Мы уходим последними… Записки пиротехника

Я отвернулся от него, чтобы успокоиться. Когда мне это удалось, сказал как можно убедительней:

– Ничего, вышибной заряд отсырел – его в этом болоте теперь никакими кострами не подожжешь. Дымный порох, он быстро сыреет. Как же вы тут ходили?

Виктор долго молчал, потом, когда мы оказались уже на нормальной дорожке вдоль проволоки, сознался:

– Да мы не ходим. Это Максим Николаевич протоптал. Куча снарядов на самом виду была. Он и перетаскал их, чтобы мальчишки не соблазнялись. А я только один раз… По глупости махнул через поле. Не говорите комиссару… ладно?

Никогда не знаешь, где подорвешься… Рассказывают, что Энрико Карузо, величайший из великих певцов, чуть не погиб… в здании оперы: на сцену бросили бомбу. Вот так-то…

Мы долго шли угрюмым болотом. На пути нам то и дело попадались круглые заплывшие воронки, рваное, искореженное железо, многочисленные предметы военного снаряжения, каски, противогазы… Один раз, метрах в десяти от тропки, увидели серый человеческий череп, а рядом – ботинок армейского образца с торчащей костью… Я постеснялся спросить, много ли попадается этих печальных останков на участках, где работает отряд. Виктор же, расстроенный, не обратил на них внимания. Он шел молча, тщательно выбирая дорогу. Только далеко за полем, когда мы уже слышали голоса работающих солдат, мой спутник остановился, протянул мне пачку тоненьких, как гвоздики, папирос, затянулся и, внимательно наблюдая за поднимающимися колечками дыма, устало проговорил:

– А мы тут на прошлой неделе сержанта похоронили. На такой же вот заразе подорвался…

На этот раз надолго замолчал я.

А трудовой день на участке уже в разгаре. Издали все это напоминает мирные полевые работы, а еще больше – какую-то детскую игру.

…Участок разбит на индивидуальные ячейки. На каждой – по одному солдату. На голове – наушники, за спиной ранец, а в руках длинная палка искателя с большой, почти круглой рамкой на конце. И щуп. А за поясом – связка белых и красных флажков. Бредет солдат, словно лунатик, а подойдешь – видишь, как внимательно вслушивается он в писк сигнализатора. Даже пот выступил… Иногда звук меняется, густеет. Солдат останавливается и долго, будто танец какой танцует, топчется на месте. Потом несколько раз осторожно ткнет впереди себя щупом и идет дальше – осколок, а может, консервная банка попалась ему на пути…

Вот так и ходят с утра до вечера – и в дождь, и в жару, и в холод. Проводником у них – совесть, главным контролером – тоже совесть солдатская. Тяжело, нудно и очень напряженно. Зато так приятно бывает сказать какому-нибудь мальчонке: «Давай иди! Здесь уже можно тебе и поиграть и побегать…».

Командира и комиссара на работе даже трудно узнать. Подобранные, строгие… Не то, что вчера.

– Прибыли, товарищ капитан, – коротко доложил Виктор.

Мы сразу же приступили к делу. Не могу сказать, чтобы оно оказалось чересчур сложным. Проверяя местность, разминеры отряда обнаружили несколько крупных боеприпасов в непосредственной близости от железной дороги, линий сигнализации и связи… На такие случаи закон требовал создавать особую комиссию, в состав которой обязательно, кроме офицеров отряда, вводился специалист по боеприпасам. Комиссия решала, что можно аккуратно вынести и взорвать на безопасном расстоянии, а что вообще нельзя трогать. В последнем варианте взрывоопасный предмет уничтожался на месте обнаружения. Но это требовало сложных, а часто и дорогостоящих подготовительных работ.

На этот раз те два или три десятка снарядов, мин и бомб, которые мне показали, оказались в удовлетворительном техническом состоянии, и я разрешил их вынести с соблюдением повышенных мер предосторожности. Некоторые оттащили мы с Виктором, другие – командир с замполитом и солдаты.

– Это еще не все, – весело сказал капитан Гришин после того, как мы вынесли по кочкам и рытвинам последний снаряд. – «В расходную» вам оставили одну интереснейшую вороночку… Дашлыков! – строго позвал он высокого сутулого солдата. – Показывай, где твое «железное бревно». Не солдат, а индикатор дальнего обзора! Честное слово! На такой глубине унюхал!

Воронка как воронка… Только большая, заполненная водой и заросшая вокруг кустами так, что не подсунуться. Очень длинным щупом мы обнаруживаем на дне что-то солидное, круглое, гладкое. Я осторожно стучу – звук металлический, звонкий: или крупнокалиберный снаряд, или бомба. Еще и еще раз легонько вожу концом щупа вдоль скользкого тела. Чу, цепляет… Снова цепляет… И сразу же обрыв…

– Похоже, снаряд, товарищ капитан, – говорю я. – Калибр… около двухсот трех. Бетонобойный или фугасный. Скорее всего фугасный. Так его не достать – давайте «кошкой» попробуем… Оцепление можно выставить?

– А если взорвется? – спрашивает замполит и показывает провода над головами.

– Не взорвется. А взорвется, что вам волноваться: отвечать все равно мне, – парирую независимо.

– Ну да, вам отвечать, а нам все лето краснеть перед железнодорожниками, – иронизирует комиссар. – Милая ситуация: с одного – стружку за полчаса, а целому отряду – миллион терзаний…

– Даже если и взорвется, – по-школьному четко и раздельно начинаю объяснять я,– почти трехметровый столб воды задержит осколки и погасит волну. Проводам ничего не будет.

– Тогда зачем тащить? Взорвать на месте – и все… Ни риску, ни мороки…

Я даже вспотел от его неумолимой логики.

– Неудобно здесь, Максим Николаевич, – выручает меня капитан. – Чуть что не так – завалим воронку, ищи его тогда под землей…

– Потом дополнительный заряд… – подхватываю я.

– Ясно, – улыбается комиссар. – Люблю научно обоснованные решения… Старшина, принес «кошку»?

– Есть!

– Давай.

Зацепили… Отошли метров на тридцать в обвалившийся блиндаж… Впятером налегли на упругую веревку… Тянули, тянули – никакого результата! Потом «кошка» – раз и соскользнула. Еще зацепили… Снова сорвалась.... Еще… Еще…

– Ну, так можно до завтрашнего утра тянуть, – недовольно сказал комиссар. – Давайте-ка, братцы, еще раз подумаем. Голова не дурна, если к делу она…

Неотступно ходивший за нами Дашлыков, видимо, решил, что пришел, наконец, и его черед вмешаться в разговоры начальства.

– Подвязать бы, – робко начал он.

– Ага, скинь портки – и прямо в воду, – разозлился Гришин. – А в воде большущий рак… Тоже мне водолаз-любитель нашелся. И так дрожишь весь!

– Да я не дрожу, – обиделся парень. – Подумаешь, две минуты в воде! В воронке она завсегда теплая, – закончил он убежденно.

– Может, попробуем? – задумчиво предложил комиссар и, почему-то с сомнением измерив меня взглядом – от новенькой фуражки до новеньких полуботинок, – вздохнул: – Кто только в эту жижу полезет…

– Я и полезу, – опять подал голос солдат.

– Во неймется человеку! – окончательно рассердился Гришин.

– И я могу… – не слишком настойчиво предложил свои услуги старшина.

– Нет, уж если нырять, то мне, – счел своим долгом заявить я.

– А чего вам-то? Я еще в это лето ни разу не купался. Хоть бы осенью разок, – озорно заявил Виктор и стал раздеваться.

Мы со старшиной и еще два солдата последовали его примеру. Шел нудный мелкий дождик. Было довольно-таки холодно…

– Так я готов! – выскочил из-за кустов рядовой Дашлыков.

– Трусы-то сыми! Тут женского персоналу нет, – сказал старшина. – Чего зря мочить?

– А рак-то! – засмеялся командир. И все засмеялись вместе с ним.

– Значит, так, Дашлыков, – начал я, – первый раз вы просто нырнете. Аккуратно пощупайте – от середины влево, где взрыватель. Потом доложите… Ясно?

– Есть! – радостно откликнулся солдат и, мигом выпрыгнув из трусов, булькнул в мутную, покрытую ряской воду.

Через минуту он вынырнул, весь облепленный тиной, и, тяжело отдуваясь, сказал:

– В голове… Рваный какой-то… Чуть руку не разодрал… Давайте веревку…

– Веревку ему! Привязывай ближе к донной части. Понял?

Дашлыков кивнул и снова исчез в грязи.

– Замерзнет малый, – сказал комиссар. – Доктор, – резко окликнул он сержанта-фельдшера, – готовь спирт…

– У меня же нет!

– Найди, говорю. Быстро!

Дашлыков нырял несколько раз. Скользкий тяжелый снаряд никак не поддавался коченеющим рукам. Наконец солдат выдавил посиневшими губами:

– Готово…

В шестнадцать часов этот, как и другие обнаруженные за день снаряды, мы взорвали неподалеку в карьере.

Вечером дождь прекратился. В палаточном городке бодро играла музыка. Редактор «боевого листка», гримасничая от творческого вдохновения, усердно выводил цветными карандашами на подмокшей бумаге: «Товарищи воины! Берите пример с комсомольцев, с рядового Дашлыкова и с рядового Мамедова! Они сегодня отличились!» Старшина шумно отчитывал кого-то за небережливое отношение к резиновым сапогам. В ленинской комнате несколько энтузиастов читали, до конца используя поблекший свет уходящего дня. Звонко шлепал мяч. Трещали и шипели под огромным закопченным котлом дрова. Где-то громко спорили, Где-то вели солидный неторопливый разговор о сегодняшних достижениях в области автомобилестроения…

Я побеседовал с солдатами о некоторых особенностях устройства немецких снарядов и взрывателей. Меня сменил приглашенный замполитом агроном, рассказавший о перспективах развития совхозного хозяйства. Потом офицеры пошли в штабную палатку, и командир ознакомил меня с выполнением плана по очистке и разминированию местности.

Заглянул на огонек председатель сельсовета. Я вспомнил, что мне поручено поинтересоваться взаимоотношениями отряда с местными органами власти.

– А ничего у нас нет, никаких таких взаимоотношений, – сказал председатель, – хорошо работают товарищи. У нас к товарищам претензий нет. И во всех бригадах у них хорошие товарищи. Помогают нам. Спасибо. Уже вот много землицы нам освободили. Убраться помогли, автотранспорт дают… Мы ими довольные. Вот и бабонек наших, которые вдовые и безмужние, выручают…

Все рассмеялись.

Перед отъездом я пошел с командиром проверять хранение и охрану взрывчатых веществ. Возвращаясь, мы услышали через тонкий брезент палатки, как комиссар отчитывал Виктора:

– …Подробнее это ты на партсобрании расскажешь. Не забудь, кстати, поделиться там, что тебе говорил этот приезжий «профессор». Про триста шариков и про то, как она рвется… Понял? Для острастки любителям «непроторенных» дорог…

* * *

– Говорят, вы сегодня убедились, что не всякая прямая короче кривой? – шутливо спросил меня Гришин.

– Да как вам сказать… Было дело. Виктор все-таки проговорился?

– Исповедовался… Такие вещи скрывать нельзя. И вам теперь запомнится, что семь верст для солдата не крюк. Начальству будете докладывать, какие у нас тут безобразия творятся, или повремените?

– Повременю, наверное…

– Ну ладно, давай тогда, – снова переходя на «ты», по-дружески сказал капитан, – через час поезд. Машина уже ждет. Эй! – крикнул он в палатку. – Хватит любезничать. Хорошего человека хорошо и проводить надо…

Я уезжал в ночь, полную летних шорохов и голосистых девичьих песен.