Смертельный аукцион

5

Кавендиши добрались до дома лишь к сумеркам. Гилберт весь день провёл в палате жены, пока ту приводили в чувство пять добродушных и хорошо приплаченных медсестёр.

Легенда о картине неизвестного художника ничуть не смутила Гилберта. Он даже и не думал падать в обморок или продавать шедевр, который стоил ему таких затрат. Он снова отмахнулся от переживаний дорогой супруги и поспешил её успокоить.

– Не слушай этих куриц. Это всего лишь россказни завистливых сплетниц.

Елену напоили успокоительными, так что все её страхи притупились. Покладистая супруга не стала спорить и возжелала скорее отправиться домой. Клининговая компания должна была давно всё прибрать, а помощник сержанта Кольта снять отпечатки с двери спальни. Они наконец-то возвращались в уют семейного очага, где можно будет не бояться стуков, грабителей и безумных голосов. Гилберт заранее попросил уборщицу оставить свет во всём доме, чтобы жене было не так страшно ступать на порог.

Окна родового особняка светлячками выпорхнули из-за деревьев, когда «мерседес» Кавендишей свернул с главной дороги. Сегодня дом выглядел дружелюбно. Ни полицейских машин, ни синюшных маячков, ни сердца, уходящего в пятки.

Полностью избавиться от следов разрухи в гостиной не получилось. Нужно перекладывать ламели, чтобы убрать эти скрипучие царапины на паркете. С остальным уборщица справилась. Убрала стекло и капли, похожие на кровь. Перестелила ковёр, взяв старый из подвала, и постаралась как можно тщательнее прикрыть полосы от ногтей. Успела заменить обивку кресел и диванчика. Но на лестнице по-прежнему зияли дыры.

Проводить вечер в одиночестве, когда всего сутки назад их пытались ограбить и вломиться к ним в спальню, было дико. Идея пригласить на вечерний коктейль Сеймуров естественно пришла в голову Гилберту. Вчетвером не так жутко оставаться в четырёх стенах, да и найдётся лишний повод похвастать перед этим снобом своим приобретённым творением.

Сеймуры с радостью приняли приглашение и должны были заехать через полчаса. А пока нужно было всё подготовить к их приезду. Поиском нового штата слуг Гилберт займётся позже, а пока они и с Еленой неплохо справятся и своими силами.

Переодевшись в изысканное белое платье, Елена наконец почувствовала себя лучше. Кружева эффектно облепливали её точёную фигурку, а свободные рукава давали волю движениям. Пока Гилберт пожимал руки двум прибывшим на стражу людям Кольта, Елена позаботилась о закусках. Конечно, без трудолюбивой Поппи она мало что могла придумать за полчаса. Но в их холодильнике и погребе всегда хранился внушительный запас продуктов – было с чем поработать.

На журнальном столике появилась ваза с белыми розами, тарталетки со сливочным сыром и лососем, брускетты с помидорами черри, канапе с сыром и салями из самой Баварии, блюдечко свежей икры и много других закусок, от которых тут же разыгрывался аппетит. Последним штрихом стали два бокала для женских напитков и два стакана для бренди, которое предпочитали Гилберт и Фитц.

Заканчивая последние приготовления к приезду гостей, Елена случайно бросила взгляд на картину над камином. Молния ужаса снова сразила её, заставила отшатнуться. Блюдце с икрой закружилось на месте и плюхнулось на пол, разлетевшись на мелкие крупинки стекла и икринок. Всё те же десять лиц, всё тот же огонь ненависти в их глазах. Но что-то будто изменилось. Елена так и не разглядела, что именно. Будто лица изменили своё выражение, будто кто-то поменял их местами. Но это всё лишь воображение, ведь у Кавендишей даже оно было богатым.

Безобразная, адская, бесовская. Что Гилберт нашёл в этой картине? Нужно заставить его избавиться от этого ненавистного псевдоискусства.

Но после двух стаканов бренди и бесконечных хвастливых разговоров об ущербном эскизе, которые вели Гилберт и Фитц весь вечер, Елена поняла, что это невозможно. Она пыталась отвлечься лёгкой болтовнёй с Джорджианой, но громогласные пререкания мужчин притягивали её слух. Гилберт так радовался покупке, что переубедить его было нереально.

– Может, останетесь у нас на ночь? – С мольбой в голосе спросила Елена, когда Фитц предложил сворачивать их посиделки. Часы натикали уже на одиннадцать ночи, гостям ещё добираться домой. – Не стоит вам ехать такой теменью.

– Да, оставайтесь, ребята, – подхватил Гилберт, хоть и не уловил трепетного испуга в голосе жены. Он видел эту ночёвку как лишние двенадцать часов, чтобы похвалиться своим превосходством перед Фитцем. Мотивы же Елены были более низменными – она просто не хотела ночевать в пустующем доме.

После двух минут и ещё двух бокалов уговоров Сеймуры согласились. Им тут же постелили в гостевой спальне на втором этаже, той, что поближе к хозяйской. Елена специально выбрала эту комнату, чтобы чувствовать хоть чьё-то присутствие рядом.

Укладываясь спать, Елена снова попросила мужа запереть дверь. В этот раз они оставили всевозможные светильники в комнате и коридорах включёнными. Это не отпугнёт грабителей, но прогонит мандраж.

Убаюканный потешенным самолюбием и алкоголем, Гилберт засопел без задних ног. Елена ещё долго прислушивалась к шорохам и поскрипываниям деревьев за окном и вскоре тоже провалилась в сон.

Проснулись они лишь утром, около десяти. Тусклое солнце вовсю пробивалось сквозь плотные занавески и сливалось с сиянием ламп в комнате. Улицу заволокло призрачным туманом, в котором тонули все звуки. Стояла мёртвая тишина, что обычно предрекает нечто нехорошее. Но Елене было всё равно, что творилось за окном. Ночью к ним никто не ломился, не пытался ограбить или убить. Они целы, живы и могут ни о чём не волноваться.

Первой спустившись вниз, Елена заварила кофе и достала угощения к завтраку. Вскоре спустился и Гилберт, но Сеймуры даже носа не высовывали из комнаты.

– Не беспокойся, милая, они просто вчера немного перебрали. – Умасливал жену Гилберт. – Это мой организм хоть куда. Сколько не выпью, а на утро, как огурец. А вот Фитц… тот ещё пропойца.

Они не стали дожидаться гостей и выпили кофе из фарфоровых чашечек без них. Через час Фитцджеральд и Джорджина по-прежнему оставались наверху.

– Нет, я так не могу, – вскочила на ноги Елена. – Это выходит за рамки приличий! Сколько можно злоупотреблять нашим гостеприимством! Даже не думают, что у нас может быть полно дел. – Возмущение женщины было слегка надуманным, ведь из дел у неё сегодня была лишь укладка в салоне красоты и маникюр. – Я их разбужу!

Поднявшись по лестнице, перила которой ещё не успели заменить, Елена постучала в гостевую спальню. Сначала деликатно, затем раздражённо. За дверью ни звука.

– Фитц, Джорджи! – Елейным голоском позвала Елена, утопив в нём нотки злости. – Уже почти полдень. Пора вставать.

Приложила ухо к двери. Молчание. Хоть бы отозвались, нахалы!

Не в силах больше терпеть, Елена бесцеремонно дёрнула ручку и влетела внутрь. В спальне стояла непроглядная темень. Задёрнутые шторы не пропускали ни фотона света. Затхлый, неприятный запах щекотал ноздри и вызывал отвращение. И холод. Свирепый, лютый холод проникал под одежду, добирался до самых костей.

Елена поёжилась и включила свет. Простынь и одеяло на кровати превратились в беспорядочный ком. Одна из подушек валялась на полу. Балдахин королевского ложа драными лохмотьями свисал с балок. Ночник небрежно сброшен с комода и превращён в поломанное подобие себя. И снова царапины. Они вели от постели к дверям и там же обрывались.

Оторопь и первоначальный испуг сменились злостью.

– Гилберт! – Яростный голос звучал в такт столь же яростным шагам по лестнице, пока Елена спускалась вниз. – Сеймуры не только уехали, даже не предупредив нас, но ещё и оставили после себя погром! Видно, они так напились вчера, что устроили настоящий дебош.

– Не может быть!

– Наверное, им было так стыдно, что они решили просто сбежать, не простившись! И как мы их не услышали? Никогда мне эти Сеймуры не нравились.

Елена приняла убирать со столика сервиз, продолжая неистово обругивать гостей.

И тут её глаза скользнули по полотну. Она закричала, как умалишённая. Выронила чайник с китайскими розами за пять тысяч долларов, и сама упала на пол.

– Бог мой, Елена!

Гилберт подлетел к жене, опустился рядом и стал гладить по плечам.

– Что с тобой? Дорогая? Ты меня слышишь?

Но она не слышала. Как заворожённая она глядела на картину. Её грудная клетка ходила ходуном, пытаясь урвать хоть пылинку воздуха.

– Что, милая? Что? Говори же!

Но она не могла говорить. Лишь дрожащая белая рука взметнулась вверх, указывая в направлении камина. Гилберт проследил за её указательным пальцем. И сам рухнул рядом.

– Что? Нет. Этого не может быть!

Картина. Она и правда изменилась.

Всё те же десять человек буравили хозяев кровожадными глазами. Но среди них не осталось мужчины с серпом. Да и служанки стали выглядеть по-другому.

Сеймуры никуда не уезжали.

Они злобно смотрели с картины.

Теперь Фитц держал острый серп, лезвие которого с лёгкостью перережет мягкую кожу горла. А Джорджиана озлобленно покусывала губу, разодранную до крови, будто намеревалась то же самое проделать с человеческим мясом.

Были здесь и другие, кого прежде Кавендиши не удосужились заметить. Их дворецкий Уинстон коварно улыбался из-за густых усов, а служанка Поппи точила разделочный нож для куриных тушек. Они никуда не сбегали. Их поглотило полотно.

Вместо мужчины со сложенными на груди руками стоял помощник Кольта, а работница клининга заняла место ранее изображённой служанки.

Лишь двое на картине оставались неизменны.

Крик серенадой разлетелся по всем комнатам. Гилберт и Елена выскочили на улицу, понеслись по лужайке к патрульным машинам, припаркованным неподалёку.

– Полиция! Полиция!

Они со всем разберутся. Они выяснят, что за ерунда здесь творится.

Пришлось продираться сквозь туман. Было ничего не разглядеть. Видимость лишь на расстоянии вытянутой руки. Подлетев к первой машине, Гилберт хотел было вывалить на полицейского всё, что случилось в доме, но салон был пуст.

Клубы тумана проникли внутрь сквозь открытое окно, по-хозяйски устроились на заднем сидении. Полицейский исчез. И тут Гилберт вспомнил его лицо. Вчера он учтиво улыбался ему, а сегодня желчно оскаливался с картины.

Она проглотила их всех. Уинстона, Поппи, уборщицу, помощника Кольта и двух охранников. Даже Фитца и Джорджи Сеймуров. Гилберт никогда их особо не жаловал, но почувствовал истошную печаль.

Он опустился на промёрзлую землю прямо так, в домашнем костюме, и заплакал. Зарыдал в голос от страха. Он не знал, что делать. Как такое возможно? Неужели легенды о картине не выдумка? Она действительно убивает.

Эти царапины на полу. Уинстона и Поппи, а теперь Фитцджеральда и Джорджиану тащили прямо по полу. Перевёрнутая мебель. Все они сопротивлялись людям с картины. Боролись за свою жизнь. И вот теперь они часть картины. Они больше не из плоти и крови, а из сукна и красок. Кошмар, который ожил.

Гилберта трясло, мотало как одежду по барабану стиральной машинки. И тут он обомлел.