У времени в плену. Колос мечты

3

«На погибель свою идете и не вернетесь более». Григоре Уреке

Хотя Тудоска и терзалась, думая, что ворник уехал к другой утолять свои страсти, правда была совершенно иной. Сверх меры раздосадованный, что и на этот раз упустил возможность добиться господарского кафтана, Лупу не находил себе места. Внезапно ему пришла мысль отправиться к старому своему другу — оргеевскому пыркэлабу[16] Апостолу, дабы узнать кое-что из того, о чем умолчал, быть может, логофет Юрашку Башотэ.

Пыркэлаб только накануне вернулся из Хотина, куда ездил с другими боярами встречать нового господаря. Мужчины проговорили до поздней ночи, потом отправились спать, условившись на следующий день поехать в лес на охоту.

Утром ворника разбудили звуки охотничьего рога и лай приведенных лесниками собак. Загонщики наполнили лес гиканьем и криками, поднимая зверя из берлог и нор. То там, то здесь гремели выстрелы.

Преследуя вместе с Асени великолепного оленя, ворник вдруг очутился в знакомых местах. Он увидел ветвистый дуб, что был свидетелем грустного расставания с той удивительной девушкой, единственной его любовью. Тут, в тени этого дерева, они обнялись напоследок и потом с болью и отчаянием оторвались друг от друга. Он оставил ей свой золотой нательный крестик и поклялся, что скоро вернется, что не мыслит и дня прожить без ее любви.

Ворник вздохнул. Так говорил он тогда. И клялся. Но судьба распорядилась иначе. Преследуемый приходящими на княжение господарями, Лупу много лет скитался на чужбине, спасая свою жизнь. Во все времена они видели в нем соперника, жаждущего занять престол страны. Сколько лет прошло с тех пор, как он не видал ее? Много. Ждет ли его еще Илинка? Безумный Скынтеяну говорил, что хочет женить его на ней. Что же все-таки лишило рассудка этого могучего лесника, в домике которого затравленный боярин, больной и одинокий, нашел некогда и приют, и уход?

Лупу пришпорил коня, направив его на тропинку, что вела к дому лесника. Сердце тревожно билось в груди. Еще немного, и он снова увидит Илинку, заглянет в ее бездонные, как черный омут, глаза, в которых когда-то впервые увидал опаляющий образ любви.

Сквозь орешник виднелась одинокая лачуга лесника. Вздувшиеся стены, разъеденная дождями и талыми водами завалинка, забитые досками окна — все заставляло думать, что дом давно покинут его обитателями. Но раздался лай и под ноги коней кинулся щенок. Из дверей лачуги выскочила девочка.

Ворник подъехал к плетеному, местами прогнившему забору и спросил:

— Живет еще здесь кто-нибудь из рода Гицы Скынтеяну?

— А мы с бабушкой, — ответила девочка и застеснялась.

— Позови ее на минутку!

— Бабушка, бабушка! — закричала девочка и кинулась в дом.

Опираясь на посох, еле волоча ноги, на крыльцо вышла женщина, в которой ворник узнал старую Параскиву. Прикрыв рукой от яркого света затуманенные бельмами глаза, она долго всматривалась в чужака.

— Ты кто?.. Что-то не признаю... Слаба глазами стала...

— Я боярин Лупу! Много лет назад меня приютили в этом доме. Помнишь, тетушка?

Старуха горестно покачала обмотанной линялым платком головой.

— Помню, как же не помнить! Ежели не гнушаешься, твоя честь, бедности нашей, заходи в дом, сделай милость!

Ворник спешился и последовал за старухой. С порога ударил тяжелый, невыветрившийся зимний дух каморки с бревенчатым потолком. Он сел на лавку, застеленную потертым ковриком, и, терзаемый недобрым предчувствием, спросил:

— Где Илинка?

— Илинку, твоя честь ищет? — качнула головой старуха. — А она голубка, двенадцатый год, как в сырой земле.

Ворник вздрогнул.

— Как же это случилось?

— Померла... от родов. Молодая, красивая... Чистый цветочек и... завяла. А мне вот оставила это дите. Один бог знает, какими трудами подняла ее из пеленок. А несчастный Гицэ с горя умом тронулся — уж очень была ему дочка люба.

Настало молчание. Тяжкое, томительное молчание. Ворник глядел в пустоту. То, что он услыхал, камнем легло на сердце. Во всем, что произошло в этом доме, была его вина. Пока он стремился ввысь, к власти, любимое существо покидало сей мир.

— Где ее могила?

— Под дубом, что над прудом стоит. Такой была воля покойницы.

Нечаянная слеза скатилась по щеке ворника. Под этим дубом стоял он когда-то и завороженно глядел на нее, нагую, такую прекрасную и неземную в переливчатом свете зари... Когда она вышла на берег, он обхватил ее руками, и так они простояли, прижавшись друг к другу, долго, кажется, целую вечность.

И на этом месте их земной любви пожелала Илинка покоиться в вечном своем сне...

— Тяжко наше житие тут... Лесная глушь кругом... Старость меня совсем донимает, а дитя это еще юное, беззащитное, — монотонным голосом говорила старуха.

Ворник повернулся к девочке, что стояла в дверном проеме, не решаясь переступить порог.

— Подойди ко мне, дитя! — протянул он к ней руку.

Девочка вздрогнула и опустила глаза.

— Иди, иди, Пэуница! Это твой батюшка! — подбодрила ее старуха. — Целуй руку!

Девочка недоверчиво глядела на боярина. Сколько раз, зимними вечерами, когда голод мешал уснуть, бабушка рассказывала ей о знатном ее отце.

«...Спи, Пэуница, спи! — приговаривала старуха. — Завтра твой отец приедет в золоченой коляске и привезет тебе пряников сладких и кошелку с творожниками, и шелковые платья, и чувяки с пуговками, какие в городе барышни носят».

И во сне виделись Пэунице и рыдваны, и бояре всякие, но только этот боярин никогда не появлялся в ее снах.

Стесняясь и краснея, Пэуница приблизилась, и когда он обнял ее, спрятав лицо в пахнувших лесными цветами волосах и прижав к себе, девочка услышала, как учащенно бьется его сердце и тяжело дышит грудь. Когда ворник выпустил ее из своих объятий, решение уже созрело. Он поднялся со скамьи и сказал:

— Девочка поедет со мной, а ты, тетушка, возьми этот кошелек![17] Тебе его хватит на всю жизнь.

— Какая мне теперь польза от денег твоей милости? Ежели заберешь девочку, в монастырь уйду. Буду молиться за души усопших и за жизнь Гицэ, если еще топчет он эту землю.

— Помолись и за мои грехи, тетушка.

— Помолюсь, твоя милость, помолюсь.

Ворник вышел и направился к озеру. Под кряжистым дубом чернел покосившийся крест, что сторожил усеянную ландышами могилку. Ворник опустился на колени и застыл, склонив голову на грудь. Не так думал он встретиться с красавицей Илинкой. Он оставил ей свой нательный крестик, надетый на него еще при крещении, дабы стал ей защитой и утешением. Но бессильным отвести занесенную над ней руку смерти оказался тот крест.

С опустошенной душой вернулся Лупу в лачугу. Он велел старухе собрать пожитки, взять девочку и идти в село, а сам вскочил в седло и вместе с Асени уехал.

В селе, что лежало в долине, он нанял пароконную подводу и посадил на нее Пэуну и бабушку. По дороге старуха сошла, поцеловала девочку, перекрестила и, медленно и тяжело ступая, направилась по дорожке, что вела в монастырь. За ней плелась лохматая собачка. Пэуница сквозь слезы смотрела вслед старой бабушке. Чувствовала она, что их дороги разошлись навсегда.

Ворник и Асени продолжали свой путь в Яссы, не заезжая больше к пыркэлабу Апостолу. Всю дорогу Лупу молчал. Тоска и тяжкая боль терзала его душу. Илинка была единственной его любовью.