Манифест о дружбе полов

Глава 1. Завидные женихи и Министерство в действии

Ночной Хогвартс всегда пробуждал во мне нежный трепет. Молчаливые рыцарские доспехи в темных углах, до которых не дотягиваются мягкие крылья лунного света, огромные окна, желающие вместить в себя весь пейзаж вокруг Школы Чародейства и Волшебства, массивные двери, порой скрывающие самые неожиданные тайны и секреты... Все это поселилось в моем сердце еще в одиннадцать лет; сейчас же я испытываю торжественное облегчение по поводу того, что прогулки вдоль восстановленных несколько лет назад стен не предполагают малозабавных приключений и опасны для жизни в той же степени, как опасно в бункере во время моросящего дождя.

— Доброй ночи, мисс Грейнджер, — встречает меня голос в одном из женских туалетов.

Плакса Миртл всегда улыбается мне чуть лукаво, словно намекая каждый раз, что в памяти ее сохранилась маленькая Гермиона, гордо задирающая носик в ответ на насмешки девочек-слизеринок.

— Здесь все в порядке, — заверяет меня старая знакомая, бледная и полупрозрачная.

— Замечательно, — улыбаюсь я. — Как давно убежали маленькие волшебницы, увлекшиеся гаданием на суженого?

Привидение смеется, на несколько мгновений забывая все горести своей жизни, и сообщает:

— Сорок минут назад, профессор.

Я киваю, стараясь сохранять серьезное выражение лица.

— Хорошо, спасибо за помощь, — отвечаю легким поклоном на реверанс Миртл. — Доброй ночи.

Мое дежурство продолжается, один коридор сменяется другим, но я неизменно знаю, куда мне необходимо повернуть в очередной раз. По привычке провожу кончиками пальцев по одному из самых красивых витражных оконных стекол, на котором витиеватыми буквами написано: «Чтим память всех, кто встал на защиту Школы Чародейства и Волшебства Хогвартс и отдал свою жизнь за мир для ныне живущих». И вскоре замираю, услышав за углом чей-то шепот.

Я делаю еще пару шагов и заглядываю в нишу, откуда, как подтверждение, доносится девичье хихиканье. Мои глаза, привыкшие к тусклому свету, тут же различают пышную копну рыжих волос.

— Мадлен?

Девочка вздрагивает, чуть было не завизжав, и мой взгляд натыкается на ее большие темно-зеленые глаза. Сейчас я не вижу этого цвета, но отлично знаю, как он завораживает. Мальчик, на голову выше Мадлен, испуганно пятится и озирается в поисках путей отступления.

— Мистер Кортнер, это вы?

Честно говоря, я не очень хорошо знакома с учениками-мальчиками, но в такие моменты в моей голове словно включается автоматический распознаватель лиц и вспоминаются имена даже тех, с кем лишь раз обменялась несколькими словами.

— Да, профессор Грейнджер, — робко отвечает Кортнер и, замешкавшись, добавляет: — Здравствуйте.

— Здравствуйте, — отвечаю я, слегка поведя бровью. — Не расскажете, чем вы тут занимаетесь?

— Болтаем, — удивительно быстро и смело бросает Мадлен, но все же еле заметно втягивает голову в плечи.

Я медленно поднимаю правую руку и смотрю на циферблат наручных часов.

— Полпервого ночи, мисс Розенталь?

— Самое подходящее время для бесед, — заявляет она.

— Не в школе. И вам, хотите вы или нет, придется с этим смириться.

Я оборачиваюсь к мальчику, оказавшемуся несколько дальше от меня, чем две секунды назад, и размеренно произношу:

— Вы, мистер Кортнер, сейчас же отправляетесь прямиком в свою спальню, а завтра с вами лично побеседует профессор Дикози.

Когда Луи срывается с места, практически на ходу кивая в знак согласия, я возвращаю свое внимание юной мисс Розенталь.

— Итак, что побудило вас, Мадлен, после отбоя выйти из комнат Когтеврана и спрятаться в одном из школьных коридоров ночью со своим однокурсником?

Будучи почти три года знакомой с этой девочкой, я заранее имею в голове несколько вариантов ее ответа на мой вопрос:

«Мне не спалось, и для борьбы с бессонницей я нашла интересную компанию»,

«Я должна была срочно поделиться с Луи одним важным секретом»,

«Мне необходимо было отблагодарить его за помощь с травологией, а днем Кортнер всегда занят».

Или просто...

— Он очень красивый.

Именно это.

— Мадлен, это недостаточно веская причина для нарушения школьных правил.

— Для меня — достаточно.

Розенталь явно храбрится, готовая до потери пульса доказывать свою правоту.

— Он всего лишь поцеловал меня в щечку, — неожиданно говорит она. — Я все понимаю, профессор Грейнджер, и никогда бы...

— Отправляйтесь спать, Мадлен.

— Такого больше не повторится.

— Хотите сказать, вы спрячетесь лучше, и в другой раз я не смогу вас поймать?

По глазам студентки вижу, что попала в самое яблочко детской хитрости.

— Доброй ночи.

— Доброй ночи, профессор Грейнджер.

Мадлен уходит быстрыми шажками, лишь раз оглянувшись и сверкнув в неверном свете луны яркими изумрудами глаз.

Вы не подумайте: так проходит не каждое мое дежурство. Просто мне показалось, что именно этот день (точнее, эта ночь) — то, с чего я должна начать свой рассказ.

* ~ * ~ * ~ * * ~ * ~ * ~ *

— Доброе утро, профессор Грейнджер.

— Здравствуйте, профессор Грейнджер.

— Доброе, Кассандра. Здравствуйте, мисс Бранди.

Коридоры Хогвартса заполняются гудящей толпой студентов. Цветные галстуки мелькают перед глазами с такой скоростью, что порой я даже не различаю, с кем здороваюсь.

Спохватываюсь лишь тогда, когда директор, стремясь привлечь мое внимание, повторяет приветствие.

— О, доброе утро, профессор МакГонагалл, — восклицаю я, притормозив так резко, что невнимательный первокурсник налетает на меня и громко ойкает.

— Все хорошо, Гермиона? — интересуется Минерва.

Улыбаюсь и энергично киваю:

— Да, замечательно.

Директор отвечает улыбкой, отчего мне в который раз бросаются в глаза все новые морщинки на милом сердцу лице.

— Загляните ко мне, когда освободитесь, профессор Грейнджер.

Она слегка касается моего предплечья и поворачивается, чтобы продолжить свой путь.

— Хорошо, зайду, — обещаю я.

Минерва МакГонагалл сразу же растворяется в толпе, и я ухожу в свой кабинет.

У двери меня уже ожидают хорошо знакомые третьекурсницы Когтеврана и Пуффендуя.

— Здравствуйте, профессор Грейнджер, — выдают нестройным хором.

— Здравствуйте, девочки.

Я пропускаю учениц в кабинет, включая последнюю, спешащую с противоположной стороны коридора в хвост девичьего ряда.

— Доброе утро, мисс Розенталь.

Мадлен глядит на меня снизу вверх, здоровается и проскальзывает за дверь.

В нашем кабинете очень уютно. Пожалуй, дело в том, что все здесь украшено салфетками, связанными крючком, самодельными игрушками и прекрасными картинами, вышитыми крестиком. В общем, добро пожаловать в кабинет рукоделия.

До конца перемены остается десять минут, и я усаживаюсь за свой стол, чтобы подготовить схемы для вышивания. Юные волшебницы, в предвкушении облизывая губы, размещаются вокруг пуффендуйки Дороти, белокурой девочки с розовыми щеками. Напрягаю глаза в попытке разглядеть, в чем там дело, но безуспешно; лишь замечаю журнальчик размером с половину альбомного листа. Немного переждав, перехожу в наступление.

— Девочки, приготовьте инструменты. Не хочу тратить на это время позже, — настойчиво прошу я.

— У нас все под рукой, — немедленно говорит Дороти и, повинуясь всеобщему давлению, переворачивает страничку.

— Профессор Грейнджер, а почему вы не замужем? — хитро обнажив зубки, интересуется мисс Глория Шерри, черноволосая когтевранка. Для этого она даже отрывается от журнала и глядит на меня через плечо. Остальные девочки также вскидывают головы, и в их глазах легко читается: все как одна прекрасно понимают, к чему клонит их однокурсница.

Жаль, конечно, что до меня пока не доходит. Признаться, не этого я ожидала, когда пыталась выяснить, что же объединяет столь разных особ. Глория тем временем продолжает:

— Хотите, мы подберем вам избранника из списка самых завидных женихов волшебного мира?

Ах, вот оно что! Должно быть, очередной специальный выпуск «Ведьмополитена».

Я поднимаюсь со своего места и изо всех сил сдерживаю улыбку.

— Позволите взглянуть? — спрашиваю я, приближаясь.

Дороти пододвигает мне журнал и приглашает:

— Присоединяйтесь!

Ради меня все возвращаются к первому «завидному жениху», блистающему белоснежной улыбкой девятнадцатилетнему Бенедикту Уоркли.

— Этот слишком молод как для меня, так и для женитьбы вообще, — вставляю я в общий гул обсуждений.

Со мной соглашаются, а очаровательная Молли добавляет со знанием дела:

— Да еще и чертовски богат. Крупная мышеловка для наивных барышень.

Пока под одобрительный шум переворачивается страничка, заинтересованно оглядываю своих учениц. С каждым днем я все больше наслаждаюсь ролью преподавателя.

Следующие — тридцатичетырехлетний миллионер и двадцатилетний игрок в квиддич с идеальным прессом вместо харизмы. Кто-то замечает, что «оба недостаточно хороши для профессора Грейнджер».

— О, это мистер Лонгботтом, который приходил к нам показывать новые виды хромирии сонной, да, профессор? — выдает Глория, указывая пальцем на претендента номер пять.

— Да, я сама приглашала его тогда. Это один из лучших людей, с кем я когда-либо была знакома.

— И...

— О нет, он мне слишком дорог как друг, — тороплюсь заверить я девочек. — К тому же его сердце занято.

На этот раз страница переворачивается под разочарованное мычание, а я успеваю подумать про себя, что совершенно отстала от жизни: молодого человека, изображенного рядом с Невиллом и получившего несколько восторженных комментариев моих подопечных, я вижу впервые.

— Ладно, а этот? — предпринимает попытку Молли. — Джек Мерези. Посмотрите, какие у него скулы...

— Девочки, а это кто?

Они следят за моим взглядом и дружно выдыхают.

— Мечта каждой второй, профессор Грейнджер, — отвечает Глория. — Эти губы, глаза и руки, только взгляните...

— Драко Малфой, да? — перебиваю я.

Дороти склоняет голову набок и заинтересованно щурится.

— Да. А вам он что, понравился?

— У нас тут за ним очередь, — хихикает Молли.

— Нет, — смеюсь я и тяну руку к журналу. Поднеся его поближе к глазам, рассматриваю бывшего слизеринца, восседающего в старинном кресле с большой буквой «М» на подлокотнике и даже с колдографии в «Ведьмополитене» глядящего на весь мир как на огромное недоразумение. — Я с ним знакома. Мы учились вместе.

— Везет... — завистливо тянет Мадлен. — Здесь написано, что он «волк-одиночка». «Приручить такого — все равно что очаровать сотню обычных парней», — читает она, заглядывая в журнал.

Остальные поддакивают.