Записки кока Борщика

ЧАСТЬ II

Должен сказать, что в последнее время со мной происходит что-то странное. За что бы я ни взялся, о чем бы ни подумал — все выходит наоборот.

Правда, иногда это случалось и в детстве. Сижу, бывало, на уроке математики у Тамары Сергеевны, решаю контрольную, раньше всех, и чувствую себя уже в буфете, у тети Паши с горячим пирожком в руке. Только выбежал в коридор, навстречу директриса:

— Ты что это, Борщик, себе позволяешь? Друзья ума набираются, а ты, поди, языком пирожки пересчитываешь?

Весь аппетит пропал сразу! Будто плюс на минус поменяли! Но только расхотелось есть — звонок. Выходит Тамара Сергеевна, обнимает, говорит:

— Ну, Вася, молодец! Лучше всех задачу решил! Пойдем пирожком угощу.

Снова +! И аппетит — хоть язык глотай! Плюс ведь как штурвал в руках: плывешь — и рулить весело. А минусом, как дубинкой, и убить можно!

И вот что интересно: всего одна палочка, а как действует на настроение! Нужно уметь вовремя поставить палочку поперек минуса — и будет все в порядке! +! +! +!

А у меня в последнее время все наоборот! Все плюсы в минусы превращаются. Так я уже решил думать наоборот, чтобы в конце концов все получалось как нужно.

Решил я окончательно проститься с морем, с кораблями, путешествиями и поселиться на своей сопке: кругом неразбериха, флот делят, корабли делят. Еще Борщика делить захотят! А я один-единственный на всех! И не хочу делиться на части.

«Заберусь, — думаю, — на сопку, выкопаю себе маленькое собственное море. С водой трудновато, но ничего. Заглянет облачко с Тихого океана, приплывет с Индийского — накапает. А нет — так Мишкин через шланг накачает. Разведу рыбку — для всех. Крабов — для всех. Сварганю небольшой корабль — „Кок Борщик“, с мачтой, штурвалом. Приглашу знакомых дельфинов, договорюсь с Землячком. Может, и он по старой дружбе согласится иногда приплывать — вертолетчики помогут. Дом для старых моряков открою! Кормить буду».

Притащил я с берега мачту, штурвал, спасательный круг. Взялся за обед. Накрутил фарш, стал жарить рыбку, румянить лучок. Запахи потянулись на весь океан.

Вижу, собаки в городе хвостами виляют, капитаны на пароходах себя к мачтам привязывают, чтобы вместо отплытия не броситься по сопке наверх, к Борщику… Хорошо!

И вдруг бежит снизу соседка, со 2-й Флотской, просит:

— Уважаемый Борщик! Или меняйте место жительства или уймите ваши запахи. От них житья нет! Мой муж, художник, рисует портрет депутата, а получается ростбиф!

А за ней другая:

— Пожалуйста! У меня дочка на свидание собирается, а ей все время сардельки мерещатся!

Опять плохо! Опять одни минусы! Ну нет, думаю, на море я уже все равно не вернусь.

Никто меня не оторвет от сопки.

Только подумал, бежит наш пес Верный, держит в зубах две радиограммы: «Борщик, немедленно вылетай. Срочно ждем на палубе „Даешь!“ Не переворачиваются блины. Вот-вот подгорят.

Обнимаю, Солнышкин».

«Дорогой Борщик очень приглашаю навестить мой ресторан „Русский борщ“. Жду в Америке. Твой верный друг Том».

Я обрадовался: не забывают. Но думаю, как это я добираться сразу в два конца буду? Одни вон за островом стоят, водолаза пускают, а другой в Америке!

Тут заходят знакомые летчики, говорят:

— Не волнуйся, Борщик. Мы сейчас летим через Европу в Америку, а оттуда — через океан домой. Как раз и получится и туда и сюда!

— Так ведь блины подгорят, пока мы лететь будем, — говорю.

— Да пока у нас переворачивать начнут, мы как раз вернуться успеем!

Собрал я рюкзак, кое-какие кастрюльки в подарок Тому прихватил, любимую сковородку, ножи, вилку, спасательный круг к рюкзаку приладил на всякий случай — над морем лететь будем. Взял тельняшку, свои старые десантные сапоги и отправился в путь.

Набилось в самолет тьма народу! Баулы, сумки, мешки, коробки. Нашел я место в углу, пристроился. И только взлетели, нарочно подумал, что все будет плохо. Чтоб вышло наоборот и летелось спокойно. Смотрю: за иллюминатором солнышко сияет, облака светятся!! +!

Но только подумал про плюс — опять минус. В самолете вдруг так запахло невкусно старой курицей, что даже на земле стали отворачиваться! И это — завтрак! Какое уж тут спокойствие!

Порылся я в рюкзачке. Прихватил кое-что из приправ и отправился к стюардессам, на помощь. Включил подогрев, добавил соуса, поколдовал, подрумянил — и совсем другое дело! У самолета крен выправился. Пассажиры вокруг аппетитно засопели. И за бортом обстановка переменилась. Все к самолету принюхиваются, узнают. Перчиков со спутника машет: «Борщик, привет!» На земле прохожие рот раскрывают, показывают: «Брось кусок, Борщик!» Я бы, честное слово, свой кусок бросил, да нельзя — самолет разгерметизируется!

Накормили по-человечески народ, и разговоры пошли веселые. Кто-то кричит:

— Я в Китае сто курток купил!

— А я собственные джинсы продал!

Сел я в проходе на край какого-то баула, смотрю — брюки. Целый тюк! А из ширинки чей-то нос дергается, а за ним — рот появился и знакомым голосом шепчет:

— Борщик, дай курицы!

Петькин! Сунул я ему в рот кусок курицы, спрашиваю:

— Ты откуда!

— Из Китая!

— А куда?

— В Америку!

— Зачем?

— Реализую сто штанов, куплю иномарку…

— Задохнешься!

— Нет! Я уже так весь мир облетел, весь мир повидал! Только не выдавай! Спрячь меня подальше и дыхало открой пошире. Мы же с тобой с одной палубы. Я тебе тоже, может быть, пригожусь.

«Да уж, — думаю, — ты пригодишься!» — но затолкал его под сиденье поглубже. Лети, смотри на мир дальше!

Но и тут вышло наоборот. Верите, пригодился! И не одному мне.

Вывалилась в Москве толпа барахольщиков, рассыпалась по улицам, как китайский базар. Самолет полегчал, полетел быстрей. Друзья подошли ко мне, в кабину пригласили: лети, смотри!

Лечу. Смотрю. Мелитополя родного не видно. Зато вон внизу, в селе, у бабки на плите яичница с салом жарится, бульба с укропом кипит, Мурзик гавкает. Это, понятно, наша родная суверенная Белоруссия. Вон целая очередь машин у границы скучает, туристы «Кильку в томате» продают. Банки на солнышке сверкают. Это наши в Польшу учиться бизнесу едут.

А вон в островерхом коттедже, за рейхстагом, мордастый мужик сардельки в кастрюлю запускает и то ли кулаком грозит, то ли приветливо приглашает. Это же Германия! Самая настоящая Германия!

Тут мимо нас что-то мелькнуло, и целая эскадрилья серебристых самолетов просияла куда-то вперед.

Я оглянулся на друзей: что это?

— А это, говорят, наш президент во Францию полетел договор подписывать.

Я даже плюхнулся в кресла. И вдруг слышу, Петькин подо мной шепчет:

— Борщик, пахнет плохо! Очень плохо!

Я огляделся.

— Да нет же! С земли!

Я наклонился, принюхался, бросился в кабину, спрашиваю:

— Парашют есть?

— Нет, — кивают. — А зачем, что случилось?

— Срочно сажайте самолет. В Париже на президентской кухне непорядок! Соус варят совершенно неправильно. И пахнет плохо, и булькает не так. Может не только президентский желудок расстроиться, а и международный договор!

Понятно, приземлились. Я — на такси прямо во дворец. Красивый, сказочный. Спрашиваю охрану:

— Это что, тот самый, из сказки про Кота?

— А ты что, уж не Кот ли в сапогах?

— Нет, — говорю, — я кок в сапогах. А это сейчас гораздо важнее! — Объяснил ситуацию и бегом на кухню. Смотрю, повара, как господа, толкутся возле кастрюль с какими-то приборами, что-то измеряют, проверяют, компьютерами щелкают, умножают. А запах еще гуще! Но ведь сколько морковку на капусту не умножай, суп от этого вкусней не станет! Тут нужно любовь к делу иметь и секрет чувствовать.

Достал я из рюкзака свой мешочек с приправами, травками, чесночком. Грибной мучицы в ступе натолок, чабрецом все приправил, запустил, вскипятил, помешал. И такой аромат по дворцу пошел, что сам президент на кухню явился. В прекрасном настроении. Ох, ах! Попробовал аккуратно ложечку подливы, головой закачал. Взял меня под руку, привел к себе в кабинет, посадил в свое кресло и говорит:

— Ну, мсье, удружили. И очень, кстати! Посидите, пожалуйста. А я какой-нибудь орден вам подыщу.

Вышел, а в это время телефон — дзинь! дзинь! Взял я трубку, а там шум, крик:

— Господин президент! Бунт! На дворцовые запахи наваливается толпа. Орудие готово. Чем прикажете стрелять?

Я подумал и говорю:

— Как чем? Стреляйте пирожками и французскими булками.

— Какими?!

— Свежими. Они мягче.

Слышу за окном — шарах! шарах!

Вошел президент, выглянул в окно, а там уже никакого бунта. Сплошной праздник!

Сидят на площади люди и объедаются булками. Президент пожал мне руку, улыбнулся:

— Подумайте, как это вы все хорошо наладили. Я вас за это награждаю высшим орденом.

В это время вошел и наш президент, разулыбался, всплеснул руками, говорит:

— Жаль, я раньше не знал такого способа. Я бы тоже наградил Борщика каким-нибудь нашим орденом. В президентском кресле он принял достойное президентское решение.

Тут французский президент улыбнулся:

— Так, может, вы в этом кресле и останетесь? Вон народ требует: «Борщика в президенты!»

— Ну что вы, — говорю. — Пардон. Извините. Каждому свое. Кому компас, кому камбуз. Правда, что касается компаса, то и компас у меня есть. Даже доктор Челкашкин признавал: «У Борщика внутри точный компас. Он дело знает!» И хотя боцман шутил: «Это я уронил свой, когда в супницу лез за добавкой», я знаю точно: компас у меня внутри есть. Я всегда чувствовал, что иду верной дорогой, и знал: народ надо вкусно накормить. Кормить надо.

Вот попробовали президенты мой соус, пришли в восторг и подписали все договора!

А я потихоньку из кабинета на улицу — и бегом. Забыл про сапоги, бегу в тапочках. На самолет опаздываю. Полиция под козырек берет, толпа расступается, аплодирует. Действительно, шумят: «Борщика в президенты!». Но я бегу. Мимо улицы Плас Пигаль, мимо Эйфелевой башни. А за мной целый эскорт автомобилей! На одном везут мои сапоги. На другом орден Почетного Легиона. А из третьей секретарь нашего президента кричит:

— Товарищ Борщик! Не торопитесь, подождите. Скоро вам орден Дружбы народов доставят.

А как не торопиться? Извините! Орден орденом, а дружба дружбой. Друзья в океане ждут, друзьям блинов хочется!

Взбежал я по трапу в самолет. Надел рюкзак с кастрюлями и сковородками, подложил под себя спасательный круг на всякий случай: все-таки через океан лететь будем. И плюхнулся в кресло. Только успел заметить, что народу снова прибавилось. Летят и на океан вниз смотрят — географию изучают.

Я после всех переживаний в самолете уснул. Уснул, и все. Только чувствую сквозь сон: кто-то меня снизу головой толкает, и думаю: это или Петькин на мир смотрит, или у него в голове колеса от мерседеса буксуют. Хотел я его шугнуть, но тут же подумал: «А, не стоит ругать! Все-таки человек он стойкий. И только что всему миру помог, а вот под креслом торчит!»

Спрашиваю его:

— Ну как ты там?

— Ничего, — говорит. — Терплю. Только зазор еще шире сделай! Дышать хочется. И расскажи, что там, в Париже.

Только я собрался рассказывать, слышу: за моей спиной кто-то кроссворд разгадывает, читает знакомым голосом моего любимого артиста Никулина: