Листея

Annotation

Листея – урбанистический роман, что совмещает в себе элементы детектива и криминальной драмы. В основном, повествует о Валерьяне Видоплясове, что приехал покорять Киев с полной охапкой надежд и верой в свое будущее. Но насколько он будет крепок перед предстоящими испытаниями, подложенными судьбой? Как он свяжется со столичным картелем и как будет выпутываться из каши проблем? Найдет ли умиротворение в стенах чуждого города?

Содержит нецензурную брань.

Аlexandr Adamovich

Аlexandr Adamovich

Листея

Том I

Верблюд

Действующие лица -

Валерьян Видоплясов – главный герой.

Василий Трубецкий – лучший друг Валерьяна.

Надежда – подруга детства Валерьяна.

Мирон Валентинович Трубецкий – отец Василия.

Борис – напарник Мирона.

Федор Владимирович Выговский – учитель истории.

Александр Голобородько – знакомый Надежды.

Герман Блохин – заключенный.

Иаков – сокамерник Германа.

Глеб и Арсений – соратники по грязному делу.

Филипп Бедросович Голденберг – продюсер.

Елизавета Филипповна – дочь Голденберга.

Пролог “Белые Ночи Киева”

Киево-Печерская лавра, культурное достояние, что раскинулось у берега реки, где каждая фреска, каждый камешек и кирпичик дышат своей многовековой историей. Татары, большевики, нацисты – все пытались аннигилировать этот Украинский центр православия, но тот твердо стоит на склоне около текущего Днепра.

Не мудрено, что именно здесь решили расположить Скифскую пектораль – украшение древних народов. 1140 грамм чистого золота с филигранно высеченными фигурами животных, пегасов, людей, что разбавлены гротескными узорами напоминающие целую радугу из форм. Выполнена греческими мастерами-ювелирами по заказу знатных скифов. Коллекционеры оценивают стоимость пекторали в сотни миллионов долларов.

* * *

Тюремная камера, что напоминала каменную коробку с двумя дырками, плохо пахнущим санузлом и четырьмя металлическими огрызками, которые именуются кроватями, ласково встречала новичка в этих угрюмых стенах.

– Все это, конечно, интересно, фраерок, но за что ты залетел к нам?, – хрипел заключенный в возрасте, видно сидит не первый десяток лет.

– Да я пытался эту пектораль выкрасть!, – воскликнул новоприбывший садясь на шконку.

– Так ты у нас дурной, чи как?, – уже отзывался другой зек.

– Наш план казался идеальным!

– Ага, просто посреди ночи разхуярить стену самопальной бомбой, я таких планов десять штук на день сочинить могу.

– Но за смелость хвалю, – говорил пахан, усевшись прямиком на стол, – как зовут-то тебя?

– Герман я.

– Ну и учудил ты, Герман.

* * *

– Дави на газ!, – орал мужчина в пассажирском кресле, активно отстреливаясь от полицейских машин. Гул сирен и свист пуль разрывали воздух в радиусе нескольких сотен метров вокруг.

– На связи третий, они сворачивают на Крещатик, – звучало в полицейских рациях, – продолжаем погоню. Вы навели справки об этих идиотах?

– Ты нас недооцениваешь, давно уже.

– И что там?

– На заднем сидении, держащий украденное, Роман Петренко, 19 лет, ранее осужденный за мастурбацию в общественных местах. Кличка “Гоблин”. Вооруженный на переднем сидении – Даниил Василишин, 24 года, хулиганство и особо тяжкие телесные увечья, избил собственную бабушку контроллером от игровой приставки. Кличка “Карп”

– Команда мечты! А третий кто?

– У руля Герман Блохин, наверное единственный профессионал своего дела, мастерски взламывает любой замок, следаки говорили, что его руки состоят из отмычек. Кличка “Многогрешный”.

– Отлично, а машина?

– Chevrolet Corvette, красного цвета, 16-ого года выпуска, украдена у местного священника из Лавры.

– Но зато она у нас!, – говорил Петренко держа золотое украшение в руках, – еще вот-вот и мы улизнем!, – Крещатик, одна из самых оживленных улиц Киева, сутками по ней проходит трафик больше чем за год в маленьком поселке, над ней возвышалась башня, арка украинского триумфа, вся в позолоченном орнаменте, что сначала обладает россыпью маленьких колонн, которые сливаются в большую, на вершине, как государственный флаг на поверхности луны, стоит дева, символ свободы.

– Герман, ты меня слышишь!? Педаль в пол!

– Но там люди!, – наконец-то отозвался горе-водитель.

– Мы и так уже пересекли всю черту, газуй!

Как животных на скотобойне, беспощадные ублюдки унесли десятки жизней невинных зевак, колесами своей “Кристины”. Вдруг гул вертолета заглушил крики людей на улице.

– Сдавайтесь немедленно!, – звучало сверху.

– Еще чего, – пробурчал Даниил в машине и только высунувшись чтобы совершить очередной выстрел, ему промеж глаз проделали дыру, что могла потягаться только с шириной самой улицы по которой они разъезжали, тот мгновенно размяк и залил кровью салон.

– Пиздец, – пискнул Роман, – что делать, Герман?

– Если вы сдадитесь мы уменьшим срок!, – звучало со стороны стражей правопорядка.

– Не знаю!, – но решать уже было совершенно не обязательно, ведь скрип резины по асфальту прервал все рассуждения, Герман мгновенно потерял управление и врезался в фонарный столб, из последних сил они вывалились из горящей машины.

– Но она уже была у нас!, – кричал напарник гордо держа украшение над головой, – и вы её у меня, уже не отберете!, – с этими словами он выхватил пистолет и его приставил к виску, – расхлебывай это сам, Герман, – выстрелил, окропив содержимым черепной коробки раскаленный асфальт.

Фатализм – вера в предопределенность бытия, убежденность в неизбежности событий, что уже были запечатлены до нашего появления. Именно фатализм заиграл в Германе, метаясь между пистолетом в дрожащих руках и трупами товарищей, слыша только пронзительный звон и биение сердца, он поднялся, развёл руки в стороны, закрыл глаза и глубоко вздохнул.

– Я уже ничего не решаю.

– На связи третий, он сдался! Повторяю, он сдался!, – лопасти геликоптера застыли в воздухе и потоками ветра поднимали длинный плащ ублюдка, сирена полицейских машин наконец-то утихла, грабитель отлично понимал, что его королю поставлен шах и мат.

* * *

– Вчера, 11 сентября 2016 года, случилось одно из самых ужасающих преступлений за всю историю нашей страны, мы будем чтить память погибших каждый год минутой молчания, – на экране появилась свеча и часы застучали считая секунды, – из виноватых в живых остался только водитель автомобиля смерти, его личность установлена – Герман Блохин, 21 год, родился и вырос в Киеве, раньше занимался взломом дверей и разной сложности замков, кличка "Многогрешный". Прямо сейчас задержанный дает показания в полиции, подробности позже.

* * *

– Пожизненное, да? Свалили всю вину на тебя, знакомая история, – сказал зек, понимающе смотря в пол, – ну что, милости прошу к нашему шалашу! Ке-Ке-Ке-Ке!

– Наверное после такого погрома они порядочно усилили охрану, – говорил другой.

– Ну а что, ты на выходе хочешь грабануть цацку древних укров?, – скалил зубы пахан.

– Да не, просто замечание, хотя вряд ли кто-то рискнет еще такое провернуть.

– Рискнут, рискнут, – уверенно качал головой Герман, – нужно только подождать.

<=To=be=continued=<

Глава 1 “Этот Город”

Меня зовут Валерьян Видоплясов, я только что окончил Сельский Многопрофильный Лицей №4, именно сейчас, стоя на пути в новую жизнь, на пути к покорению столицы моего края, города Киева, только в этот миг я задумался, и вспомнил то откуда бегу. Вспомнил моего дедушку, старого сизого голубя, морщины не лице которого были глубже американских каньонов, о которых я читал в книжках, то как мы вместе выходили из дому, и отправлялись в поле, то как он своими крепкими руками держал косу, резко взмахивал разрубая высокую траву, и приставучий сорняк. Как он садился отдыхать, тяжело вздыхая, и выпивая бутылку холодной воды, спрятанной в старом жигуле, залпом. Когда маленький я брался за косу и начинал неравную борьбу с природой, а он предостерегал меня про опасность оружия. Потом мирился с моим упорством и начинал травить байки про своего прапрадеда Захара Видоплясова, великого казака, героя Запорожской Сечи, говорил о честности, праведности его души и сердца, кидал в меня мудрые взгляды и понимающие вздохи. Помню как вопил – “Почему же ты покинул меня, дедушка!?”, когда его бездыханное тело уносили в деревянном гробу, зарывать в землю, помню как долго гадал – “А вдруг он жив?”, как не хотел мирится с потерей. Наконец-то, я тут, на автобусной остановке ожидаю рейс в один конец. Вместе со мной Надежда, соседка, на три дома выше, также полна мечт ее девственно чистая голова. Мое тело трясло, странный мандраж пробирает до сердечных глубин, но осознавая, что я не один, что со мной Надежда, я уверенно следовал своей дороге в облака.

Так высока и так близка.

* * *

За окном пролетали пейзажи – поля, леса, маленькие речки, они действовали как колыбельная, притупляли мой рассудок и вводили в дурманящий сон, окутывали туманом сказок. Как вдруг странный грохот вернул меня обратно в реальность, очнувшись я увидел Надежду, что прислонилась к моей груди и истошно рыдала.

– Извини меня, пап, – бормотала она себе под нос, – не хотела оставлять тебя в одиночестве, но так будет лучше нам обоим.

Мне было сложно воспринимать такое, я только положил руку на голову и понимающе погладил, так и продолжался наш путь из кармана страны, путем в сотни километров.

А ехали мы учится, нещадно грызть гранит науки, в Университет Театра и Кино имени Карпенка Карого, на первый вид скромное здание, что хранило в своих стенах множество интересных историй, имело отменный педагогический состав из именитых артистов, народно признанных творцов и талантливых персон множества калибров. Как же давно я мечтал, как же давно хотел попасть туда.

* * *

Вечерело, на небе появлялись первые звезды, солнце поспешно убегало за горизонт, а в нашем автобусе оставался только внутренний свет от мигающей лампочки. Я смотрел в окно, но там отражался только мой портрет, также задумано глядящий в ответ. Небрежно скомканный костюм, что даже в своей общей жадности выглядел весьма недурно, благодаря креативности автора, уложенные невпопад волосы, но зато лицо еще могло составить конкуренцию звездам по ту сторону окна. Рядом со мной сидел цветок, даже в бессознательном, спящем виде, ею можно было любоваться часами, любоваться пока хмурый водитель на заставит нас выйти с криками о конечной остановке. Так я и провел остаток ночи, под грохот колес и любовании в окно.

Слепящие лучи солнечного света, прямым вектором бились об окна автобуса разогревая дермантиновый салон до высоких температур, только открытый сверху люк и задернутые шторы спасали от жгучего хаоса.