Рыцарь и Смерть

Эпизод 2. Должник

Их ушло совсем мало — буквально горстка из сотни. Христиан потом пересчитал уцелевших, и вышел двадцать один человек — три семерки, запомни, счастливчик! Уцелел Фридрих, старавшийся держаться рядом с братом, удалось выбраться и Францу. Среди солдат живыми нашлись шестеро из пятнадцати пришедших с ним рекрутов, в том числе Иржик и Блажек.

Туман был им на руку, — густой и плотный, как кисель, он скрывал их продвижение, — а точнее, бегство. Жирная плодородная земля, перемешанная с талым снегом, противно чавкала под копытами.

Они остановились только тогда, когда пожар горящей деревни, далеко видимый даже за туманом, полностью пропал из вида. Идти дальше до рассвета было, как ни крути, опасно. Христиан понял это, когда они наткнулись на брошенную пустую телегу, — те, что грабили, сволокли ее с дороги, но дорога была все равно рядом, а в тумане они этого не заметили. Где дорога — там и французы, а в поле поди поищи, — потому они оторвали от телеги оглобли и побольше досок и ушли дальше в поля, где остановились дождаться рассвета и даже развели из тех досок небольшой, плохо видимый в тумане костерок. Туман здесь был особенно густым: где-то неподалеку в тишине раздавалось журчание ручья.

Тем не менее, ухо приходилось держать востро, а потому Христиан отправился патрулировать ближние окрестности самым первым — пешком, прихватив с собой только заряженное ружье. К счастью, кругом было тихо и безлюдно.

Когда Христиан развернулся, чтобы идти обратно в их импровизированный лагерь, он понял, что не видит ни ручья, ни костра: туман, один лишь туман царил над миром — плыл клочьями, менял прозрачность, складывался в странные фигуры. А потом из тумана на него выехал черный конь, везущий тощую всадницу с косой в руке.

Он, не раздумывая, вскинул ружье.

— Ха-ха-хах! — ее смех разрезал тишину надвое, заодно располовинив весь мир.

С одной стороны осталось то, во что Христиан верил раньше: привычная понятная жизнь, прямой путь, отвага, удача, любовь, и где-то там, в небе, недоступном человечьим глазам и пониманию, Господь Бог, Иисус и святые. С другой, на которой он сам находился сейчас, была она, бледная всадница — та, чье существование казалось настолько невозможным, что даже зрение с трудом принимало ее образ, пытаясь раздробить эту картинку на части или свернуть в тугой комок.

— Аха-ха-ха! — продолжала смеяться она, подъезжая ближе. — Ты всерьез решил убить меня, счастливчик? Что ж, ты можешь попробовать. Заранее говорю: толку не будет, но выстрел в тишине привлечет внимание, — ведь те, кто решил довести до конца охоту за вами, находятся настолько рядом, что ты удивишься.

Она поравнялась с ним, объехала вокруг. Христиан продолжал держать ее на прицеле, понимая, что это не имеет смысла: просто тело должно было что-то делать. Что-то иное, чем бежать или падать на месте, превращаясь в дрожащий и скулящий от страха кусок неразумной плоти.

На ней был широкий черный плащ, плотно окутывающий всю ее фигуру и свисающий на круп коня; спереди он был распахнут, и из-под него выглядывал край грязно-белой, испачканной глиной ткани — погребального савана? Ее нога в стремени была босой и тонкой, с длинными бледными ногтями на пальцах и синими жилами на лодыжке. Ее лицо было частично закрыто капюшоном плаща, — и Христиан был рад, что может в него не смотреть.

— Не бойся, мой храбрец: я уйду совсем скоро, и ты позабудешь, что я вообще была, — ее голос не был лишен мелодичности, но в целом был похож на этот туман кругом, неверный и расплывающийся. — Просто отойди в сторону и отдай мне то, что мое по праву. Так и быть, можешь забрать своего брата, — тогда их будет двадцать, для ровного счета. Возвращайся в лагерь, бери его, — и уходите быстрее, остальную работу я сделаю сама.

— Кто ты такая, чтоб мне приказывать?! — пытаясь храбриться, проорал он.

— Кто я? — она рассмеялась. — Я вечная дама в четырех ипостасях, которая в одиночку явилась посмотреть на закат вашего мира. Я — королева: я правлю хаосом. Я — воительница: я сражаю оружием. Я — торговка, и ты скоро узнаешь каково со мной торговаться. И наконец, я — Смерть, и это не нуждается в объяснении.

Она кружила вокруг него, и шкура ее черного коня была непроницаемой тьмой, лишенной теней и переходов, одновременно плоской и глубокой, — словно провал из нашего мира в другой, где никогда не было такой вещи, как свет.

— Убирайся! — ответил Христиан. — Ступай обратно в свой ад. Ты ничего не получишь!

— Как знаешь, — донеслось из тумана. — Но тогда запомни, счастливчик: твой счет уже открыт. Двадцать людей по двадцать лет, и на первый платеж не будет отсрочки. Запомни: двадцать по двадцать, и это еще дешево по нынешним временам!

Когда туман, скрывший всадницу, чуть рассеялся, он снова увидел лагерь, лошадей, людей, спящих вповалку или пытающихся согреться у костерка. Его людей. Фридриха, которого дама на черном коне решила не брать в расчет, и еще двадцать живых христианских душ, которые он ей задолжал.

Им удалось отсидеться в тишине и тумане: французы прошли мимо и двинулись, видимо, дальше, преследуя тянущиеся по дорогам обозы и артиллерию. Утром они выступили в путь и вскоре повстречали роту рейтар — менее потрепанную и более удачливую, вместе с которой и дошли до Страсбурга, влившись в ряды отступившей союзной армии.

Уже в Страсбурге он получил письма от Кларет — сразу все три, почта, как обычно, не могла угнаться за перемещающимися войсками.

«Христиан, прости, — писала она. — Теперь я так жалею, что не обняла тебя на прощание, не стала поддержкой твоему боевому духу. Но пойми и ты: меня выматывала ломота в теле и грусть в сердце, я сердилась и отчаянно надеялась, что ты обо всем догадаешься сам. Моя мама сказала, что весь этот мрак с постоянной тошнотой, головными болями и тоской на душе совершенно обыкновенен и быстро заканчивается, — так оно теперь и вышло. Ты, наконец, догадался по моим намекам, муженек? Понял, от чего может недомогать молодая дама через месяц после свадьбы? На всякий случай, если до тебя так и не дошло, сообщаю прямым текстом: твой наследник родится примерно в августе. Ты рад, правда? Надеюсь, на ту пору ты все же вернешься домой.»

Когда они с Фридрихом смогли выдвинуться по направлению к дому, лето повернуло к осени. Война как-то потихоньку угасала, хотя мир еще не был объявлен, — впрочем, свой законный короткий отпуск двое молодых офицеров смогли получить без труда.

На ту пору их отряд, сумевший вырваться ночью из горящей деревни, сократился чуть ли не на треть, — большое сражение при Засбахе, в котором был наконец убит французский маршал, изрядно проредило ряды обеих столкнувшихся армий. Теперь их, выживших в той деревне, было не двадцать, а четырнадцать, не считая Фридриха, — уже не под началом Христиана, но все же его людей. Франц уцелел и не был ранен, Иржик и Блажек тоже.

«Месяц август, — повторял он, как заклинание, всю дорогу. — Август, Кларет и наш ребенок». Писем от нее с тех пор так и не было, но чего еще ждать от военной неразберихи? В пути он видел разрушения, оставленные войной. Затем потянулась более мирная местность: как знать, дошла бы война сюда, почти до родного порога, если бы он сам и другие такие же землевладельцы не ушли в армию?

«Кларет, — продолжал повторять Христиан под стук копыт. — Кларет, Кларет, Кларет». Ее рыжие волосы в розоватой пудре, ее улыбка, ее насмешки. Надо будет сразу озаботиться тем, чтобы у нее была лучшая акушерка.

Когда они наконец добрались до замка, он узнал, что Кларет не родила и ждет его. Ждет под каменной плитой в родовом склепе.

— Я тебя предупреждала, — раздалось за спиной, когда он, пьяный в дымину, рыдал в саду на берегу рва.

Ее конь, заметный даже на фоне августовской ночи, выступил из тьмы пятном абсолютной черноты. Как и тогда, Христиана скрутил ужас: зрение отказывалось воспринимать ту, что ехала к нему с косой в бледной руке, внутренности свернулись в липкий мутный комок, — его бы обязательно вырвало, если бы четверть часа тому он уже не блевал под кустом.

— Я говорила тебе, — продолжила всадница. — Счет открыт, первый платеж отложить невозможно. Шестеро из двадцати сами пришли ко мне, еще двое будут жить, выкупленные твоей женой и нерожденным ребенком, — я уже забыла о них. Итого на твоем счету двенадцать по двадцать, мой юный рыцарь: двенадцать человек, и у каждого минимум по двадцать лет впереди. Молись, Христиан, чтобы эта война продолжилась и еще немного скостила твой счет, иначе платить придется снова тебе.

Она сделала круг и снова скрылась в темноте. Светящееся лезвие косы еще с минуту было видно на фоне застывших деревьев, — или это зрение обманывало его, сохраняя на глазах его отпечаток.

Через месяц они с братом вернулись на войну и только спустя три года, после подписания мирного договора, воротились домой. За эти годы Христиан приобрел немалый боевой опыт и изрядную толику цинизма: война, подарившая ему встречу со Смертью и вечную разлуку с Кларет, больше не казалась ему ни героическим, ни вообще сколь-нибудь нужным делом.

По счастливой случайности, все двенадцать выживших в той деревне дошли до конца войны, а потому, вернувшись домой, Христиан снова начал ждать, когда Смерть явится к нему за расплатой. И она, разумеется, явилась.

Сказать честно, он ждал удара именно с этой стороны, — и дама в саване оказалась на удивление предсказуема.

Венцеслава, старшая сестра Христиана, была увечной с рождения, и быструю смерть ей пророчили столько, сколько он себя помнил. Однако, все эти годы Всевышний миловал ее: даже перекошенная на один бок, с огромным, возвышающимся из-за левого плеча, горбом, эта девушка ходила, бегала, скакала на лошади, плясала, пекла пироги, вышивала и ссорилась с братьями ничуть не хуже всех прочих девиц ее возраста.

Но любому везению приходит конец: однажды утром Венцеслава поняла, что не чувствует ног и не смогла встать с постели, а к середине дня начала задыхаться. Христиан послал в город за врачом.

Доктор прислушался к тяжелому дыханию больной, пощупал ее пульс, потрогал пальцы ног, проверяя чувствительность. Покачал головой.

— Паралич, paresis media. И сердечная недостаточность. Вам остается только молиться за нее.

Как только карета доктора скрылась за воротами, дама в черном плаще вышла из-за одной из четырех колонн, подпирающих козырек парадного крыльца.

— Ну что, счастливчик? Как ты догадываешься, я пришла за своей платой

— Похоже, мне нечем тебе платить, — Христиан сел на ступеньку и устало прикрыл глаза.

— Жаль, жаль… — разочарованно произнесла Смерть. — Особенно мне жалко слышать твой отказ в то время, когда мой займ начал приносить проценты. С нашей встречи прошло пять лет, мой милый граф, война осталась позади, — и твои спасенные почувствовали вкус к жизни. У многих родились дети, которых могло не быть при планируемом раскладе… Если бы в мои планы не вмешался ты. Поэтому если ты по доброй воле отдашь кого-то из них, — я заберу и его самого, и его будущее: он умрет там, на белом поле, его дети не родятся, и их невостребованные души тоже возьму я. Поэтому, мой храбрец, если ты хочешь купить не только жизнь и здоровье сестры, но и мою благосклонность на будущее, предложи мне любого из тех, кто…