Мы уходим последними… Записки пиротехника

В «Долине смерти»

От деревни Спасская Полисть верст пятьдесят до Новгорода, больше сотни – до Ленинграда. Худосочные леса, угрюмые болота, вечно серое небо… Вдовий край!

В годы войны этому месту пришлось пережить трагедию тройного кольца фронтов. Несколько северо-восточнее деревни, за поселком Мясной Бор, был когда-то центр ожесточеннейших боев. С той самой поры и прилепилось это мрачное название – «Долина смерти».

В войну минные заграждения ставили здесь и зимой и летом. Оттого они наслоились и перепутались так, что шагу невозможно было нигде шагнуть: того и гляди – налетишь. Даже самые отчаянные из местных жителей предпочитали обходить эти болотистые места сторонкой, а во всех окрестных деревнях матери мальчишек бледнели при одном лишь упоминании о «Долине смерти». Много ребячьих жизней отняла она, многих вынесли отсюда искалеченными.

Впервые за «долину» принялись в самом конце сороковых годов, а потом, год за годом, несколько лет подряд ранней весной приезжали сюда отряды разминирования, и целые дни за околицами, в лесах и болотах, гремели и гремели взрывы.

…Один из таких отрядов расположился у деревни Спасская Полисть. По утрам розовеющую зарю встречали истошные голоса дневальных, фырканье застоявшихся моторов, гомон проснувшихся людей. Часам к восьми весь этот гул сливался в рокот удаляющихся на работы автомобилей, и в деревне опять наступала сонная, безлюдная тишина. Только разве какой-нибудь трактор вплетал в нее свое нудное, безумолчное тарахтение.

С темнотой деревня снова оживала. Вечерами в ней слышались веселые солдатские баритоны, сдержанный девичий смех, приглушенные разговоры, громыхание машин на изрытом «самом большом большаке» Ленинград – Москва, кваканье лягушек да еще какие-то странные лесные звуки: то ли филины, то ли деревья стонут… Иногда вдоль села проходила песня – громкая, разухабистая, под гармонь – местная, деревенская или более стройная, озорная, под гитару – солдатская.

Совсем к ночи оставались лишь перекличка загулявших приятелей да жаркий шепот в самых укромных углах. Потом и эти звуки таяли. Люди засыпали тяжелым, тревожным сном. Только собаки оборотнями появлялись вдруг где-нибудь посреди дороги…

Офицеры отряда расселились по деревенским домам. Семейные снимали отдельные комнаты, холостые и временно холостые сгруппировались в соответствии с привязанностями и отношениями в двух домиках в центре села. В один из таких домиков и тащил меня в отвратительную вечернюю непогодь новоявленный знакомый, лейтенант Виктор В., встретивший на станции. До сих пор не могу понять, как он ориентировался в этой кромешной тьме и уверенно выводил на нужное направление среди многочисленных ям, по жидкой холодной грязи. Мокрые и заляпанные, мы ввалились, наконец, в мрачноватую комнату с низким, давящим потолком, сплошь уставленную раскладушками. Большой дощатый стол был задвинут в угол. Кровать, два колченогих стула, табурет да грубая скамейка составляли всю обстановку хозяйского жилья.

На одной из раскладушек пришивал подворотничок худощавый офицер, на другой кто-то лежал, укрывшись видавшей виды шинелью. У стола, подсунувшись к самой керосиновой лампе, шила хозяйка, неприметная женщина того самого возраста, который принято называть неопределенным.

– О, гости! – приветствовал наше появление офицер. – Милости просим, давно к нам питерские не показывались. Да раздевайтесь вы, проходите сюда. Ничего – у нас тоже сапоги не чище. Не смущайтесь…

Я представился.

– Капитан Гришин, – отозвался он, вставая. – Мы уже знаем – звонили, что приедете. Максим Николаевич! – позвал капитан лежащего. – Да поднимись ты! Пиротехник приехал. Знакомьтесь – это наш вроде как комиссар…

Максим Николаевич, зябко кутаясь в шинель, приподнялся, протянул руку, невнятно буркнул фамилию и жестом указал на стул.

– Витя, – кивнул он моему спутнику, – ты бы пока сообразил чего-нибудь в честь гостя…

– Вот это комиссар, – рассмеялся Виктор, – проявляет заботу. У нас это, Максим Николаевич, мигом. Отработано – было бы только на что…

– В кредит, милый, – обласкал его взглядом Гришин. – Эх, молодежь, все учить вас надо!

Виктор нырнул в темные сени.

– Нуте-с, зачем мы вас потревожили, наверное, знаете? – спросил меня капитан.

– В самых общих чертах, – признался я.

– Ничего, мы вас сейчас посвятим, а завтра сами увидите. Дело такое: мы сейчас обрабатываем участки вдоль железной дороги, а там этого добра до едреной фени… Кое-что мы сами убрали – вон комиссар у нас с Виктором геройствуют. Что покрупнее и поближе к дороге, вам оставили. Наше дело, как говорится, не кантуй, не трогай, а вам и карты в руки. Давно этим «грязным» делом занимаетесь?

– Да приходилось, – покраснел я. По сравнению с этими разминерскими волками заниматься «живыми» снарядами приходилось мне унизительно мало, ну, а знаниями теории – кто же хвастается?

Гришин, похоже, раскусил мое смущение, но деликатно промолчал.

– Николаевна, – попросил он хозяйку, – огурчиков, грибков не найдется?

– Найдется, – усмехнулась хозяйка, – сейчас и картошку поставлю…

Картошку хозяйка принесла рассыпчатую, ароматную. И Виктор достал все, за чем его посылали, даже с избытком. Мы сидели за столом, и Гришин рассказывал о недавно происшедшем здесь случае.

– Идем мы, понимаешь, недавно с Виктором. Только-только подписали акт о том, что еще один участок разминирован и сдан колхозу. Председатель уже разные намеки делает… отметить бы, дескать, это событие. И вдруг, боженька ты мой черноглазый, взрыв сзади! Оборачиваемся – трактор, который следом шел, подорвался. Чуешь, какая история?

История, понимаю, не из приятных. Счастье еще их саперское, что эта дорога не входила в зону проверки. Трактор, правда, не очень пострадал – всего два звена из гусеницы выбило, тракторист вообще отделался легким испугом, а все же…

– Сколько я этих подрывов видел, – с хмельной суеверной убежденностью заключил Гришин, – а трактористам, бульдозеристам, экскаваторщикам всегда везло…

– Как туристам, – вставил Максим Николаевич, и они с капитаном рассмеялись. Виктор густо покраснел, а я с недоумением воззрился на всех троих.

– Расскажем гостю? – толкнул комиссар лейтенанта. – В порядке, так сказать, обмена опытом?

– А мне-то что? Я свое получил…

Очередная застольная байка посвящалась Виктору. Еще совсем недавно у него были очень крупные неприятности. Сейчас о них, как это часто бывает со случаями скандальными, но закончившимися благополучно, вспоминали со смехом.

Виктор грубо нарушил правила безопасности при проведении подрывных работ. Привыкнув к тому, что местные жители за километры обходили площадки, где велось разминирование, он, не проверив как следует район, начал взрывать найденные за день снаряды. А туда, как на грех, пожаловали туристы, о которых в этих местах и слыхом не слыхивали.

– Гляжу, – рассказывает комиссар, – бегут. Бегут «быстрее лани»… Помните, как тот Гарун? «Помогите, – кричат, – убивают!» Осколки по туристскому лагерю свищут… Ну, думаю, все – натворил наш Виктор делов. Подхватился – и на то место… А навстречу уже этот кудесник жалует. Идет и заранее мне бумагу протягивает.

При слове «бумага» все трое снова разражаются смехом. Максим Николаевич лезет в стол и подает мне акт, подобного которому я не встречал больше никогда в жизни. После обязательной стандартной преамбулы рукою Виктора в нем написано: «Нижеподписавшийся подтверждает, что во время подрывных работ ущерба частным лицам и государственным организациям не причинено, а осколки, которые отчасти залетали в туристский лагерь, были не убойной силы».

– Упредил-таки, – зашелся в хохоте комиссар, – надо же додуматься: «не убойной силы»! Остап Бендер! Настоящий Бендер! Вот, друг, какие чудеса у нас тут бывают… Поживи недельку – не соскучишься…

Смех то затихал, то снова нарастал от чьей-нибудь шутки, долго еще заставляя вздрагивать огонек лампы.

Немножко странно – проснуться в незнакомой, прибранной комнате, где нет ни души: обитатели ее разошлись, деликатнейшим образом стараясь не разбудить гостя.

Через раскрытые двери в сенях я услышал чье-то аппетитное фырканье, и в комнату, на ходу растираясь вафельным солдатским полотенцем, вошел Виктор, бодрый и веселый.

– Доброе утро. Это я вас разбудил?

– Ничего себе «разбудил», – смутился я. – Слава богу, девятый час уже. Все люди, наверное, давно работают.

– Успеется, – беспечно откликнулся лейтенант. – Сейчас чайку похлебаем и тронемся. Я вам там водички оставил – сполоснитесь да подсаживайтесь к столу. Чем богаты…

Спустя полчаса мы шагали с ним по умытой ночным дождем деревне, оживленно болтая на всякие пустяковые темы. За крайним домом Виктор свернул на размазанную отрядными машинами колею, и разговор сам собой прекратился – невнимательность могла завести в непролазное болото.

Минут десять ходу, и перед нами – далеко уходящая изгородь из колючей проволоки. На покосившихся столбах – таблички: «Опасно для жизни!», «Мины», «Проход запрещен!». И по одну и по другую сторону изгороди – совершенно одинаковое, чуть прикрашенное редкими корявыми кустиками, кочковатое болото.

Метров двести мы прошли вдоль минного поля. Потом Виктор в нерешительности остановился.

– Вообще-то как представителя начальства вас не следовало бы посвящать в это «семейное» дело… Ну уж… Тут, если обходить, – километра три по сплошному болоту будет. Мы топаем напрямик. Гораздо ближе… Солдат, конечно, не пускаем, – опередил он возможные вопросы.

– Что же, раз апробировано, – улыбнулся я и шагнул на едва заметную тропку к изгороди. Следы «преступления» были налицо – от частых прикосновений ржавчина на «колючке» поистерлась, проволока разошлась и провисла, выдавая лаз.

Виктор, демонстрируя подкупающую воспитанность, пропустил меня вперед и предупредительно поднял проволоку. Я перенес ногу через колючки, наступил и… сначала ничего не понял. Услышал только резкий хлопок. Увидел, как у Виктора болезненно искривился рот, а из-под сапога у меня выползла маленькая белесая струйка, дыма… Я тотчас убрал ногу, и мы совершенно отчетливо разглядели дымящуюся противопехотную немецкую мину. След мой резко обозначился всего в двух-трех сантиметрах от протоптанной стежки.

Знаменитая немецкая «прыгающая» мина, Springmine, мина «S», по свидетельству фронтовых саперов, была одной из самых паршивейших выдумок этого рода. Между двумя вставленными один в другой стальными цилиндрами помещался небольшой заряд черного пороха, а в верхней крышке – нажимной или натяжной взрыватель. Зацепил – стальное жало резко бьет по капсюлю, тоненький лучик поджигает порох, и внутренний цилиндр, набитый тремястами шариками, взрывчаткой и мощными детонаторами, стремительно вылетает на полтора метра вверх, лопаясь, как мощная многоваттная лампа. Трудно спастись от такой штуки…

– Да… – отдуваясь, произнес Виктор, – завел я вас…

– «Вас»… Обоим бы крышка…

– Вы хоть комиссару не говорите… Выгонит меня отсюда, если узнает… Да еще после той истории с туристами…