридор отеля, в данный момент наполненного гостями.

Самый разгар дня.

Людей, по неудачному стечению обстоятельств, тьма. И все реагируют на появление обнаженной девушки.

Сперва взглядом встречаюсь с женщиной в годах, вышедшей из соседнего номера. Увидев меня, она громко охает, прикрыв рот рукой.

— Возмутительно! Какой стыд и срам! — во весь голос кричит она, привлекая внимание остальных.

Группа женщин, только что прошедшая мимо, оборачивается на возглас и с любопытством взирает.

Обнаженными ягодицами я тоже чувствую внимание позади себя — с другой половины коридора. Оттуда парни одобрительно свистят, приглашая посетить их номер.

Другая старушка укоризненно покачивает головой.

А я даже не испытываю стыда, каких-то переживаний, потому что дошла до своего предела и если позволю себе хоть что-то почувствовать, то вся плотина эмоций вырвется наружу и тогда начнётся неконтролируемая истерика, а я должна еще выбраться.

Коридор наполняется невообразимым шумом, когда дверь позади меня открывается и оттуда выглядывает точно такой же обнаженный, как и я, Девин:

— Любимая, не пугай народ, возвращайся обратно!

Никогда. Никогда.

В страхе, что сейчас схватит и вернет обратно, я срываюсь с места и бегу, сама не пойму куда. Прямо по коридору.

Повсюду слышу голоса, насмешки.

«Бесстыжая!»

«Выменем своим трясет!»

«Проститутка»

Я бы еще долго бежала, может быть и на улицу выбежала, а там бы схватил охранник и отправил в тюрьму, но по счастливой случайности в конце коридора на пути встречаю уборщицу лет сорока с тележкой, в которой хранится рабочий инвентарь.

Дороги нет. Не обойти.

Между нами происходит обмен взглядами.

Что-то поняв по моему лицу, женщина хватает за руку и втягивает в открытый номер, в котором производит уборку.

Таким образом, скрывая от разгневанной толпы.

Как только захожу внутрь и на секунду чувствую себя в относительной безопасности, внутренний зажим отпускает и эмоции вырываются.

Первой начинается продолжительная рвота. Еле успеваю добежать до туалета.

После нее начинается страшная истерика. Я заливаюсь слезами, кричу и вою, голая ползаю по холодной плитке чьей-то ванной комнаты и бью кулаками по ней, по себе. Не чувствуя боли, бью и бью. Снова и снова.

Женщина — уборщица пытается убрать мои руки, чтобы не навредила себе, но не получается — я безумна.

Постоянно повторяю:

— Нет. Нет. Нет. Нет! Судьба не может быть настолько жестокой!?

Однако… оказывается судьба может быть настолько жестокой…

Истерика тоже вскоре заканчивается, оставив после себя звенящую пустоту, и как следствие, полное опустошение.

Никаких бурных эмоций, ничего не чувствую, лишь в груди что-то очень сильно ноет. Вероятно, именно там находится душа, жестоко истерзанная и плачущая кровавыми слезами.

— Вставай, хватит лежать на холодном полу, придатки отморозишь!

А оказывается не одна. Та добрая женщина — уборщица по-прежнему находится со мной в уборной комнате, сейчас — приводит меня в чувства, дёргает за руки, старается поднять на ноги, а я тут же мешком шлепаюсь обратно, потому что не в силах контролировать тело и мысли. Любые попытки вернуть трезвый разум или же пошевелиться обречены на провал.

Добрая женщина ругается, гневно бурчит, не разбираю, что именно. Тем не менее несмотря на неудачи, не сдаётся и вскоре это дает плоды.

Через некоторое время обнаруживаю, что, сидя на туалете, дрожу от озноба, а меня, как в далёком счастливом детстве одевают. Штаны, кофту, валенки. Во время этого слышу яростные нравоучения:

— О, молодёжь! О, нравы! Стыдоба какая, угораздило же вляпаться! Мало маменька тебя в детстве по жопе ремнем хлестала, может мозгов бы прибавилось!

В следующий миг, когда вновь возвращаюсь в сознание, а не захлебываюсь в болоте отчаяния, вижу, что автоматически двигаюсь по заснеженной улице в направлении дома, руководствуясь настройками личного внутреннего навигатора. На мне чужая безразмерная одежда, которая висит тряпкой, неизвестно, чьи это вещи и кого благодарить.

Догадываюсь лишь о том, что нарядила меня та женщина.

Тридцать минут или сорок, пролетает какой-то неопределенный промежуток времени, в течение которого нет эмоций, нет внутри жизни. Небо сегодня солидарно со мной в настроении, такое же мрачное, гнетущее, наполненное тяжелыми свинцовыми тучами, которые давят на бренный мир.

И вот вижу дом, слегка приоткрытое окно. А у меня даже нет мало мальской надежды скрыть от матери ужасные события. Она должно быть давно обзвонила все полицейские участки, морги и больницы.

Тем не менее на всякий случай залезаю в окно своей комнаты по дереву, также, как и выбиралась, после чего наглухо закрываю створки.

Оглядываю знакомое помещение и понимаю, что целая жизнь прошла за эту ночь. Все выглядит по-иному, через призму новой Саши. Все серое, блеклое, такое же, как глупая Саша-деревня.

У меня не хватает времени, даже для того, чтобы банально перевести дыхание, как доносится стук в комнату:

— Дорогая, что-то слишком долго спишь. Случаем не заболела?

— Я иду в душ, скоро буду, — невнятно бормочу, с абсолютным равнодушием отмечая, что мать не засекла за ночным побегом. И даже не знаю теперь: имеет ли это для меня хоть какое-то значение.

— Точно не заболела? У тебя охрип голос!

— Это со сна…

Далее мама рассказывает о своих планах сходить в продуктовый магазин, чтобы закупиться на неделю, еще что-то нудно бормочет. Вынуждена слушать, даже изобразить интерес к ее делам. С трудом дожидаюсь того момента, когда мама уходит от двери, так и не зайдя в мою комнату, после чего немедленно иду в душ, чтобы мочалкой и гелем смыть с себя грязные прикосновения братьев. Особенно тяжело дается мытье груди и… того самого места между ног.