Братство идущих к Луне

Ада, войдя в свой домик, стащила с головы кепку, сняла сумку, и положила оба этих предмета на стол, стоящий неподалеку от входа. На столе, кроме кепки и сумки, имелся в изобилии всякий хлам, потому что Ада, переехавшая неделю назад на дачу, в первые два дня воспряла духом, и принялась было за уборку, но потом боевой дух после некоторых событий сошел на нет, а вытащенные из комода вещи в результате остались лежать там, где Ада их положила. Она безучастно глянула на стол, подумала мельком, что надо большую часть барахла просто выкинуть; потом подошла к окну, выходящему в запущенный заросший сад, и открыла его. Сыро в доме, надо посушить, пока солнце, хоть немножко. Понятно, что после первого же дождика сырость вернется, но хотя бы так, пусть так, потому что лучше так, чем совсем никак. Она открыла еще одно окно на терраске, прошла в комнату, и открыла оба окна там. На первом этаже окна, таким образом, кончились, а идти на второй этаж Аде не хотелось — болело колено, да и бывать на втором этаже она не любила. Потому что этот этаж был «мамин», он всю жизнь был мамин, и, хоть мама покинула этот мир много лет назад, для Ады ничего не изменилось, ощущение запретности этой территории не пропало. Тут, в нижней части лестницы, в сырой комнате, с окнами, в которые рвались не подрезанные кусты жасмина, и каждый год приходилось менять марлю на форточках для спасения от комаров, было её место, Адино. А там, в мансарде, в уютной сухой комнате, с двумя окнами, на запад, и на восток, по сей день незримо словно бы присутствовала мама, и находиться на втором этаже Аде было тяжело, как бы абсурдно это ни звучало. Двадцать два года прошло, а ничего не изменилось. Она ведь пыталась изменить, и часть старых маминых вещей выкинула, и комнату перекрасила, но ощущение присутствия не исчезло, и даже запах не исчез — второй этаж всё так же пах старостью, лекарствами, пылью, и совсем чуть-чуть гвоздичным одеколоном, которым мама когда-то спасалась от комаров. Поднимаясь по необходимости по лестнице, Ада каждый раз робела, словно совершала что-то запретное, неправильное, она ловила себя на том, что втягивает по привычке голову в плечи, и что с её губ готовы сорваться слова извинения за то, что тревожит, и мешает отдыхать.

— Ну чего я снова, — с легким раздражением произнесла Ада. Ответом ей стало привычное уже, приевшееся молчание стен пустого домика. — Прав Рома. Я действительно старая дура.

Терраска, она же кухня, была узкая и длинная — в правой её части находилась кухонька, в левой — диванчик, комод, и тот самый стол, который Ада завалила вещами, да так их и не разобрала. Ада включила чайник, вытащила из холодильника батон хлеба, плавленый сырок, и колбасу в нарезке. Подумав, убрала колбасу обратно. Есть не хотелось, но хотя бы один бутерброд съесть придется — потому что сейчас болит проклятое колено, нужно принять таблетку, а если не поесть, колено болеть перестанет, зато после таблетки заболит желудок. Оно надо? Нет, не надо.

— Чёртова старая развалюха, — обругала себя Ада. — У которой ещё и заканчивается чёртов кофе!

Да, кофе в банке действительно оставалось на донышке, а это значит, что сегодня следует сходить в магазин, и закупиться. К тому же сырок тоже был последний, и неплохо бы купить сахар, и хотя бы упаковку макарон. И масло. Нет, это уже не для себя, это если Яр придет, и попросит что-то поесть. Сама она ела мало, совсем мало, предпочитая обходиться «подножным кормом», а именно — бутербродами. Если бы не визиты Яра, плитка на Адиной кухоньке и вовсе стояла бы без дела, но он заходит, и макароны могут пригодиться. Или рис. Нет, макароны лучше. И дешевле.

Ада, уже собравшаяся положить в чашку ложку растворимого кофе, замерла с этой самой ложкой в руке. Не получится сходить. Потому что Роман и Яр стопроцентно решат, что она снова собралась на Яблочную. И уйти одной ей не дадут. Попробуют пойти с ней. При этом у Романа, если она правильно всё сейчас увидела, низкое давление (недаром он кофе наливается, причем чашка вовсе не первая), а у Яра после дождя разгулялся артроз, и ему будет больно идти. Он и так ходил за ней на Яблочную через половину поселка, а до магазина в три раза дольше, поэтому...

— Ладно, обойдёмся, — решила она. — Кофе до завтра хватит. Макароны... надо поискать, может, и есть. Хлеб тоже есть. И колбаска есть. Масла нет, но если с колбаской, и так сойдет. Интересно, что они там делают?

Она налила в чашку кипятку, поставила остывать на подоконник — на столе уже не оставалось места — тихонько вышла из дома, и пошла к забору, отделявшего её участок от участка Романа. Старая дура решила послушать старых дураков, усмехнулась она про себя. Ничего нового услышать будет невозможно, но делать-то всё равно нечего. До вечера уж точно.

***

— Эта порода называется ориентальная, — объяснял Яр. — Такие забавные ушастые кошки. Узкая мордочка, и здоровенные уши.

— А сколько они стоят? — спросил Роман.

— Чёрт их знает, — Яр вздохнул. — Наверное, недешево. Да на деньги-то всё равно, деньги мы бы нашли, но тут не в деньгах дело, а...

— Вот именно, — отрезал Роман. — Если мы сейчас купим Адке такую кошку, всё пойдет совсем не туда, куда нужно.

— Какую ей кошку? Ну, допустим, купим. Нам под семьдесят. Сколько Адкин старший кот тогда прожил? Восемнадцать? Остаться, и тянуть в этом всём до девяноста ради...

— Ты не понял? Всё гораздо хуже. Адке нужна не «такая кошка», — тяжело вздохнул Роман. — Ей подавай ту самую кошку, которую Виталин сынуля купил своим выхлопам. И нам с тобой, и Адке понятно, что в этом семействе кошка не жилец, потому что перевидали мы уже там за последние восемь лет всех подряд — и собак, и кошек, и попугаев... могу не продолжать, ты сам в курсе. Про цену я просто так спросил, ну и заодно понять, может, выкупить котенка, и передать кому-то...

— Ага, конечно, продадут они, — Яр тяжело вздохнул. — Как не вовремя. Ну, Ада, ну...

— Дура, — закончил за него Роман. — Сентиментальная старая дура. «Как у летучей мышки», — передразнил он. — Очень своевременно.

— Вообще-то жестокое обращение с животными запрещено, я бы мог написать статью, и попробовать... — начал Яр, но Роман тут же его перебил:

— Опомнись! Что ты попробуешь? Ты хочешь сесть на нары вслед за этой чокнутой идиоткой? Яр, если вы туда сунетесь, Ада поедет на женскую зону, шить рукавицы, а ты — на мужскую, и, учти, пенсии там не предусмотрено. Хотя нет, я забыл про твой диагноз. На зону ты не попадешь. А вот в дурдом пожизненно — за милую душу. Ты хочешь этого, скажи?

— Нет, — на пределе слышимости произнес Яр. — Я не могу, ты же знаешь. Они отнимут его, а я... не могу.

***

«Лет с четырнадцати, а то и раньше, я начала ощущать этот иссушающий огонь. Красивые слова — иссушающий огонь, но я никому их не покажу, потому что Ян с Яром будут подначивать меня, а Роман с Аглаей вежливо кивнут, и пропустят мимо ушей, как они это всегда делают. Я белая ворона в этой стае, но ведь почему-то меня в неё приняли, значит, я совсем не так безнадежна, как говорит мама. С игрой на гитаре ничего не получилось, в школьной студии мне сказали, что у меня не музыкальные руки, да и гитара, оказывается, стоит слишком дорого, а денег у меня нет. Жалко. Я хотела потихоньку научиться, а потом летом всех удивить, что умею играть, но, кажется, ничего у меня не выйдет. К тому же заниматься гитарой мне будет некогда, у меня четыре тройки, по химии, физике, алгебре, и биологии, и мама говорит, что я пропащая и зряшная, и надо в десятом классе всё исправить, чтобы был аттестат без троек. Какая уж тут гитара. Попрошу Романа этим летом, чтобы он меня поучил, но ведь гитары нет, и так ли надо учиться, если сюрприза всё равно не получится...»

Берта отложила тетрадь с пожелтевшими страницами на край стола, и повернулась к Ри. Тот сидел, неподвижно глядя на неё, и на лице его не отражалось никаких эмоций. Ри ждал.

— И? — спросил Берта. — Допустим, это дневник. Если я правильно понимаю, он принадлежал пятнадцатилетней девочке. Что ты в данный момент от меня хочешь услышать?

— Во-первых, не принадлежал, а принадлежит, — поправил Ри. — Потому что данной пятнадцатилетней девочке на данный момент около семидесяти, и она...

— Давай угадаю, — предложила Берта. — Она является наблюдателем, так? Роман, надо понимать, твоя инкарнация, Яр и Ян, соответственно, эти двое, — она кивком указала на Ита и Скрипача, оккупировавших подоконник (больше сидеть в пустой комнате было негде), — Аглая была клоном Джессики...

— Давай ты не будешь торопить события, — попросил Ри спокойно. — Да, их всех ты назвала верно. Так и есть. В своё время я отправил их не по заданному системой вектору, и они оказались...

— В этом мире? — спросила Берта.

— Нет, не в этом. Там шла война... — Ри осекся. — Впрочем, это частности, которые я объясню позже, если потребуется. После того, как стало ясно, что из-за них в сиуре начались некоторые процессы, я переправил их согласно заданному Адонаем вектору. Сюда. В ту точку, которая была им предназначена с самого начала. Но вот то, что происходило дальше, ни я, ни система Адоная так и не смогли объяснить.

— И что же происходило? — с интересом спросил Скрипач. Ит пока молчал, выжидающе глядя на Ри.

— Да уж не то, что с первыми двумя тройками, — Ри вздохнул. — Никто корабли не взрывал, и по зеркалам не бегал. Не происходило... ничего. И не происходит ничего, но при этом — происходит всё сразу.

— Это как? — впервые с начала разговора Берта, кажется, по-настоящему удивилась.

— Идёт дестабилизация, но уже не сиура, а кластера. Рыжий, только не начинай, я знаю, зачем ты открыл рот. Да, тут кто только не перебывал — одного Контроля я сюда загнал столько, что даже неудобно как-то говорить, сколько именно. Много. Все видят одну и ту же картину. Дестабилизация этого мира и сиура, в котором он находится — есть. Деструкция в кластере — есть. Она опосредовано связана с теми, кто тут находится, но при этом, — Ри сделал паузу, — связи не видит никто. И никто не понял сам метод.

— А что сказали зивы? — с интересом спросил И.

— Вежливо попросили не включать их миры в эту систему, на этом всё. Нет, они тоже ничего не видят, если ты об этом. Это я выяснил точно.

— Какой ты молодец, — с издевкой сказал Скрипач. — И ты сейчас вызвал нас сюда, чтобы мы разобрались с тем, с чем ни твоя команда, ни Адонай, ни Контроль разобраться не сумели? Гений, ты, конечно, извини, но давай я тебе напомню, чем закончились прежние разборки. Ты забыл? Я подскажу. Ничем. Разве что мы получили легкую головную боль в виде пятерых любителей вкусной еды, но, к счастью, они ребята адекватные, и за эти годы сумели определиться и с работами, и с тем, что им нравится делать. Сейчас так и вообще миссионерские рационы для Санкт-Рены разрабатывают, и весьма в этом преуспели. Ну, тут ты в курсе.

— Отчасти. Ладно, не суть важно. Я бы сказал немного иначе. Зачем я вызвал вас? Может быть, вы и не сумеете понять точно, что к чему. Но вы можете хотя бы уловить суть процесса. Это как... — Ри замялся, подыскивая слова. — Допустим, у меня в руках находится клубок, из которого торчат множество нитей, но только одна из них позволит этот клубок размотать. Остальные — просто какие-то обрезки и обрывки, попавшие в клубок по недоразумению. Я дергаю за них, вытаскиваю по одной, а сам клубок при этом остается без изменений. Понимаете?