Хозяйка Севера

— Ты вытащил меня из поезда и устроил тут... почти прилюдный стриптиз. Чем это отличается от действий того одичавшего зверя?

— Наверное, тем, — высокомерно фыркнул Герман. — Что ты уже знаешь правила.

Он протянул к моему лицу руку, на которой сейчас снова возникли острые волчьи когти.

— Ты прекрасно знала, что по волчьим законам, ты уже моя законная жена, — рыкнул Герман. — Знала, что я не отпускаю тебя. Знала, что твоё будущее в этих ... и только в этих землях.

— Но...

— Никаких «но», дорогая, — намотав локон моих волос на свой ужасающий размеров коготь, Герман немного отвел руку — так, что мне сталоне комфортно. Ещё не больно, но уже неприятно. — Ты все прекрасно знала, но решила сбежать...

— Я просто уехала.

— Ты сбежала, — сильнее натянул волосы Левицкий. — Ослушалась своего мужа и своего Альфу. Поэтому, я имею полное право наказать тебя.

— Я никогда не признавала тебя своим мужем, — тихо произнесла я, оттянув голову назад.

Да, мне было больно от своих же собственных действий, но я должна была показать Герману, что угроза физической боли меня не остановит. Это был не просто жест моего неповиновения — это была наглядная демонстрация того, что я не остановлюсь.

— Ещё пока не признала, — кивнул Герман, продолжая внимательно меня при этом рассматривать. Рассматривать, как забавную зверушку. — Наташ, зачем ты всё усложняешь, а?

— Я не понимаю, что ты имеешь в виду.

— Ты же знаешь, что я не отпущу тебя, — нарочито спокойно произнес Герман.

— Это спорный вопрос.

— Это даже не вопрос, — ровным тоном ответил Левицкий. — Я не отпущу тебя.

Так и не выпустив мои волосы из своего захвата, он наклонился ко мне.

Мне тогда показалось, что он хочет поцеловать меня, но Герман этого так и не сделал... вместо этого он остановил свои губы в миллиметре от моих.

— Я знаю твои мечты, Наташ, — ухмыльнулся Левицкий. — Я точно знаю, чего ты хочешь от этой жизни.

Его горячее дыхание практически мгновенно согрело мои замерзшие губы.

— Я могу дать тебе всё это, — продолжил меня испытывать Герман. — Могу дать тебе крепкую семью, о которой ты мечтаешь, надежный финансовый тыл … детей, наконец. Всё, что ты пожелаешь...

Он стоял, улыбаясь в мои потеплевшие от его дыхания губы, и ждал... ждал, что я сдамся.

Я чувствовала это... Нет — я откуда-то точно это знала, но всё равно продолжала молчать.

— Наташ, у меня много денег, — добавил Герман после долгой паузы, за которую я так и не издала ни единого звука. — Ты можешь жить ни в чем себе не отказывая.

— А за это ты хочешь, чтобы я продалась тебе? — спросила я, избегая в этот момент его прямого взгляда.

Впрочем, я уже и так видела, что глаза Германа снова поменяли цвет — что сейчас меня буравили в ожидании ответа привычные мне серые человеческие глаза.

И в этом тоже была проблема.

Его черные глаза меня дико испугали.

Золотые — желтые глаза оборотней — сильно нервировали.

Но я уже привыкла к его серым глазам... и потому мне трудно представить их владельца своим врагом.

Нет, я в тот момент хорошо понимала, что Герман для меня именно враг, ведь он хочет лишить меня свободы, хочет навязать мне свою волю, хочет, чтобы я навсегда осталась с ним в Мурманске.

— Хочет? — иронично приподнял бровь Герман. Ему снова было смешно. — Наташа, у тебя нет выбора... никакого выбора, кроме того, который я позволяю тебе иметь.

— То есть выбор без выбора? — уточнила я, думая, что Герман просто не слышит себя сейчас. — Герман, ты понимаешь, что ты говоришь? Ты даешь мне на выбор только один вариант — остаться здесь, с тобой.

— Да, ты в любом случае останешься здесь, со мной, — спокойно повторил мои же слова Герман. — Это не обсуждается.

— Тогда о чем мы сейчас здесь вообще говорим? — истерично воскликнула я.

Нет, обычно я не скатываюсь в истерики, но в тот момент у меня просто не хватило сил, чтобы сдерживать себя дальше.

Я устала...я устала от того кошмара, в который превратилась моя жизнь.

Я только-только оклемалась после тяжелого, болезненного развода. Только-только привыкла к новому месту жительства. И тут как снег на голову на меня свалились все эти оборотни, Альфы и лживые подружки. А ещё умершие бабушки... одной из которых была, между прочим, моя собственная!

Тут только от таких новостей могла бы легко поехать башка: такое принять, оставаясь в здравом рассудке, ещё умудриться надо.

А ведь это я даже не коснулась самого главного — моей интересной прогулочки в частном заповеднике, после которой мне пришлось … пришлось заставлять себя не думать про того страшного монстра, который...

Обычно когда и просто собака-то нападает, чтобы покусать, уже страшно... а на меня напало кое-что огромное, что якобы не существует... И оно меня не только кусало.

Я на секунду закрыла глаза, пытаясь отрешиться от этого страшного вечера.

Я уже пережила это.

ПЕРЕЖИЛА!

Приняла все эти новости про одичавших оборотней, их стаи, их вожаков...

Я не побежала заявлять в полицию и другие органы, не побежала обращаться к журналистам — я месяц послушно жила рядом с мужчиной, внутри которого прятался тот дикий зверь, что силой взял моё тело в том лесу.

И что я получила в качестве благодарности?

Вместо того, чтобы услышать меня, мои желания, мою точку зрения, Герман просто снял меня с поезда — выкрал из плацкарта, разорвал на морозе мою куртку, чтобы затем предложить принять его предложение... когда никакого предложения-то и нет!

Меня даже затрясло от несправедливости в этот момент — до того мне стало тогда обидно.

— Наташ, тебе решать, сделаешь ли ты это по своей … или по моей воле, — напомнил о своем присутствии Герман, обнимая одной рукой меня за талию, а второй поглаживая мою шею... Ударившись в воспоминания, я не заметила, что он уже отпустил мои волосы, забравшись этой ладонью мне под куртку.— Я настоятельно тебе рекомендую первый вариант.

— Ну, естественно, ты рекомендуешь первый вариант, — зло хмыкнула я, пытаясь никак не реагировать на ласку его руки.

— Естественно, — кивнул Герман. — Я не садист и сам не люблю насилие. Более того, я не хочу становиться причиной твоих страданий, но...

В этот момент я напряглась, а рот Левицкого скривился.

— ...мы не люди, Наташ. И у тебя на самом деле нет выбора.

— Это вы не люди, Герман, — напомнила я Герману о нашем различии. — Вы, не я.

— Ты моя жена.

— Нет! — замотала я головой. — Я не ходила с тобой в ЗАГС, не соглашалась на венчание в церкви … и если уж говорить даже про ваши обычаи, то я ведь и не кусала тебя.

— Это неважно, —отмахнулся Левицкий. — Не укусила сейчас, укусишь потом.

— Не укушу! — запальчиво пообещала я Герману.

А тот лишь усмехнулся, услышав вырвавшееся из моего рта обещание.

— Укусишь, — пообещал он в свою очередь. Его серые обычно внимательные глаза смотрели на меня сейчас с равнодушным спокойствием. — Я не бесчувственный деревянный чурбан и понимаю, что ты прошла через многое... только поэтому я давал тебе возможность остаться в городе практически независимой. Но ты всё сама испортила.

— Я не завишу от тебя.

— Ошибаешься, — хмыкнул Герман.

Накрыв своей ладонью ту часть моей шеи, где находилась его метка, он протянул. — Ты сама всё усложнила, девочка. Но я снова иду тебе на уступки.

Он усмехнулся, погладив чувствительную кожу на моей шее — там, где находился его укус.

— Наташ, я даю тебе возможность достойно принять свою судьбу.

Почувствовав тепло, исходящее от его пальцев — тепло, которое я не хотела сейчас чувствовать, я было дернулась в сторону, чтобы отказаться, чтобы избежать этой непрошеной ласки, но жёсткие мужские пальцы не позволили мне ни на миллиметр изменить своего положения.

— Это единственное послабление, на которое я готов пойти после твоего побега. Твой выбор, Наташ: либо ты прямо сейчас станешь достойной Луной Стаи...

— … либо? — пытаясь сдержать испуг, спросила я.

— Либо ты почувствуешь на себе гнев своего Альфы.

Я не могла выбрать из того, что мне предлагал Герман.

Из такого не выбирают.

Сделать хорошую минуту при плохой игре … или даже самой радостно обманываться.

Не радостно, конечно, но всё же обманываться...

Это всё уже когда-то было. В том моем первом браке.

Я тогда тоже обманывалась, пыталась вытянуть счастье из чего-то, в чем счастья просто не существовало... Мысленно усмехнувшись, я подумала о том, что мои беды с Аркашей сейчас кажутся такими пустячными, такими не значительными: подумаешь, не любил; подумаешь, зло язвил, отдалялся и заставлял меня чувствовать себя ненужной старой вещью. По крайней мере, меня не запирали в Москве — и не принуждали к совместному проживанию.

Сглотнув, я посмотрела на Германа и сказала ему всё как есть — всё, как я думала.

— Я уже испытала на себе ласку Альфы, твёрдость его слова и благодарность за спасение... — я горько усмехнулась при этом. — Не думаю, что гнев Альфы окажется страшнее всего этого.

Герман сузил глаза.

— Наташа, не искушай меня.

Я невесело рассмеялась.

— Даже если бы я и хотела это сделать, то не смогла бы, — честно призналась я, покачав головой.

А затем внутри меня поднялась волна какого-то страшного отчаяния.

— Герман, прошу тебя, отпусти, — попросила я тихонько. Мне казалось, что это ещё возможно... что Герман — тот Герман, которого я знаю; тот Герман, к которому я привыкла, услышит меня — и поймет.

Но Левицкий, зло ощерившись, так же зло рассмеялся.

— Итак, мы выяснили, — хмыкнул он язвительным тоном. — Вместо короткого пути к своему счастью, ты выбираешь длинный.

Его глаза угрожающе сверкнули.

— Что ж, не буду тебе в этом отказывать.

Он быстро сместил руку с моей шеи чуть вниз — и перехватив меня за талию, быстро понес к машине.

Я не сопротивлялась. Даже не потому что не могла (а я на самом деле не могла сопротивляться, так как Герман вроде бы схватил меня как придется, а на деле очень умело перехватил мои руки, прижав их своим телом таким образом, что это не давало мне никакой возможности ни сдвинуться, ни как-то ещё взбунтоваться); но кроме всего прочего я понимала, что моё сопротивление сейчас будет просто показушным.

Мы сейчас находились где-то на лесной просеке... практически в лесу, где и дорог-то к путям нет, не то что жилья рядом... Даже если Герман сейчас послушает меня и уедет, то что я буду здесь одна делать — в диком, ночном лесу?

На ум мне пришли мои собственные наивные мысли о том, что раз до станции недалеко, то я сама смогу выйти к людям...

Хотя — может и смогу, если очень постараюсь.

«И если Герман пожелает отпустить меня».

— И не мечтай, — фыркнул Левицкий, подкинув меня вверх — так, что я почти перевесилась через его плечо.

А рука Германа оказалась прямо под моей попой.

Большая, горячая, мужская ладонь с мозолями... не просто чья-то рука, а рука Германа.

«Хорошо, что не кое-что другое».

Не к месту припомнив, как он «залечивал моё тело» после встречи с его одичавшим монстром (в красках это припомнив!), я почувствовала какое-то странное стеснение внутри себя... Как это ни странно прозвучит, то вполне возможно, что почувствовала это не я одна, потому что Герман как будто тоже несколько сбавил свой темп.