Крылья пепла

Глава 3

— Эй, — донеслось от забора, — ты как?

Встал одним плавным текучим движением, не человеческим. Даже эльфар редко когда так двигаются… двигались. Все равно тут темно, и никто не видит, не считая побирушки, а если и видит, мало ли что в осенних сумерках померещится может. Таких, как он, больше нет, и эльфар больше нет, есть эльфы, существа с примесью старшей крови светлых или сумеречных, неважно, и есть люди, кичащиеся своим происхождением. Забавно, как все обернулось.

— Откуда знаешь меня? — спросил Эйт, крадучись подпираясь к забору. Три шага и вот странные глаза рядом. Как и хотел. Серые, как текучее серебро. Что-то знакомое…

— Не знаю.

— Ты сказала: «Эйт».

— Я сказала «эй». Так сильно землю боднул?

Бродяжка только выглядела бродяжкой и ребенком. Ей пятнадцать? Семнадцать? Вряд ли больше. Еще год и можно… Мысленно отвесил себе оплеуху и обругал страшными словами, а все ее глаза странные. В вечном Райвеллине, прекрасном городе, искрящемся от сияющих в водяной пыли радуг, звонком, как капель, с белыми башнями, воздушными мостами и изящными арками, с ручьями и водопадами, поющими средь камней и цветов, с золотыми солнечными бликами, играющими в витражах, и с цепляющимися за тонкие шпили невесомыми облаками было заведено брать на ложе юных дев-тинтаé[1], невинных, никому до этого не принадлежавших. Брать, не спрашивая, только потому, что так делали сотни лет и престали считать, что когда-то было иначе. Но это делали те, что остались в легендах и сказках. Эльфам на юных красавиц теперь разве только смотреть. Или как те, древние, силой брать, потому что ни один уважающий себя человек за эльфа дочку не выдаст. И неуважающий не выдаст. Неуважающий, скорее, продаст. Но вряд ли дочка будет к тому времени невинной. Вот Фредек, хозяин корчмы, едва не единственной во всем Ллотине, куда эльфов пускают без брани что поесть, что на ночлег, будь у него дочка, тоже не отдал бы.

— Сколько тебе? — спросил Вейне и чуть поганый язык свой не прикусил. А все вино. Или глаза эти. Голова кругом. И душу сердцем, которого эльфы по определению лишены, наружу выворачивает. И… просто так тоже, кажется, сейчас вывернет. Позорище…

— Сребник есть? — сказала девчонка. — Или полушка?

Так он не смеялся давно. А молодец какая! Ну, молодец же! Так ему и надо, охальнику! И за эту внезапную радость и девшуюся куда-то без следа глухую тоску не жалко было ни сребника, ни полушки. И дракон бы сейчас отдал.

Вейне повис грудью на редкий забор, над штакетинами которого виднелись только треугольное лицо в глухо повязанном платке и тонкая шея. И плечи немножко. Эйт не думал, что она не поняла, к чему он спросил. Все поняла, ум, как острые уши, не спрячешь, где-нибудь да вылезет. Но едва Вейне ближе встал, она отступила, платок поправила и руку для подачки выпростала: ладошка узкая, пальцы длинные, почти прозрачные, запястье с выступающей, синеватой от промозглой сырости косточкой. Эйту вдруг привиделся на этой руке широкий витой браслет, серебряный, с жемчугом, лунным камнем и кианитом. Наваждение…

— Не ходила бы ты здесь одна, — проговорил он, едва не силой заставляя себя отвести взгляд от запястья.

— А то что? — Улыбка на лице не детская совсем, Вейне бы сказал — старушечья, но это нонсенс. Откуда у юной девчонки такая?

— Люди-нелюди всякие бывают, — пояснил он.

— Вроде тебя?

— Вроде меня, — подтвердил Эйт. — Я плохая компания для юных дев.

— Так я не дева, — отозвалась попрошайка и требовательно рукой тряхнула.

Монета легла на подставленную ладонь, запястье спряталось в широком рукаве. Остались глаза и тощая шея.

— Брысь, — сказал Вейне. В девчонке не было ничего котьего, скорее что-то птичье: нелепый, едва оперившийся птенец, такого и в руки страшно взять, одно неловкое движение и…

Хлесткий удар по пальцам, веером брызнула из-под девчачьей ноги грязная вода из лужи. И мгновения не прошло, как попрошайка оказалась на другой стороне улицы у своей раздолбанной тележки.

— Урод…

Сказала или послышалось? Даже если и сказала… Чего он, спрашивается, свои хваталки к ней потянул? А все глаза эти… Или вино?

На крыльце обернулся. Девчонка стояла и смотрела. Платок сбился на бок, открывая седые примятые пряди… Нет, не седые, тускло серебряные, почти как глаза. А свозь них — слишком острое для человека ухо.

Со двора Вейне вернулся с мокрой спиной, задом в грязи, практически трезвый и отчего-то довольный. С аппетитом слопал свою порцию, забрал кейтару из угла, муркнул, что спать идёт и свалил, невнятно бряцая по грифу. Хафтиз проводил его глазами и выдохнул. Кажется, караулить не придется. Это хорошо. Фредек по старой дружбе шепнул, что через неделю пойдет обоз до самого Ведере, и он уже кому надо намекнул, что Эйт здесь. Дело за малым — явиться для сговора.

Это была еще одна причина, по которой Хаф за Вейне таскался. Известность. Все, кто водил обозы с севера на побережье, знали Эйта. И его дурной норов тоже. Эйт за работу брался почти так же, как девок выбирал. Не понравится ему кто — ни за какие драконы не возьмется. Врал небось, что квартерон, гонору на полукровку. А то и на целого. Только вряд ли у чистокровных эльфов бывали морщины в уголках глаз, шрамы и седые волоски в золотистой гриве. Они, говорят, вообще никогда не старели. Так и живут, наверное, за своей стеной, и дела им до остального мира нет. И если до Сошествия хоть полукровок еще встретить можно было, то после и они пропали.

__________________

[1] Тинтаé — человек; полное название — элефи тинтае, Дети Дня (элефи — дитя, тинтае — время от рассвета до заката солнца, день).