Золото

4

По привычке Мигалов проснулся рано. Свет лампы ввел было в заблуждение, испугался — не проспал ли чудом своей смены; но по теплоте спящей рядом женщины мгновенно понял, где находится, глянул на часы и с удовольствием потянулся: можно полежать, понаслаждаться темнотой и тишиной раннего утра. Лидия любила спать у стенки. Локоть чувствовал ее спину, не хотелось двигаться, чтобы не утерять этот горячий уголок с острия локтя, но трезвые мысли просачивались уже настойчиво в голову, как холодная вода в забое. Он сел и осторожно спустил с кровати ноги. Лидия пошевелилась, но не проснулась. На ощупь, спеша, оделся и ушел. Надо было узнать, как дела в шахте после вчерашнего скандала с Федором Ивановичем.

Жоржа не оказалось не только в забое, его не было совсем в шахте. Пришлось в «алтарь» поставить Мишку Косолапого. Федор Иванович встретился в подземной раскомандировочной. У него как будто за ночь разболелись зубы и выперли флюсы на обеих щеках — весь был обмотан. Из повязок поблескивали, как гвозди, злые глаза. Предчувствие недоброго вселилось в Мигалова с этой встречи и грызло под ложечкой. В просечках путался как новичок, два раза прошел мимо «алтаря», куда посадил Мишку, и только в третий раз попал к дыре, заложенной камнем. Парень, с увлечением расправляясь с «тараканами», не слышал шагов.

— Однако, ты скоро попадешься, если будешь так уши опускать.

Мишка смущенно трогал себя за шляпу. Мигалову нравился этот парнище, способный краснеть, как девица. От свечи с взволнованным пламенем тени двух шахтеров плясали по куполу и стенке.

— Сейчас я уйду далеко, ты подожди кайлить и свечу погаси.

Мигалов принимал все меры предосторожности против вероятного преследования, которое предпримет старший смотритель. Но укрыться от шахтной крысы, если она задалась целью поймать, не так легко. Что предпринять? Снять ли ребят с шуровки или быть просто поосторожнее? После пьяного вечера голова работала нечетко. С особой тщательностью заложил он дыру и несколько раз провел в темноте ладонью, чтобы удостовериться, насколько хорошо замаскирован лаз. Выбрался в главный штрек и от света и простора почувствовал себя покойнее. Рабочая обычная обстановка отвлекла от скверных мыслей. Бежали откатчики с веселыми криками «берегись». Прижимался к стойкам, пропуская мимо себя ребят в потных рубахах, отпускал шуточки вслед. Деловито направил «мазилок» заделать потолок, продавленный ночью глыбой из «кумпола» в пятнадцатой просечке. Даже беспечно свистнул. Главный штрек казался уютным и прибранным жилым помещением, где знакома каждая стойка, как стул или стол в комнате. Неторопливо подвигался к зумпфу, чтобы посмотреть за подачей, но вдруг сердце тревожно забилось. Навстречу, словно в тумане раннего утра на улице, двигались два силуэта, не похожие на братву, всегда пригнутую и торопливую. Не было смысла уклоняться от встречи: инженер и смотритель несомненно видели его, как видел их он. Медленно, как будто спокойно, сошлись.

— Вы откуда, Мигалов? — с кротким видом спросил Федор Иванович. — Разве ваш участок здесь? Вы где должны находиться?

— Мой участок не здесь, но приглядеть надо. Вы же сами вчера мне выговор сделали.

— Ну, хорошо, не будем спорить. Идемте, покажите нам «алтарь». Господин инженер хотят посмотреть.

Мигалов пошел впереди. Свет из его бленды неуверенно шарил по полу и потолку. Задержался, осветил две стойки, вышедшие из лап.

— Давит сильно. Надо сейчас же сказать, чтобы заделали. Назад пойдем — будет завал.

— Надо вовремя заботиться, а не тогда, когда с вами господин инженер идут, — глухо сказал Федор Иванович.

Никакие задержки не помогали; ничего придумать не удавалось Вдруг вспомнил — Мишка сидит без света, может быть, все сойдет хорошо. Мигалов пошел торопливым шагом. Последний поворот, и туннель снизился. Инженер нагнулся, чтобы не свалилась твердая фуражка с головы. Старший смотритель взял из рук младшего бленду, наклонился в правый угол и отвалил камень.

— Так, — сказал инженер. — Вот в чем, оказывается, дело. Значит, они решили, если прииски сданы в концессию, можно воровать.

— Кто у тебя там? — резко спросил Федор Иванович и, не получив ответа, крикнул в дыру: — Эй, друг милый, вылезай на свет божий!

Казалось, ни капельки нет злорадства в служаке, но при хорошо скрытом торжестве победителя чувствовать себя пойманным и уличенным было еще унизительнее. Фонарь продолжал освещать дыру. Послышался шорох, показалась грязная пятерня, удивленные глаза сверкнули в исковерканной каменной раме. Парень с кряхтеньем полез в дыру и принялся обивать со штанов грязь.

— В чем дело? — спросил он совершенно спокойно, так как считал недостойным показать волнение перед начальством.

— Еще спрашивает, «в чем дело»! — усмехнулся смотритель.

Жорж проспал утреннюю смену, хотел вступать с полдня, пришел в раздевалку, переоделся в спецовку и, выйдя наружу, повстречал молчаливую процессию. Впереди шел инженер, следом — Мишка Косолапый, за Мишкой — Мигалов, заключал шествие Федор Иванович, как конвоир. Движением руки старший смотритель остановил попытку Жоржа уйти за угол. Приглушенный повязками голос пригвоздил на месте:

— Эй, товарищ, снимите спецовку, она вам не нужна больше. Пойдемте-ка вместе с нами за компанию!

Через полчаса в каморке Мигалова, в казарме для холостяков, на скрипучей койке, свесив ноги, сидели два друга, изгнанные из шахты и переведенные на верхние работы, иными словами, уволенные. Прощай «алтари», шуровка, веселая фартовая жизнь. Жорж пожалел:

— Зря ему вчера голову не отшибли. Прямо ведь в контору, гад. А где же шахтком, Коля?

— Брось, не маленький. Тебя не уволили, а перевели. У нас удачу отняли, вот в чем дело.

Мигалов деловито достал узелок из-под подушки.

— У тебя, Жорж, сколько нашего общего?

— Давай подсчитаем. Должен тебе сказать, я уже подговорил хороших ребят сдать в контору золотишко. Сдадим и — концы. — Жорж рассмеялся беспечно. — Ну, все-таки здорово я вчера его разделал! За такое удовольствие не грех и заплатить. Ну, две, ну, три тысячи недобрали.

— Не об золоте я говорю. Попались глупо. Ребята смеются, наверное. Хотя, с другой стороны, умно никогда никто не попадается. Всегда глупо.

Обоим понравился вывод, который как бы снимал тяжесть с души. Приятели принялись взвешивать золото, вспоминать, кто сколько потратил из общего запаса, подсчитывать. Приблизительно на каждого приходилось по пяти фунтов.

— Значит, ты берешься сдать и мое? — сказал Мигалов. — Смотри, не засыпься.

— Не беспокойся. У меня взять потруднее, чем в забое. Пусть сунутся.