Десятая невеста

А чтобы такое случилось, Камичиро должен был поверить в искренность моих чувств и начать мне доверять. Так что я день за днем рыхлила и удобряла почву. Я давала понять, что счастлива своим местом наложницы, пусть меня и не выбрали в невесты: главное – быть рядом с императором. Временами – не часто – я, невзначай и вскользь, говорила о нас с ним «мы», и если он обращал на это внимание, кланялась и просила прощения за дерзость. О том, что всю оставшуюся жизнь я проведу во дворце, упоминала как о чем-то само собой разумеющемся, желая дать понять императору, что мне здесь так хорошо, распрекраснее не бывает, и служить ему – цель и смысл всей моей жизни. При встрече с Камичиро я каждый раз делала вид, будто безуспешно пытаюсь скрыть радость – при дворе не было принято открыто выражать чувства, но мне нужно было внушить императору, будто я до смерти счастлива видеть его.

Интересуясь его делами, я всегда спрашивала лишь в общем, никогда не вдаваясь в подробности, и легко отступала, если он отказывался обсуждать что-то. Мало-помалу он уверился, что меня волнует именно он, а не то, чем он занимается, и он понемногу начал делиться со мной – сначала неохотно и кратко, но затем все свободнее и свободнее.

И мои усилия увенчались успехом: однажды Камичиро упомянул о приблудах сам.

Я не стала делать вид, будто вовсе не знаю, о чем он, но и излишней заинтересованности постаралась не показать. Представила все так: знаю, о чем он, слышала, пользовалась, но разбираться особо не разбираюсь, да и не по моей части это все.

По собственному опыту я знала: когда вы относитесь к чему-то со страстью, вам хочется и других этим увлечь. Я рассчитывала на то, что его заденет мое равнодушие, и он загорится желанием убедить меня. Я-то ведь знала: он не просто интересовался приблудами. Он видел в них великое будущее Чиньяня. Его должно было мало не оскорбить то, что кто-то относится к ним пренебрежительно.

Но вместо этого он сказал:

- Разве не ты говорила Кумо, что «страсть как интересуешься» приблудами и даже хочешь их делать?

Как пел сказитель Буян в «Осьмнадцать веков зимы», никогда ещё Хотей Блудович не был так близок к провалу.

Мои мысли заметались. С дурацкой улыбкой, которая некстати выползла на лицо, я замерла, лихорадочно размышляя, что ответить.

«Кто вам сказал?» - глупо.

«Ничего такого я не говорила», – еще хуже.

«Аааа, вы поймали меня, ваше величество! Да, я здесь, чтобы забрать шлем», – вообще ни в какие ворота.

- Или думала, я не узнаю? – спросил Камичиро. – Впрямь решила, от меня может укрыться что-то из происходящего во дворце?

Соберись, Малинка, приказала я себе. Успокойся и не спеши. Ты не можешь сейчас все испортить. Ничего такого он не знает, откуда ему?

- Ах, да, - смущенно рассмеявшись, проговорила я. – И вправду, было такое. Ими теперь многие интересуются, я всякого наслушалась, вот и увлеклась. Только в Чужедолье женщину к приблудам и близко не подпустят, а здесь все по-другому, вот мне на миг и подумалось… Ведь вы сами говорили: почему мужчинам нельзя красить глаза? Вот и женщинам – почему не делать приблуды? Так я какое-то время думала.

- Какое-то время? – переспросил Камичиро. – А теперь?

Мы в это время сидели в саду Двадцати Четырех Сосен. Когда-то, при невестах, здесь было полно народу, а теперь, кроме нас, никого. День был пасмурный, прохладный, но мне вдруг стало жарко. Разволновавшись, я раскраснелась, потупилась и, крутя пальцы, принялась сбивчиво объяснять:

- Многое изменилось с тех пор, как я сюда приехала. Вы же сами знаете: столько всего случилось… Меня выгнали, потом там в городе я так перепугалась, а вы меня спасли… А когда я решила, что меня казнят… и ждала смерти… для меня и вовсе все изменилось. Я многое передумала там, в темнице. Поняла, что хочу совсем другого…

- И чего?

Наступила тишина. Из дворца не доносилось ни звука. Слышно было только, как поют птицы да каплет с деревьев после недавнего дождя.

Вроде и нельзя было ещё больше покраснеть, но я аж полыхала.

- Когда вы объявили меня наложницей, пусть и просто для того, чтобы спасти мне жизнь, я подумала: может, это и к лучшему. Может, и хорошо, что мне не нужно быть императрицей, ведь я для этого не гожусь. А так, пусть и на втором, третьем месте после Ферфетты – на любом, какое вы мне назначите – я все-таки могу быть рядом с вами, здесь… В конце концов, ну что такое приблуды для женщины, какой в этом смысл. Как и война, это мужское дело. А я хотела бы… хотела бы…

- Чего? – ещё раз спросил Камичиро.

- Может, когда-нибудь я все-таки вам чуточку понравлюсь, - прошептала я. - Я слышала, что наложницы тоже могут иметь от императора детей, пусть они и не становятся наследниками. Но мне этого и не нужно! Мне так хорошо здесь живется, и я подумала, ведь, по вашим обычаям, у нас с вами тоже могла бы быть семья… Пусть рядом с вами будет императрица, мне никаких почестей не надо, мне довольно и того, чтобы… чтобы…

Я затихла и осмелилась робко поднять глаза. Император придвинулся ближе, его лицо было совсем рядом с моим, и он в упор смотрел на меня, и я, как завороженная, уставилась ему в лицо. Он наклонялся все ближе, ближе… Я закрыла глаза.

- Ваше величество! Ваше величество!

Я поспешно отпрянула. К нам поспешал один из советников; подбежав, грохнулся ниц и принялся верещать о каком-то важном и срочном деле.

Камичиро ушел, а я осталась в саду одна. Голова кружилась, сердце колотилось как бешеное. Я прижимала руку к груди, тщетно пытаясь успокоить дыхание.

Что это сейчас было? Что сейчас было?!

***

Как добралась до покоев, не помню. Меня теперь повсюду сопровождал табун щебетуний и скопцов, долженствующий надзирать за моим благополучием. Не уверена, что сохранила перед ними лицо; помню только, что, закрыв за собой дверь, рухнула на постель как подкошенная, да так и осталась.

Потом уснула.

Мне приснилось, будто я люблю императора – на самом деле, всем сердцем люблю. В этом сне он был самым близким, самым дорогим для меня человеком.

Он мне не верил – и во сне для меня это было самое страшное. Я понимала, что раз он не верит мне, он меня оставит, навсегда бросит, а я и мысли об этом вынести не могла. Рыдая, я повторяла снова и снова: «Я люблю вас, я люблю вас, ваше величество», не зная, как ещё его убедить, но все стенания были тщетны. Как я ни молила, он отвергал и презирал меня.

Я проснулась в холодном поту. В окошко протянулись бледные утренние лучи. У постели сидел императорский лекарь, худощавый смуглый мужичок в белых одеждах, и держал меня за запястье. Увидав, что я проснулась, сказал:

- Хорошо. Жар спал.

- А у меня был жар? - спросила я и потрогала лоб. Он был ледяной.

- Вы не помните? Ночью у вас началась лихорадка.

Он встал, увязывая склянки со снадобьями в узелок. Одну оставил и велел понемногу пить из нее в течение дня.

Уже у дверей сказал:

- Вам следует поблагодарить его величество.

Я подняла глаза.

- Он послал за мной, так как услышал, что вы кричите во сне. Мы дали вам выпить лекарство, и он всю ночь провел у вашей постели. Ушел, лишь дождавшись меня. Император очень заботится о вас. Вам следует выразить ему признательность.

Поклонился мне и ушел.

Так значит, он все слышал. Как теперь появлюсь перед ним, как в глаза ему посмотрю? Мне казалось, я умру со стыда – но разве не того я добивалась, не того хотела? Так почему даже думать об этом не могу?..

Я уже ничего не понимала.

Ближе к обеду я наконец поднялась. Из зеркала на меня глянуло бледное, как смерть, лохматое чудище с кругами вокруг глаз. Хороша, ничего не скажешь.

Я умылась, оделась, навела красоту: причесалась, накрасилась и, в общем, стала напоминать человека. Отправилась на кухню и напекла блинов с яблочной начинкой. Когда императору пришло время ужинать, понесла их Камичиро.

Он спросил, глядя на блины:

- Это что такое?

Я поставила мису на стол и поклонилась.

- Лекарь сказал, мне следует поблагодарить вас. Мне нечего вам подарить, но я вспомнила, что вам вроде бы понравилось, как я тогда приготовила. Вот и подумала, что…

Я запнулась и умолкла.

- Спасибо, - помолчав, сказал император и указал на место за столом: - Садись, поешь.

- Благодарю, я не голодна, ваше величество.

- Тогда иди к себе. У тебя больной вид.

Я попятилась к дверям, как вдруг он сказал:

- Постой-ка.

- Да, ваше величество?

- Напомни, откуда ты.

- Из Крутограда, ваше величество.

- И ты приехала одна?

- Да, ваше величество.

- Уверена? – спросил Камичиро, упершись в меня взглядом.

Я растерялась. Почему он спрашивает?

- Ну… да. Если не считать других невест, то, наверное, да… Вроде бы из наших здесь никого больше не было – во всяком случае, я…

- Ладно, – сказал он и взмахом руки отпустил меня. - Можешь идти.

***

После того несколько дней я его не видела и даже догадывалась, почему. Возьмешь себе игрушечку позабавиться, а она тебе давай в любви признаваться, любой тут расстроится. Я же использовала это время, чтобы собраться в дорогу. Пора было валить.

В Чиньяне мне делать было больше нечего. Проснувшись однажды утром, я поняла: до шлема мне не добраться. Слишком много прошло времени: если во время состязаний я ещё могла надеяться на то, что Камичиро не до «Витязя», то теперь-то уж точно он уже десять раз успел разобраться, как там что работает, и мне ему никак не помешать. Что до того, чтобы пробраться в мастерскую и все им там испортить… как ни вертись я ужом, а император меня к приблудам ни в жизнь не подпустит, это было ясно как день.

Свадьба неумолимо приближалась, а дураку понятно, что после нее мне не жить. Ферфетка не из тех, что потерпит соперниц; пусть она сейчас и заперта со своими приготовлениями, но после того, как воцарится в Золотом дворце, она найдет способ сжить меня со свету. В лучшем случае я отправлюсь тухнуть среди наложниц. В худшем – уж императрица найдет способ извести девку, дерзнувшую приблизиться к его божественному величеству.

Кроме того – и это было самое важное: мне скорей нужно было спасаться от себя самой. Сколько раз я уже забывалась – скоро совсем забуду, зачем я здесь и кто такой Камичиро. Если так дальше пойдет, я и впрямь зачахну в ожидании милостей моего драгоценного и только и буду жить, в рот ему заглядывая и преданно вопрошая, чем ему в его злодеяниях помочь.

Ускользнув от бдительного ока щебетуний, я наведалась на хозяйственные дворы. Переговорив с Брунгильдой и не раскрывая своих замыслов, немного больше узнала об устройстве дворца. Сперла с сушильных веревок служанкину одежду – она мне понадобится, чтобы не выделяться, а то теперь у меня были сплошные шелка. Нашла черный ход, через который ввозили снедь для слуг и вывозили отходы, и неподалеку от него припрятала узелок с самым необходимым.

Как покинуть дворец, я тоже продумала: спрячусь в одной из телег, что выезжают отсюда. В городе продам цацки, которых у меня теперь была целая куча, куплю быструю лошадь, и поминай как звали.

***

- Давай-ка пройдемся.