Раз-два-три-четыре-пять, выхожу тебя искать

Кончилось все как-то внезапно — еще только что орали и выли раненые, еще недавно с жутким хрустом рубились внизу стражники и мародеры, а уже наступила звенящая тишина, прерываемая только стонами и женским плачем. Как это здорово — тишина…

Ночь прошла в тревожном сне, я постоянно дергалась и просыпалась, чтобы удостовериться, что Варбург еще держится и ворота заперты и охраняются. Мужчины всех возрастов, от десяти до шестидесяти, тоже спали вповалку, пока нам позволили это сделать осаждающие. Дети и женщины обтирали лица раненых водой, меняли повязки, тут же складывали мертвых, накрывая их дерюгами и вились вокруг мухи, летевшие отовсюду на запах крови.

Шатаясь около бочки с водой, я поймала чей-то ненавидящий взгляд и даже подивилась — откуда в городе такая ненависть, мы же все в одном положении. Подняла голову и натолкнулась на перекошенное лицо Клодии, которая даже не скрывала своего отношения. Посмотрели друг на друга и молча разошлись в разные стороны. Знает ли она, что ее отец убит?

Заиграл рожок на стене, призывая всех подниматься наверх. Мужчины просыпались мгновенно, секунда — и они уже спешат рассредоточиться, на ходу проверяя, все ли на месте. Ряды защитников сильно поредели, но большинство из них было ранено, а не убито, что давало надежду на их выздоровление. Кучи камней, наложенные вдоль стены, пропали и снизу поднимали новые, чтобы их можно было скинуть на головы нападающим.

Заместитель Лайница, темноволосый худой Петер Штрауб, указал нам четверым на места, где надо было стоять — за ночь здесь положили камни и появилась возможность целиться стоя, не опасаясь получить стрелу в глаз или горло.

— Для вас натаскали, — пояснил он. — Как латники пойдут, то кроме вас никто их не задержит.

— Хорошо положили, — похвалил Лукас, конопатый парень с соломенными волосами, лягушачьим ртом и зелеными глазами. На вид он был тощ, как палка, и жилист, а за время осады и вовсе усох, только глаза поблескивали, как у кошки.

Латники пошли с утра, держа топоры на длинных ручках наперевес и угрожающе потрясая ими. Оставшиеся за чертой обстрела орали и махали мечами, но дальше не делали и шагу.

— Ну, помолимся Господу нашему, чтобы он даровал нам победу, — негромко произнес Гунтер, темноволосый невысокий парень с широченными плечами и сломанным носом, взводя свой арбалет. — Первый слева — мой.

— Беру второго слева, — Лукас тоже натянул тетиву. — Густав?

— Того возьму, что во втором ряду высокий. Марта?

— Правого, с топором на плече. — Я тоже выбрала цель.

— Бей!

Четверо из десяти упали, зато остальные пошли быстрее. Как медленно крутится эта ручка…как медленно вращается вороток…как все медленно…

Мы успели сделать и по второму выстрелу, еще четверо полегли на дорогу, но осталось двое и мы уже не успеваем перезарядить арбалеты… Гунтер подскочил и понесся вниз, крича, чтобы открыли ворота, за ним помчался Лукас, а у ворот уже сбились стражники в погнутых доспехах, горожане в грязных куртках с топорами и клинками в руках.

Гунтер успел перезарядить свой арбалет и ничего не ожидающий латник получил болт из щели ворот прямо в грудину, куда он ушел почти по самый хвост. Второй латник угрожающе ринулся вперед, но арбалет Лукаса выплюнул свой болт ему в верхнюю часть туловища, пробив панцирь где-то у ключицы. Все налегли на ворота, закрывая их изнутри, а снаружи слышался бессильный вой оставшихся в живых мародеров.

До вечера нападений не было, изредка постреливали лучники, но они легко ранили троих, не причинив особого вреда. Вечером осаждающие развели костры и расположились вокруг, то и дело скандаля и ругаясь между собой. Но стычки быстро прекращались, оборванные умелой рукой и никаких потасовок и расколов в стане врага, как мы надеялись, не произошло. Зато ночью город обстреляли стрелами с огнем и выгорело два сарая, которые не успели потушить. Остальные пожары затушили во-время подоспевшие жители.

Утро застало нас всех в дыму от сгоревших сараев и жутких воплей со стороны лагеря осаждающих. Там собрались все оставшиеся в живых — около шестидесяти человек и перед ними держал речь предводитель. Все на стенах притихли, но тут можно было и не гадать о смысле его речи — скорее всего он призывал навалиться и разом покончить со всеми в городе, не щадя никого. Безусловно, все согласились, что надо уничтожить упрямцев, но идти под стрелы и болты пока никто не собирался. Трупы и тяжелораненые лежали везде, а уж на подступах к воротам их было особенно много и по жаре уже начинал стелиться жуткий сладковатый запах смерти. До полудня осаждающие только собирались с силами, болтались вокруг стен и даже притащили целый бочонок вина, который тут же и распили, грозя нам издали пиками и клинками. Под вечер самые смелые и пьяные решили взять ворота нахрапом, но оставили на дороге еще шестерых и отошли подальше. Ночь выдалась звездная и стрелки попытались опять обстрелять Варбург огнем, но их заметили издали и заставили повернуть назад, пригвоздив одного к земле. Утром следующего дня осаждающие осмелели и, собрав все щиты, построили очередную «гусеницу», которая медленно потащилась к воротам.

— Матерь Божья, — вздохнул рядом Лукас — Когда же они все передохнут наконец?

— Плохо стреляешь, Лукас, мажешь постоянно, а они и бегают с твоими болтами в заднице! — поддел его Густав, выковыривая крошки из бороды.

Парень хотел огрызнуться, но передумал и уставился прямо перед собой, положив подбородок на ложе арбалета.

— Чего сидишь, бей их, — ткнул Густав Гунтера, который прицеливался, ища мишень. — Авось, прошибешь щель!

Гунтер спустил тетиву и болт ушел, вонзившись в толстый щит.

— Опять впустую, проклятье на их головы! — ругнулся он. — Сейчас я сбоку зайду, с башни, там хоть по ногам можно бить!

— И правда, — согласилась я. — Пошли туда, по ногам вдарим!

Двоих мы вышибли сразу — один стреляет, второй заряжает, чтобы сразу спустить тетиву, когда откроется кто-то из «гусеницы». Получился неплохой прием, Гунтер показал мне большой палец и я кивнула. Отлично!

Потом мы промахнулись и болты ушли в щиты и землю, но ударили Лукас и Густав, а за ними лучники. «Гусеница» затопталась на месте, потом из-под щитов вывалились раненые, а остальные двинулись вперед.

Мы с Гунтером снова прицелились вдвоем, но зацепил одного лишь он, я стреляла вниз и попала в щит. Проклятье, они же дойдут до ворот!

— Марта, Марта, смотри! — Гунтер показывал на дорогу, над которой клубами поднималась пыль. — Кто-то еще скачет по дороге, не дай Бог, если им подмога!

Те, кто оставались за линией обстрела, тоже заметили клубы пыли, но вопреки нашему ожиданию, не побежали навстречу, а стали разбегаться в разные стороны, прихватывая кто что мог. Из пыли вылетели первые всадники, одетые в одинаковые кожаные куртки и кольчуги, вооруженные пиками и, пришпорив лошадей, стали гоняться за разбегающимися мародерами, а вылетающие следом за ними на полном скаку помчались по дороге к воротам. «Гусеница» остановилась, распалась на людей, которые побросав щиты, пытались скрыться от всадников, но это уже было поголовное истребление, на которое смотреть было неинтересно.

— Господи, мы дождались герцогских солдат, фрау Марта, вы слышите?

— Слышу, Гунтер, — я села и привалилась спиной к ограждению стены, закрыв глаза. — Мы выстояли.

Внизу слышались радостные вопли, снаружи орали и требовали открыть ворота, на луговине шли редкие стычки с бандитами, не пожелавшими быть убитыми в спину, а в голове не было ни единой мысли. Хорошо, что все закончилось и я осталась жива, теперь можно подойти к Фрицу и попрощаться с ним, пока жара не тронула его. Только вот немного посижу, незачем мне кидаться под ноги герцогскому отряду, визжа от радости, может, потом посмотрю на них вблизи, но не сейчас…

— Фрау Марта, вы все так и сидите здесь? — улыбающееся лицо Лукаса с оттопыренными ушами смотрелось довольно забавно, если не знать, как он стоял на стене, выбирая очередную точку прицела. — Я разбудил вас?

— Да, я задремала немного. Спасибо, что толкнул, надо идти домой отсюда.

— Фрау Марта, мы с Гунтером идем свои болты собирать, пока мертвецов не закопали. Идемте с нами, если что — поможем вырезать их. Железо денег стоит, а я больше тридцати болтов израсходовал, жалко, если все пропадут.

— Собирать болты? Вырезать из…них? — я махнула в сторону поля.

— Ну да, не оставлять же болты там, — парень не понимал моих колебаний, все ценное должно быть собрано с поля боя, а болты тоже имеют ценность.

Я потратила около пятидесяти болтов, покупать новые будет накладно, а одна я никогда не пойду на это поле, да еще и вырезать из трупов…бр-р! Если парни сделают это, то хорошо…

— Да, ты прав. Пошли собирать болты.

Что-то валялось на земле, что-то торчало из тел, раскинувшихся в самых разнообразных позах по дороге и луговине, мы обходили павших и выдергивали железные смертоносные стрелки. Парни между делом обшаривали тела, переговариваясь между собой и пряча добычу. Болты глухо звякали в мешке и я думала, что их еще надо отмывать от крови, прежде чем убирать в кладовку.

— Эй, парень, чего собираешь? — тень от всадника накрыла меня и я молча показала очередной болт, выдранный из мертвеца. — Болты? Арбалетчики в городе есть?

Мужчина спешился и начал обшаривать труп, срывая с него то, что ему показалось ценным. Блестевшее на пальце кольцо с красивым розовым прозрачным камнем и мелкими золотыми розочками вокруг не желало слезать и он, вытащив здоровый нож, ловко отсек палец, сдернул кольцо и спрятал его. Палец отлетел в сторону, как ненужная вещь.

— Парень, слушай меня, — вполголоса продолжил мужчина, — наш епископат объединился с Кобургским, который уже подмял под себя Норсет и Рейхен. Надо всеми встал епископ Кобургский, слышал о таком?

Примерно полгода назад…

— Курт, мы живем в Айзенштадтском герцогстве, а не в Кобургском и у нас пока что подобное не происходит, — Фриц сидел с Куртом в столовой, потягивая пиво из больших кружек.

— Ты слишком глубоко осел в мирной жизни и перестал интересоваться делами вокруг себя, — укорил Курт мужа, сдувая пену. — Наша церковь молчит тогда, когда ей это выгодно, и начинает свои выступления тоже для своих интересов. Разве предавали анафеме тех, кто жег деревни и убивал людей просто так, ради забавы? Но все церковники ополчились на мелкого графа, когда тот потравил на охоте монастырские угодья и заставили его платить за это да еще и не раз. Наши стычки с монастырскими прошли незамеченными только потому, что мы не объявляли себя во всеуслышанье, а то епископат живо наложил бы свою лапу на вольности герцога Айзенштадтского и его отряды, которые потихоньку щипали, что где плохо лежит.

— Епископат в нашем герцогстве независим и принимает решения, сообразуясь не только с собственной выгодой, но и выгодой для всех земель в целом. Упертость епископа Кобургского уже вошла в поговорки среди населения Тевтонии и Саксонии. Одно его порицание прелюбодейства чего стоило! Можно подумать, что показательной казнью того несчастного оно будет искоренено! — Фриц недолюбливал церковь, как и все солдаты, но признавал, что без ее жесткой руки было бы трудно удержать народ в повиновении.