Братство идущих к Луне

С датчиками и дневниками провозились в результате полтора часа, за это время Лин успел сходить в магазин, вдвоем со Скрипачом они нажарили картошки, и потушили целую кастрюльку куриных ножек, и лишь после этого Берта позволила, наконец, вынуть нужный гель-блок со считками.

— Только давайте что-то покороче, — попросила она. — Вот эту, например, и эту.

— Малыш, это миксы, — Ит вывел визуал с сопроводиловкой. — Четыре минуты... ага... видишь, это два фрагмента. А вот эта... три, последний совсем короткий, там секунды. Их перемонтировали, и совсем не факт, что это может быть действительно...

— Погоди, — попросил Пятый. Подсел ближе к Иту. — Первую возьму я, вторую рыжий. Ты тогда меня отслеживай, а Скрипач Лина. Ну, чтобы быстрее с этим закончить. Договорились?

— Договорились. Только налобник возьму, — Ит встал. — Транслировать вы это дело, я так понимаю, не хотите.

— Ещё не хватало, — Лин поморщился. — Ну, ты сказал.

— Можно и транслировать, — пожала плечами Эри. — Мы с Бертой не сахарные. Переживем.

— Вы именно что сахарные, и не надо ничего переживать, — твёрдо ответил Пятый, садясь в кресло. — Так, всё. Поехали. Раньше сядем, раньше выйдем.

***

Вход в первую локацию считки. Больничный коридор, стеклянные, закрашенные белой краской до высоты человеческого роста, двери, надпись красным на плексигласовом коробе где-то наверху. Утро.

***

— ...господи... как? Когда?..

— В три часа, не могли позвонить вам, простите. Ночью. Ну, так бывает часто, что ночью, — голос врача звучал одновременно виновато и агрессивно. Странная смесь, он словно бы себе сейчас доказывал свою же правоту — в которую на самом деле не верил. — Ничего мы не могли сделать. Острый сепсис, шок, развился буквально за четыре часа. Мы оказывали помощь в том объеме, в котором могли, но мы не боги, как вы понимаете...

Голос врача доносился до Яра, как сквозь вату, он понимал произносимые врачом слова, но в предложения, связные и осмысленные, они никак не складывались, распадались на какие-то отдельные бессвязные звуки. В ожоговом, как всегда, ужасно пахло, но к запаху Яр привык, и, пусть и с трудом, но к нему притерпелся. И вдруг понял, что всё, этот запах, который он слышал и едва выносил — он больше не почувствует. Потому что это, о ужас, был запах жизни. А теперь...

— Но мы же вчера с ним разговаривали, — произнес он, наконец, с трудом пересилив ступор, который наваливался на него, как каменная глыба. — Он же вчера был...

— Так иногда случается, — врач вздохнул. — Примите мои соболезнования.

— Но вчера...

— Молодой человек, я уже сказал всё, — из голоса врача пропадает та тень сочувствия, которую он пытался изобразить минутой раньше. — Острый сепсис, вы понимаете? Он долго боролся, сил не хватило. И ещё, знаете, — он понизил голос, и придвинулся ближе к собеседнице. — Может, оно и к лучшему. Если бы он выжил, он стал был глубоким инвалидом, не факт, что сам бы смог ходить. Он же приемный вам сын, верно?

Женщина медленно кивнула.

— Вот, — врач приободрился. — Вы смогли бы на своих плечах тянуть такого инвалида? Как бы он себя обслуживал без двух рук, а? Сами подумайте. Лучше уйти вот так, чем потом всю жизнь страдать.

— Я бы его обслуживал, — говорит Яр. — Мама, я бы всё делал, ты же знаешь. Я...

— Яр, помолчи, — просит она. — Мне не меньше больно, чем тебе, но ты тоже подумай. Просто подумай. Ян мучился, понимаешь? Очень мучился. Ему теперь уже не больно. Пойдем, мальчик. Пойдем. Я тебя вниз отведу, и мне надо будет тут еще поговорить.

***

Пауза. Переход ко второму фрагменту. Смена локации — кухня в квартире семьи Яра. Вечер.

***

Яр стоит у раковины, полной грязной посуды — поминки ещё не закончились, но мать послала его перемыть тарелки, их не хватает. Людей пришло неожиданно много — их одноклассники, одногрупники из института, заглянули соседи. Яр до этого никогда не слышал о брате столько хороших слов, но слова эти были пустыми, ничего не значащими, они пролетали мимо Яра, как осенние листья там, на кладбище, где сегодня утром зарыли урну.

— Нет, — шепотом произносит Яр, сжимая в руках кухонное полотенце. Сильнее, сильнее, ещё сильнее. До дрожи, до хруста, до впившихся в ладони ногтей. — Нет... нет, нет! Нет! Нет!!! НЕТ!!!

Он не замечает, что кричит уже, что есть сил, и не слышит, как выбежавшая на его крик из комнаты мама с испугом спрашивает:

— Яр, что с тобой? Яр? Яр! Помогите, кто-нибудь, помогите!..

***

Первый фрагмент считки. Локации не видно, в поле зрения только яма в земле.

***

Короткое.

Совсем короткое, как луч осеннего солнца, как блик на воде.

Руки, перемазанные до локтей липкой грязью, обломанные ногти, золотые листья, которые несет холодный, порывами, ветер, боль, и телесная, и душевная, но душевная сто крат перебивает телесную, и нет от неё спасения, и не может быть.

— Ян, я сейчас... — шепот, сбивающийся, торопливый, едва слышный. — Ты только потерпи, подожди, я сейчас... я скоро...

Руки, перемазанные грязью и кровью, оскальзываются на гладком металле, но он вытаскивает урну, ледяную, настолько холодную, что она обжигает руки болью, и прячет под куртку, под свитер, ближе к телу.

— Сейчас я тебя согрею, Ян, — ещё тише, беззвучно. — Пойдем отсюда, пойдем скорее...

***

Второй фрагмент. Казенное помещение, тяжелый, неприятный запах, решетка на закрашенном окне, пустая комната. Время дня определить невозможно.

***

...Крашенная в зеленый цвет облупившаяся лавка в отделении милиции, голоса в отдалении. Апатия и безразличие. Под курткой ничего нет, урну отобрали.

— ...осквернил могилу, среди бела дня копался, вытащил урну, орал на сторожа, который пытался его остановить...

— ...простите, это брат его... неделю как похоронили... он не в себе немного, тяжело очень переживает...

— ...если не в себе, так следить надо, мамаша, а не это вот... чтобы такое не повторялось...

— ...мы пытаемся... к врачу, к психиатру, да... я заплачу, если надо, но вы тоже поймите...

— ...кому чего вы платить собрались, если могила-то ваша?.. заройте потихоньку обратно, сторожу вон заплатите... но чтобы больше так не...

Голоса исчезают, хлопает дверь.

— Они его два раза сожгли, — произносит Яр. Произносит довольно громко, но слышать его некому. — И хотят заморозить. Я не дам его заморозить. Там холодно. Ему там будет холодно. Я не дам. Так нельзя. Нет...

Обрыв считки.

***

— Рыжий, сходи за ещё одной бутылкой, пожалуйста, — попросил Пятый.

— Это ты кому? — спросил Скрипач.

— Это я тебе. Второй рыжий в ближайшие полчаса не ходок, — Пятый поморщился, потер руками виски. — И я тоже не ходок. Разве что до кухни.

— Что там было? — спросила Берта.

— Боль, — ответил Пятый. Лин согласно кивнул. — И самое скверное, что отчасти гений был прав. Она действительно способна подтолкнуть к инициации — когда она вот такая.

— Но она не подтолкнула, — заметила Берта.

— Да, верно. Не подтолкнула. Но сумела свести с ума.